– М-м… Вообще-то… едва ли… – ответил, подумав, Лисанов. – А к чему ты клонишь?

– А ты сам не догадался? Ведь если никто не видел, как трупы увозили, значит…

– Значит, они где-то на кладбище? – закончил Лисанов.

– Конечно! Их надо искать там. И я их найду.

Игоря похоронили на стеклозаводском кладбище. А поскольку могилу рыть поехали я и Сашка Бородин, то по договорённости и за «умеренную» плату со служащими кладбища, выкопали мы её недалеко от главного входа.

Копали мы могилу почти весь день. Не торопясь, с длинными перерывами, во время которых пили «горькую» за упокой души своего лучшего друга… Но не пьянели. Лишь сильнее появлялось желание рыть и рыть. Чтобы было Игорьку хорошо и спокойно лежать.

Был месяц май. Солнце грело во всю свою весеннюю силу. Песок оказался мягким и копался легко…

Обычно не очень разговорчивый Борода всё время говорил. Я его слушал, иногда поддакивал. Говорили мы об Игоре… Хотя, если честно, мы намеренно тянули время. Не хотелось видеть его, лежащего в гробу. Не хотелось видеть слёзы Инги, его испуганных и зарёванных дочек. Какое-то чувство вины заставляло нас упорно рыть песок, чтобы хоть как-то реабилитировать себя перед умершим другом: за бессилие перед неизбежностью судьбы…

Копать могилу нам никто не мешал, не отвлекал.

Раза два подлетала огромная, иссиня-чёрная ворона, садилась недалеко на соседнюю могильную плиту. Ходила по ней, выискивая что-то среди ржавых венков, и косилась на нас блестящим глазом. Других ворон поблизости не было, и это казалось странным. Обычно эти птицы летают группами. Борода зачем-то кинул в неё комом сырого песка. Недовольно каркнув, она улетела…

– Делать что ли нечего? – спросил я, выбрасывая очередную лопату песка.

Борода пожал плечами:

– Пусть отсюда подальше летает, а то накаркает чего-нибудь…

Когда она появилась второй раз, мы сидели на лавочке у соседней могилы. Выпили по стакану водки и молча жевали хлеб с колбасой.

– Смотри, – сказал Борода, – опять прилетела.

Он бросил в сторону вороны кружок колбасы. Она сначала отскочила, вращая головой в разные стороны и недовольно каркая, но потом, поглядывая блестящим глазом в нашу сторону, боком – боком подскочила к колбасе и стала шустро теребить её своим мощным клювом.

– Жрёт, зараза, – пробормотал Борода, и бросил ещё один кружок колбасы.

Ворона в этот раз не отпрыгнула, а с каким-то достоинством, уже без суеты, принялась клевать.

– Однажды родственника хоронил, – сказал Борода, глядя на ворону. – Перед тем, как крышку гроба закрыть, замешкались мы с мужиками. Смотрим, птичка какая-то прямо на грудь покойнику села. Бабки сразу запричитали, что это душа в образе птички прилетела…

Я недоумённо взглянул на Сашку. «Бородой» его звали не из-за фамилии. Сколько его помню, он всегда носил небольшую аккуратную тёмную бороду, от которой млели все девицы. А вот его жене, Ольге, борода не нравилась, но заставить сбрить её она Сашку никак не могла.

– Это что же, в ней душа Игорька сидит? – спросил я, кивнув на ворону.

– Кто знает, – усмехнулся Сашка, задумчиво глядя на чёрную птицу. – Всё может быть…

Вдруг ворона суетливо соскочила с надгробия и исчезла в сухой, высокой траве. Откуда-то из-за редких сосен вышел небольшого роста мужичок в сером, китайском свитере, военных камуфляжных штанах и грязных кирзовых сапогах. Лицо у него было какое-то не запоминающееся, блеклое. Выделялись на нём только нос-пуговка и светлые, хитрющие глазки. На голове с редкими волосами небрежно сидела вязаная шапочка. В одной руке он держал наполненный чем-то белый полиэтиленовый пакет.

– Здравствуйте, – сказал он неожиданно густым, сочным баритоном, останавливаясь возле нас. – Кого хороните?

Его хитрые глазки зацепились за бутылку водки и никак не желали отводиться в сторону.

Отвечать мне не хотелось, так же, как и не хотелось наливать неизвестно кому выпить за упокой души друга. Но Борода был иного мнения. Он придерживался гласных и негласных житейских традиций, поэтому молча налил полстакана водки, положил сверху кусок хлеба с кружком колбасы.

– Друга хороним. Очень хорошего человека, – сказал Сашка, протягивая мужичку стакан с водкой и закуской. – Выпей за упокой его души…

– Благодарствую, – с достоинством сказал тот, и поставил пакет на землю. Внутри него что-то легонько звякнуло.

«Бутылки собирает, – подумал я. – Но на бомжа не походит».

– А я здесь живу и работаю, – сказал мужичок, переводя хитрые глазки на меня. Кроме хитринок, в них прятался и умишко.

Мне стало не по себе оттого, что он догадался о моих мыслях. Непонятная тревога зашевелилась внутри меня, выдавливая хмель.

– Как друга звали? – спросил мужичок.

– Игорем, – ответил Борода.

Мужичок хмыкнул и, взяв хлеб с колбасой в левую руку, а в правой оставив стакан с водкой, сказал:

– Меня тоже так зовут… – Он вздохнул. – Ну, пусть земля ему будет пухом! – и одним большим глотком выпил водку. Отломил кусочек хлеба, понюхал и съел. Остальную закуску засунул в пакет и пояснил: – Потом доем…

Разговаривать мне совсем не хотелось. Не только с мужичком, но и, вообще… Поэтому я молча спрыгнул в могилу и стал копать дальше.

Борода налил ещё по стакану, спросил у меня: «Ты будешь?» Я отрицательно мотнул головой. Они выпили и стали о чём-то вполголоса разговаривать. И хотя они были от меня недалеко, понять их разговор мне не удавалось. Хотя, помимо своей воли, я напрягал слух, пытаясь разобрать слова.

Тревога внутри меня уменьшилась, но появилось раздражение, и я, глядя в сторону разговаривающих Бороды и мужичка, крикнул:

– Борода! Кончай базар! Копать надо!

– Ладно, ладно. Сейчас… – откликнулся Сашка. Он торопливо распрощался с мужичком и направился ко мне. Мужичок, взяв пакет, направился в другую сторону.

Спрыгнув в могилу и взяв лопату, Борода стал ковырять песок.

– Интересный мужик, – сказал он, немного погодя.

– Мужик, как мужик, – буркнул я. Раздражение прошло, опять полезли в голову всякие мысли, которые крутились, в основном, вокруг предстоящих похорон Игоря. – О чём говорил с ним?

Я перестал бросать песок из могилы, решив немного передохнуть.

– Колдун, вроде бы, – Борода опёрся на черенок лопаты, моргнул голубыми глазами. – У меня зуб ныл, а он как-то об этом догадался. Рукой провёл по щеке и всё… Не ноет.

Борода усмехнулся и потёр широкой ладонью свою щеку, как бы убеждаясь ещё раз, что зуб не болит.

– Водка всё лечит, – сказал я.

– Да нет… Водка здесь не при чём, – Борода повернул голову в ту сторону, куда ушёл мужичок. Мне показалось, что Сашка не всё сказал о разговоре с ним. Но расспрашивать не стал. Борода такой человек: когда посчитает нужным, сам расскажет.

Почти час разговаривал с кладбищенскими землекопами Лещинский. Он застал их за работой, и на его вопросы они отвечали, не выпуская из рук ломы и лопаты. Четыре худых, крепких мужика без особого интереса поглядывали на Лещинского: он был хотя и «мент», но не по их части, и потому особой угрозы они в нём не видели. Не видели, впрочем, и особой причины откровенничать. Да, те пять могил рыли они, как и многие, которые есть на этом кладбище. Да, иногда приходится работать и ночами: дело такое, похороны ждать не будут. Работали ли в те ночи? А кто же это теперь упомнит, они учёта не ведут, всё на доверии, по совести. Нет, ничего особенного по ночам на кладбище они не замечали.

– А ты, лейтенант, – с плохо скрытой усмешкой сказал один из землекопов, старший среди них, наверное, бригадир, – ночь на кладбище посиди и всё увидишь.

– А что увижу? – спросил Лещинский.

– Всё – повторил мужик и как-то сразу потерял к лейтенанту интерес. Но Лещинский хорошо подготовился к встрече.

– Вот здесь могила Чесменской, – он поставил на наспех начерченной схеме кладбища крестик. – Так? А вот здесь вы в ту ночь работали, я проверил. Верно ведь?