Внутри были только дети и женщины. Я не буду описывать, что происходило потом. Это больно, да и никакими словами не описать, когда жены/дети/сестры узнают о том, что их мужей/отцов/братьев или просто знакомых больше нет, что они все погибли, отдавая свои жизни за минуты, пока строилась баррикада. Женщины не рыдали, они тихо оплакивали своих близких, прижимая детей к себе, выходили из этого филиала ада, и всё практически в тишине, что сильно давило на психику.

Я обошел ещё раз здание и, убедившись, что нет больше ни одной живой души, обильно всё полил бензином и поджёг, устроив погребальный костёр. Затем разместил детей на телегах, отдав им коробку с чипсами и несколько упаковок с соками. Женщины отказались есть, лишь попили, и мы пошли по дороге к городу.

Где-то через час случилась первая истерика с попыткой суицида у одной из молодых мамочек. Честно, я не выдержал её стенаний и истерических криков, и ударил по лицу. Затем долго кричал, перемешивая слова с матами. Я пытался донести до неё, что жизнь не кончена и что она поступает подло по отношению к тем, кто отдал свои жизни, чтобы они жили.

– А мой папа плакал и не хотел из-под лавки уходить, он там прятался! – вдруг произнес один из пацанов.

– Всем бывает страшно, и у каждого из нас может быть минута слабости. Я не знаю, что там происходило, но там были места, где можно было спрятаться, и везде было пусто, – ответил я, смотря мальчугану в глаза, – а твой папа взял себя в руки и сражался за тебя, за них за всех!

Дальше были слёзы, крики и стенания, всех словно прорвало и они вылили своё горе и обиду на этот мир. Зрелище было такое тоскливое, что даже пёс завыл, долго и протяжно. Мне оставалось лишь следить, чтобы кто чего не учудил. Этот ад продолжался весь остаток дня и пол ночи, а под утро все вырубились, включая и меня.

Проснулся я от того, что на меня навалились люди в камуфляже, брониках и касках, надели наручники, не забыв попинать. Причём пинали с чувством и профессионализмом, так, чтобы причинить больше боли и поменьше вреда. Помощь пришла откуда не ждал, сначала вскрикнула одна из женщин и бросилась на нападавших со словами “Что вы творите ироды?”. Затем на четверых накинулись все женщины и нападавшим пришлось защищаться, ещё миг, и их бы растерзали на части, причем в буквальном смысле этого слова. Но одна из женщин остановила избиение и навела порядок. Затем начался разбор полётов: кто, что и за что, ну, и, естественно, почему.

Как выяснилось, ночью к бойцам на пост прибежали трое мужиков и такое рассказали, что я не пойму, как меня сразу не прибили. Из их слов выходило, что я монстр, садист и маньяк, каких ещё поискать, плюс ещё и помесь грабителя с мародёром. По словам "доброхотов" выходило, что я натравил на их деревню кентавров, где они перебили почти всех жителей. А в качестве награды за своё преступление я получил две телеги с лошадьми, кучу золота и деньги. Затем я захватил женщин и детей в заложники, и насиловал их в особо изощрённой форме. Пришлось идти вместе с бойцами в город и доказывать, что я не верблюд, а, мать его, герой и спаситель. Благо, свидетелей пруд пруди, да и в телеге нет не одного рубля и ни грамма золота, а всё, что я приватизировал на заправке, съели и выпили спасённые мной.

– Ты точно решил его отпустить и всё ему вернуть? А то смотри, у нас есть на него заявление о хищении скота и даже свидетели имеются! Так что он в полном нашем распоряжении. Захотим и посадим, а нет, можем и отмазать! За чисто символическое вознаграждение, в иностранной валюте. При таком раскладе ему хорошо и нам приятно. Так что решил?

– Колян, не дури! Он маг, мать его так за ногу, а им сейчас их сила голову кружит. И если ему шлея попадает под хвост, и он решит, скажем так, пробиваться на волю с боем, а не платить, никому мало не покажется. Или тебе напомнить, что случилось с теми, кто хотел одного такого спеленать, за то, что он, спасая людей, дом одного влиятельного человека сжёг? Я тебе напомню: он не понял всей тяжести проступка и каяться не захотел в содеянном. Более того, он дал прикурить усиленному наряду вместе с влиятельным человеком в компании с телохранителями, да так, что те бежали от него, как от огня. Хотя они как раз и бежали от огня, который он им вслед и посылал. Этот хоть и не огнём, а льдом владеет, но и сосулькой прилетит так, что мало не покажется. Не, Коля, мы поступим по-другому, по-умному, да и сделаем пару добрых дел. Да, Коля, добрых и, заметь, бескорыстных дел. Мы его и других отпустим безвозмездно, то бишь даром. Да и что ты собираешься делать, скажем, с теми же кентаврами? Начальству сейчас ни до чего нет дела, да и само начальство, хрен его знает, где и что с ним. Говорят, наши шефы отдыхали где-то за городом, и сейчас никто не знает, ни где они, ни что с ними. А если они сдохнут у нас в каталажке, кто будет отвечать? Да и пошло оно всё к чертям собачьим.

– Тебе что, погоны жмут? Не, я понимаю, рисковать свободой ради светлого будущего, а так… за здорово живешь…

– Не, Колян, ты мужик сообразительный, но сейчас тупишь не по-детски. Ни наш мэр, ни другие господа-начальники не усидят на своих местах, нет больше силы ни в их погонах, ни в портфелях. А сила сейчас вот за этими магами, может именно этот и не поднимется, но один хер, зачем нам лишние проблемы. Да и лично я сегодня последний день на службе. А сейчас мы идём по камерам и освобождаем людей, а когда встретимся с ними, разыгрываем спектакль, где сокрушаемся, что с нас за нашу доброту погоны-то поснимают, да самих за решётку посадят на хлеб и воду, ну, и всё такое.

– И кого будем делать козлом отпущения? Может Семёнова?

– Зачем, мы возьмем образ из телесериала и его опишем, как внешность, так и манеру поведения.

****

Меня в кутузке продержали больше суток, хотя допросили сразу, как привезли. Всё остальное время я сидел в камере, где нет света, а окна имелись чисто символические и давали так мало света, что смело можно сказать – мы сидели в темноте. Добавьте для полноты картины нерабочую канализацию и соответствующие запахи из-за того, что по нужде мы ходили в ведро.

А на утро следующего дня всех отпустили без слов и каких-либо бумаг. Как это ни парадоксально, но в городе не стало власти, от слова "совсем". Нет, конечно, полиция пыталась что-то контролировать и поддерживать порядок. Но, во-первых, лучшие из них и погибали в числе первых, защищая граждан, из-за этого их осталось чертовски мало. Во-вторых, те, кто пытались удержать власть, не знали, что делать, и больше бездействовали, а в городе начинала царить анархия. Те, кто выжил, видя, что творится вокруг, начали грабить магазины, склады, ларьки и даже соседей, пока те грабили ларьки, склады и магазины.

Ну, и в-третьих, власть лишилась своей монополии на оружие, а полицейский с дубинкой против четверых уродов с дубинами, это не полицейский с пистолетом, что может перестрелять всех, кто не подчинится власти. Да и по первому писку в рацию раньше прилетал спецназ, и всем раздавал люлей по самое небалуй. Ну, а сейчас ни огнестрела, ни связи, даже патрулировать город надо группами чуть ли не по десятку бойцов и на своих двоих. А где брать людей? О мобилизации почему-то власти забыли или не смогли её провести. Всё это мне сказал мент, пока водил по камерам, освобождая людей.

– Забирай своих коней и не коней тоже, и вали на все четыре стороны. Сейчас всем не до тебя, – произнёс спецназовец, тот, что меня задерживал, на этот раз выпуская из камеры.