Усмирив разбушевавшуюся жертву, подставив колено меж её ног и крепко сжав горло, он коронует Алису самодельным нимбом, оглядывая ту с ног до головы.

— Ты прекрасна даже в таком виде, но не думаешь, что эта футболка мешает обзору? — Ухмыляется Вулфард, оттягивая низ футболки вверх, оголяя живот.

Только сейчас Романова осознала, что толстовки с неё и след простыл, а полупрозрачная футболка явно не удовлетворяла больных желаний Финна. Девушка стала противиться, стараясь скинуть парня с себя, но все попытки были тщетны, с каждой новой он сжимал руку на шее крепче, удушье дало о себе знать и тело Алисы сдалось само по себе, ослабев под ласкающую её грудь, прохладную ладонь. Мозг не хотел воспринимать этого, отрицал, что история оказалась цикличной, и самый страшный момент её жизни вновь повторится. Но в этот раз это был не незнакомец-наркоман, а человек, которому она искренне вывернула наизнанку собственную душу, доверила самое дорогое и расслабилась под натиском заботы. Неужели это всё отнюдь не страшный сон? Ей так хочется верить, что всё не взаправду.

— Финн, пожалуйста, не делай этого…

Слёзы ручьями лились по щекам, краснеющие глаза умоляли о пощаде, а брови сжались над переносицей, увеличивая мольбу троекратно. Тело трясло, табуны мурашек словно электрическим током проходили один за другим, пока руки Финна изучали хрупкое тело под собой.

— Чего? Не говори, что тебе неприятно, — парень облизывает её ухо, целуя излюбленное им местечко на виске.

— Я не хочу, пожалуйста, давай просто поговорим. Мне страшно, Финн, я боюсь тебя, я боюсь твоих действий, умоляю, не трогай меня, — захлёбывается та в собственных слезах, из раза в раз шмыгая носом.

Парень резко остановился, бережно укладывая подбородок девушки в свою ладонь и направляя её лицо своему взору:

— Что ты сказала? Ты боишься меня? — Обеспокоено говорит он, стирая соленые дорожки с щёк Романовой.

— Я не боюсь тебя… Я боюсь твоих намерений, я боюсь смерти, пожалуйста, не трогай меня. Проси, что хочешь, я постараюсь выполнить любую твою прихоть, но умоляю, не трогай меня, — рыдая навзрыд, её глаза блестят болью, глядя на нависающую над ней копну кудрявых, полюбившихся ей, волос.

— О чем ты, глупая? Если ты об этом, то я не собираюсь тебя насиловать, за кого ты меня принимаешь? — Он оставляет дорожку поцелуев на её подбородке, усыпая ими скулы и краешек губ.

— Тогда… Зачем я здесь? — В надежде спрашивает она, и сама за собой не замечает, как в ответ целует парня в щёку.

— Обещай мне, что навсегда останешься со мной.

— Обещ…

Не успела девушка и договорить, как Финн жадно впился в её губы, прикусывая их острыми клыками. Не дав той и опомниться, за его спиной сверкнула сталь, которая, по-видимому, пряталась в заднем кармане его брюк, и прорезала ногу девушки чуть ниже бедра. Резко вытащив нож, парень нанёс ещё три удара, не давая жертве сделать и глотка воздуха. Крики глушились, нестерпимая боль лишала Алису каких-либо чувств, заставляя биться в истерике и сводила судорогами пострадавшую конечность. Из разрубленной кожи хлынула кровь, лезвие соскользнуло и пробило артерию, создав пунцовый фонтан. От характерного запаха металла девушка сильнее закашляла, а Вулфард выругался, языком слизывая с оголённой ноги ручьи алой жидкости.

Но этого было критично мало, и пока Романова дёргалась в агонии, Финн перевязывал ногу сверху ещё одной верёвкой, останавливая потоки из зиявшей раны.

— Твою мать, за что мне это?! Что я тебе сделала?! Ублюдок! Лживый мудак! — Вопит Романова, в ответ получая свирепый взгляд.

Кто бы мог подумать, что привязанность может оказаться настолько больным развлечением. Истории гласят, что падшие ангелы, оказавшись в объятиях тьмы, становились лучами света друг для друга, последним криком надежды и ножом, режущим узлы сплетений судьбы, что уносят некогда жителей небес прямиком в преисподнюю. Какой же наивной я была, когда подумала, что он может стать моим спасением. Наивная, наивная, глупая дура! И самолично же лезла в эту грязь, в бездну лжи и лицемерия, в пучину равнодушия, скрывающуюся за смазливым личиком и мнимой заботой. Я предала саму себя, утеряла нить самоконтроля, став в его руках ничем более, как секундным удовольствием, шансом на животное наслаждение, пока мою кожу прорезает тончайший, блестящий в свете одинокой лампы, клинок.

Нож полоснул плечо, вспарывая под ключицами линии увечий, рассекая кожу на рёбрах, вызывая обильное кровотечение по всему телу. Быстрым движением рук парень отвязывает девушку от стула и опрокидывает тот с удара ноги, открытые раны на теле впитывают в себя грязь и осколки, рассыпанного на бетоне, стекла. Вопя от боли, девушка руками пыталась ухватиться за все раны сразу, но то было физически невозможно.

Полностью оголённая, лежащая в луже своей крови, она выглядела для него шедевром, в свете тусклой лампы комнаты. Мучительная боль ломала её изнутри, гортанные крики были невыносимы, но он лишь довольствовался её положением. Восхищался, как грациозно по выпирающим из-под кожи костям стекает кровь, очерчивая изгибы худого тела, рассматривал синеющие отпечатки собственных пальцев на бледной шее, тонул в глазах, полных бессилия и отчаяния, слёз и сожалений.

Первый удар, второй, четвертый, ноги будто отбивали ритм по измученной девушке. Он не жалел размаха, не жалел сил, вложенных в удар, не жалел её саму. Гематомы проявлялись на глазах, заполняя всё тело, разрывая ещё сильнее раны, с которых нескончаемо течёт кровь. Сколько литров Романова уже потеряла? Скорее и не сосчитать, но силы медленно покидали её, пока несколько лезвий поочерёдно врезались в тонкую кожу.

***

я вижу его. вижу, но будто не нахожусь в собственном теле. вижу его со стороны, словно главный наблюдатель. моё тело не похоже на Алису Романову, я будто и не я.

я мертва? я мертва? я мертва?

кто я?

кто я? кто я для тебя? кто я?

я просто кукла, которую ты дёргал за нити растерзанной души?

кто я?

мешок с мясом, баночка с мерцающим содержимым?

кто я?

почему ты делаешь мне больно? почему?

я была готова на всё, я подставила собственную спину, закрывая тебя от режущих пуль, я стала для тебя щитом надежды, почему ты убиваешь меня? почему?

кто я для тебя? я обуза? я никогда ничего для тебя не значила? я была всего-лишь игрушкой в лапках ревущего ребёнка? кто я?

моё тело. оно бледное, словно январский снег, словно китайский фарфор, медленно покрывающийся трещинами. ты упиваешься моей болью, ты наслаждаешься моими мольбами о пощаде, моим скрипом зубов, отхаркивающейся кровью и хрустом пальцев, которые ты отбиваешь молотком. мои бедные, хрупкие кости. они крошатся, они ноют, трутся друг об друга в порошок. моё лицо. что ты с ним сделал? оно опухло, оно наливается кровью, мешаясь с голубым, венозным оттенком. мои губы побледнели. почему я не кричу? почему я не сопротивляюсь? почему ты убиваешь меня? почему? почему?

купол вокруг меня медленно рассеивается, стекло падает к ногам, бесследно исчезая. я мертва? безумие, почему я не в собственном теле? неужто я умерла?

я мертва?

— Ты бросила меня! Бросила меня, когда я так в тебе нуждался!

о чем он говорит, рыдая навзрыд и протыкая моё тело ножами? почему он уродует меня?

— Я был маленьким, избитым жизнью ребенком! Последнее, что ты сказала мне на прощание, было пожеланием на удачу! Ты бросила меня с ним, бросила на произвол судьбы! Почему ты не забрала меня с собой? Почему оставила с этим ублюдком, тираном, ёбанным извергом?! Моих молитв на коленях было не достаточно?! Я цеплялся за твои ноги, я хватался за тебя, Эвелина! Я молил, рыдал, падая тебе в ноги, чтобы ты забрала меня их этого дома ужасов! — Крик вырывается из глубин его горла, втыкая сразу несколько ножей в ноги девушки, смешивая хлынувшую кровь с горькими слезами парня. — Я просто хотел остаться с тобой! Мне жаль, мне жаль, что я не спас тебя! Прости меня! Я ненавижу тебя за то, что ты бросила меня! Но я никогда не прощу себе твою смерть!