Тут-то новый менеджмент давай голову чесать, думу думать, что такое следует предпринять. Вспомнили с помощью «стариков», что ещё в советские времена у цеха были сооружены специальные стальные колонны – огромные пилюли, обвязанные паутиной труб. Внутрь пилюль полагалось засыпать сорбент, активированный уголь, но не тот, который для водки, древесный, а в виде твёрдых мелких колбасок, сотворённых из каменного угля. Задание снабженцам. Разыскали. Купили. Привезли. Пилюли были наполнены. Растворитель теперь, испаряясь, улавливался вытяжками-лопухами и по трубам подавался в пилюли. Активированный уголь жадно ловил его миллионами крошечных ротиков. Месяц никаких облачков, паломники разошлись, остановку с колоколом снесли, продажа воды и чипсов прекратилась, рабочие вновь обрели грустный, понурый вид. Но вот животики угля стали полными, и больше не хотели кушать. Вновь в воздухе потянуло дурманом. Купили свежий уголь. Месяц работы. История повторилась. Экономический вопрос с потерей растворителя остался, к нему ещё добавились несусветные затраты на угольные колбаски. Выгоды никакой, одни убытки. Что же делать? Может, уголь плохой? Обратились с требовательным письмом к производителю. Помогите, спасите, караул. Последовал вопрос: «расскажите поподробнее, что делаете». Описали, вернули ответом. Такого истерического, гомерического смеха давно не слышали довоенные стены завода-производителя угля. «А вы регенерацию не пробовали?» – последовал вопрос, с едва сдерживаемой меж строчками ухмылкой. В ответ: «Нет». Ещё на неделю гогот захлестнул химзавод: «Гы-гы-гы». Вновь письмо: «Спасите, помогите, научите». В ответ: «Высылаем специалиста, ждите». Через два дня на проходной стоял невысокий, крепко сложенный, словно моряк, молодой человек с соломенными волосами.

– Я приглашён.

– Милости просим. Как Вас величать?

– Евгений.

– По фамилии?

– Великий.

Евгений Великий, поигрывая бицепсами, окунул молодых технологов и экологов в теорию. Уголь после насыщения следует подвергнуть регенерации. Для этого подаётся перегретый пар, который выгонит растворитель из миниатюрных телец угля, и его можно будет вновь использовать в производстве. Так решится вопрос экономики и токсикоманов, то есть экологии. Колонны-пилюли следует насыщать и регенерировать поочередно, словно цилиндры четырехтактного мотора. Поняли. Ура! Великого с почестями и помпой проводили домой.

По пыльным с жёлтыми страницами схемам нашли регенерирующую установку. Запустили. Ай, горячая. Результата «йок». Вновь обратились на завод: «Всё сделали, как Вы учили. Не идёт процесс. Помогите! SOS.». Пришёл ответ: «Тут мы не помощники. Ищите тех, кто строил».

Таких уж нет, всё молодёжь, красивые, бодрые, смеются. Андрей Степанович уж пять годов как покоится в земле. Нет стариков. Лишь высеченные из камня лица на заводской аллее тех, кто воевал, кто жизни отдал, кто уходил с завода на войну. Их мрачный лик зимой и летом встречает на утреннюю смену и провожает всех домой. Нет стариков. Лишь воспоминания.

Что делать? Как же быть? Давай искать в архивах, кто есть живой. Погиб, спился, сердечный приступ, инфаркт, инсульт, замерз. Вытянули потрёпанную жизнью карточку. Иван Петрович. Где? Живой? Нашли. Живёт всё там же, на Стахановцев. Послали. Привезли. Морщинистый, почти слепой. С ним сын, уже в годах. Пояснили чего хотят. Притащили схемы, чертежи, книжек пять.

– Без поллитровки не понять, – промолвил старик чуть слышно.

– Что он сказал, где искать? – спросили.

– В магазине, – сын подсказал.

Помчались на машине. Через полчаса на столе пузырь.

– Может быть, потом?

– Сейчас.

Налили. Пригубил. Глаза ожили, засияли.

– Мне нужно лично там бывать.

Вновь в машину усадили и в цех к пилюлям привезли. Иван Петрович осмотрелся, взгляд скользнул вдоль серебряной трубы.

– Где регенератор?

– За углом.

– Тогда туда.

Пошли. Вновь взглядом смерил трассу.

– За этой дверцей вентиль есть. Откройте. А тот, – что наверху, прикройте, не до конца. Оставьте щель с полпальца.

– Так нельзя, – не выдержал механик.

– Выполнять, – скомандовал начальник, – Ты три месяца скакал по этим трубам, ноль эффекта.

Механик подчинился, негодуя.

– Ну, можно запускать, – Иван Петрович улыбнулся.

И запустили. Ура! Регенерация пошла.

Это история приключилась с Иваном Петровичем в его родной Лысьве. Городок уездный, самобытный. Окружён горбатыми, обрывистыми горами, безбрежными, тягучими реками и нескончаемым, таинственным, триумфально-античным лесом. Хаживали шкодливые бурые медведи, вечно чавкающие кабаны и горбоносые лоси. Имя всему – Пермский край.

Вторым героем презабавного происшествия, с него в общем-то всё и началось, стал старый друг, Захар Карлович. Работающий пенсионер, одногодка. С благородной аграрной фамилией Хрюкин. Обладал необычайно пузатой наружностью, с короткими ручками и ножками и круглым, задранным носом, определенно напоминающий пятак. Производил во время смеха визгливый звук «хрю». Человеком пенсионер в узких кругах считался во всех отношениях приятным и даже компанейским. Приятели, из этого самого круга любили с ним душевно посидеть за рюмкой, бокалом или, чаще всего, гранённым стаканом. Посему считался разносторонним человеком. Почитали за честь поболтать о разных странностях бытия, вспомнить погубленную молодость, перечислить таланты, не сгодившиеся и безжалостно затоптанные в грязь. Поругать нынешнюю никчёмную молодёжь, не уступающую место в автобусе. Особенно, когда штормит после горячительного. Осудить женский пол. В период их бурлящей тестостероном молодости: скромные и недоступные. А сейчас? Выпирающая грудь без лифчика, голый пуп, не прикрывающая срамоту юбка. Раскрашена – родного лица не видать. Тьфу, одним словом. Какие раньше мальчишки были: крепкие, спортивные, подтянутые. Встречного сорванца попроси подтянуться десять раз – легко, отжаться тридцать раз – извольте, сесть на одну ногу «пистолетиком» – проще простого. А нынче, на кого ни глянь либо откормленный боров с руками-сардельками, либо хилый дрыщ. Ни тот, ни другой не то, что подтянуться десять раз, на первом сдохнет.

– Точно сдохнет, помяните моё слово, – говаривал Захар Карлович, подняв указательный палец, – Я в свои шестьдесят три легко отожмусь десяточку и даже не устану. Не веришь? А вот смотри сюда.

Занимал нужную позу на вытянутых руках, яйцевидный выпирающий живот уже лежал на полу. С хрюкающим выдохом опускался на вислую грудь. После чего тужился подняться. Происходило действие по обыкновению измождённо натужно. Лицо багровело, выступали синие пятна. Выражало титаническое напряжение. Казалось, выступившие мышцы физиономии помогали выйти из положения лежа. Изнемогая, ему удавалось-таки преодолеть Земное притяжение и оторвать грудь от пола. Захар Карлович, надрывно пыхтя и поливая пол потом, возглашал:

– И так десять раз.

Непременно поминали в разгорячённой беседе начальника-дурака и в колких деталях дискуссировали, почему именно он удостоился такой чести, быть вспомненным. Доходила очередь и до коллеги, который получал зарплату за так, лишь за то, что прикладывал губы к задним округлостям того самого начальника.

Работал Захар Карлович в былые времена в чине начальника цеха на местном заводе. Предводительствовал весьма успешно, со стороны выглядело чинно, порядочно, одно загляденье. Станки крутились, шлифовали, строгали – исполняли своё предназначение. Рабочие с превеликим удовольствием шли на работу, выполняли, если потребуется, то и перевыполняли план. Вечером вываливали из проходной с лицами красными и развесёлыми.

Кабинет Захара Карловича просторный, широкий и вытянутый. Благоустроенный на случай надобности или события какого значимого. А таких оказий было предостаточно. В цехе трудилось почти четыреста душ, мужиков и дам. День рождения случался практически каждый день, а то и по два. К этому прибавлялись праздники профессиональные, религиозные, государственные, новогодние, корпоративы, рождение детей, поступления и окончания детского сада, школы, колледжа и университета, выход в отпуск, возвращение из оного, сотни иных радостных поводов. Коллектив дружный. Жили душа в душу, словно семья. По каждому радостному происшествию рабочие стягивались в кабинет начальника, Захара Карловича. После криков «Поздравляем!» или «Гип-гип, Ура!», сотрудники румяные и разгорячённые живой рекой вытекали из кабинета и растекались по своим кабинетам и рабочим местам. Сбегались в полюбившееся помещение для награждений и даже совещаний, пылко обсуждали, упоённо спорили, пламенно доказывали. Завершалось благочестиво, благонравно. Обязательно мирились, братались, уважали друг друга. Захара Карловича за добрый нрав боготворили, почитали, желали долгих лет жизни и процветания.