Нет украшений, покоряла,

И десять здесь шагов скупых,

И края ты уже коснёшься,

Камней тех серых и пустых.

Но тем внимание вбирая,

Небес стоит великий Трон,

Святыня создана земная,

И власти высший эталон,

Тремя ступенями возвышен,

Собой являющий закон.

И формой хоть иным привычный,

Но и отличие нашлось,

Пусть камень старый, архаичный,

Былому скульптору далось,

То право вырезать те крылья,

Творенья в небо что рвалось.

И крылья в камне си явивши,

И пара нижняя у рук,

А два других собой схвативши,

Ту спинку трона, даже звук,

Тебе покажется, что слышишь,

Хвалы достойны и заслуг.

И ожидал Небес Правитель,

По праву трон сей занимал,

И дева вхожая в обитель,

Во тронный сей Небесный зал,

А внешность чуждая для рода,

Что человек своим назвал.

Вне меры быть той коже бледной,

Оттенка жизни лишена,

Считалась проклятой, запретной,

И во былом толпе ясна,

Идея сжечь, в чужих мученьях,

Толпа и будет спасена.

Луною Бледною, Хсол-Арной,

Был цвет волос с рожденья дан,

И будет белым он, коварной,

Луною Красной, что обман,

Собой Хсол-Ифра знаменует,

Был глаз оттенок, как из ран

Прольётся кровь, и будет алой,

То будут проклятых глаза.

Луной Большой, Луною Малой,

«Благословлённые» и вся,

Их Farl Kreis земля назвала,

Их есть гонения стезя.

Их во былом на части рвали,

Но и сегодня мир жесток,

В портах в рабов их обращали,

А где-то названы пророк,

А где-то в жертву приносили,

Такой с рожденья выдан рок.

Глаза их алые равняли,

С великой, красною звездой,

Что предки Raglum называли,

То будет «Вестник» и покой,

Души светило похищает,

Ещё причина сжечь долой.

Но для тебя, Небес Правитель,

Есть благо внешности у той,

Кто роду чуждая, и зритель,

Безвольно тянется, такой,

Был плод запретный, вот причина,

И дева выбрана тобой.

«Правитель Неба, я вернулась,

И вести с запада несу», -

Красивым голосом тянулась,

Та лира речи. «Полосу

Тех городов на побережье,

Не умаляю хоть красу

Я обошла по вашей воле,

Визири гордые там власть,

В златом пребудут ореоле,

Вина и фруктов знают страсть,

Покуда рабское сословье,

На хлеб гнилой откроет пасть.

Не рты, отнюдь, забыты ими,

Обличья смертного, увы,

В цепях становятся другими,

И отравляют воздух рвы,

Где их тела сжигают ночью,

Под слёзы матери, вдовы.

Верхи прекрасные, но снизу,

Где обитал народ простой,

Они зубами грызли крысу,

Солёной лишь они водой,

Иль дождевою утоляли,

Рабы там жажду. Золотой

Цвет для визирей оставался,

В Заливе том, и он встречал,

Владыку Солнца. Но держался,

Народ безвольный, уповал,

Ликует жалким послабленьям,

Лишь хуже станет…он молчал.

Как вы отправили, скиталась,

Средь побережья, городов,

Наедине толпа общалась,

И гнева столько среди слов,

Что воплотись он на мгновенье,

И не осталось бы врагов.

Но лишь слова им душу греют,

А действо им вселяет страх,

Пусть умирают и слабеют,

А груз великий на плечах,

Они безвольны и послушны,

Кнутам, и шрамы на телах.

И коль позволено советом,

Мне поделиться, я скажу,

Что порт овеянный рассветом,

Гниёт во прошлом, доложу,

Что меч восстания им в длани,

За век и даже не вложу».

И имя Хель носила дева,

И «Белый» значит слово то,

С рожденья брошена, и гнева,

Узнала бич она, никто,

Растить ребёнка не посмеет,

Пригрело Вечное Плато.

«Далёкий запад я покинув», -

Так продолжает, не спешит.

«Я осторожность не отринув,

И к Сердцу Мира путь лежит,

Потомки правят Мираарна,

И Принцы Крови, коль простит

Престол Небес мои изъяны,

Я приближаться не могла,

Прошли столетия, но рьяны,

Как Мираарн, его влекла,

Идея дерзкого безумья,

Что в крови смысл обрела.

В крови купался мне подобных,

Себя жрецами окружал,

Без слов излишних и подробных,

Порядок тот не исчезал,

Лишь осторожностью живая,

Но каждый нищий указал

Что Берегов Янтарных лорды,

И Принцы Крови сохранят,

Вражды не стихшие аккорды,

Игра политики, грозят,

И провоцируют иного,

Врагами вскорости клеймят.

В своих решеньях осторожны,

Но коль преимущество узрят,

Мечи тотчас покинут ножны,

К вам на поклон они стоят,

Сады готовы Мираарна,

От гнева вечного горят».

И замолчав до позволенья,

Со трона движимой руки:

«Трудилась славно и решенья,

Сады покинуть вопреки,

Я осуждать не собираюсь.

Когда прошла среди реки…

Твои я речи прерываю,

Я их услышу, но пред тем,

Речной был замок, что узнаю?

Во дне ближайшем будет всем,

Крилд-Нойр, скажи, ты побывала,

Средь серых стягов и эмблем?»

Восток рекою был отрезан,

От остальной за ней земли,

Теченьем берег был изрезан,

И воды быстрые текли,

Не покоришь, умрёшь скорее,

В далёком прошлом короли

Средь одинокого прохода,

Утёса камня над рекой,

По крови Терн они, и рода,

Что во истории виной,

Грехом предательства сияет.

И Ариан Четвёртый, твой

Далёкий предок и прошедший,

Чрез замок этот, по мосту,

В столицу грозную вошедший,

Хранивший высшую мечту,

И на мосту затем и сыном,

Сгоревший череп принят: «Ту

Твердыню дважды проходила,

Года назад была, сейчас,

Но неизменная, следила,

Во том уверена и вас,

Прошу довериться, я знаю».

И продолжая свой рассказ:

«Тому назад четыре века,

Лорд Ариана пропустил,

И Лормов предана опека,

И имя Талион носил,

Лорд пропустивший ту армаду,

Себя он милости лишил.

Во дне сегодняшнем узнала,

Каспара лорда старший сын,

И веха времени сплетала,

Игрой из имени, один,

Остался Талион, забытый,

И средь презрения картин.

Есть мать погибшая знаменье,

Семье он новой чужаком,

Остался, был, отца решенье,

Во доме собственном, теплом,

Не обогретый, блудным сыном,

Во замке хладном, золотом.

Во том не зная изменений,

Иль даже хуже только став,

Нет оснований, преступлений,

Отцом он брошен, средь канав,

Забвенья он презренья тонет,

Реки наследник переправ».

Взяв тишину для размышлений,

А после с трона объявил:

«Нам нужен ключ от укреплений,