Устроив прямо на уступе подобие лагеря и упаковав нас с Левой в спальный мешок, Иван остался сторожить, сноровисто полируя клинок, который после столкновения со смерчем оказался запятнан мелкими черными точками.

— Мало ли какие на этой неведомой тропе водятся невиданные звери, — воинственно заявил он.

К счастью, хотя бы эти опасения оказались напрасны. Мы не встретили не только зверей, но не заметили даже следов. Не скажу, сколько продолжался спуск. Просто потому, что понятие времени сворачивалось лентой Мебиуса. Мы даже количество привалов не смогли подсчитать. Съестные припасы давно кончились, простую воду, которую на морозе приходилось согревать возле тела, тоже выпили. Мы вновь почти что впали в отчаяние, когда тропа, внезапно закончившись, вывела нас на гигантскую свалку.

Остовы давно пропавших каравелл и эсминцев лежали рядом с обломками самолетов, где-то под грудами неопознанного хлама, токсичного пластика и ржавого металла угадывались очертания ушедших под воду городов и затопленных космических станций. Я бы не удивилась, если бы обнаружила тут Нагльфар, Летучего голландца, Атлантиду, кладку Чужих с лицехватами, корабль Хищника и Тунгусский метеорит. Впрочем, возвышавшееся на самой массивной из мусорных гор невообразимое строение стоило любого Улья ксеноморфов. Возведенное из старых микросхем, деталей сломанных механизмов и пластиковых упаковок, ставших смертельными ловушками для мелкой живности, скрепленное тоннами застывшей нефти, под черной пленкой которой угадывались рыбьи скелеты и тушки птиц, оно служило своеобразным гербом и девизом своего хозяина, чью вселенную разрушения подпитывали людская алчность, лень и равнодушие.

— А вы уверены, что это такая уж хорошая идея — лезть сейчас в самое логово? — осторожно спросила я, вслед за Левой и Иваном пробираясь в сторону жилища аффинажного короля, в нашем мире, помнится, выглядевшего фешенебельным особняком посреди черневой тайги.

— Хороших, вернее, безопасных идей в этом путешествии с самого начала не наблюдалось, — напомнил мне Лева, подавая руку и помогая пробраться вдоль киля перевернутого брига.

— А вдруг это шанс прямо сейчас вывести Василису? — умоляюще глянул на меня Иван.

— Но как мы попадем внутрь? — продолжала допытываться я, пытаясь разобраться в деталях нашего плана, если он вообще существовал.

— Подойдем к парадному входу и позвоним, — поддел меня Иван.

Лева глянул на друга с легким укором и вытащил из рюкзака знакомую, слегка подлатанную сеть:

— Мы с отцом решили: чего уж добру пропадать, немного поколдовали и создали плащ-невидимку. А внутрь нас дух-помощник проведет, — добавил он, с ласковой улыбкой указывая на возникшую прямо у него на ладони окутанную серебристым светом маленькую фигурку.

— Так это ж твой хомяк! — удивленно воззрился на «духа» Иван, узнав в нем жившего у Левы много лет назад питомца.

— Его, кажется, Баськой звали, — припомнила и я.

— Сириец, — определил Иван. — А я думал, он был джунгариком.

— Я тебе про вид не скажу, — пожал плечами Лева. — Но я так расстроился, когда его не стало, что отец уговорил доброго зверька далеко не уходить. Против Кощея Баське, конечно, не сдюжить, но в разведке он незаменим. И готов дать нам свой облик.

Ну вот опять! Не успела я еще обвыкнуться со своими ощущениями во время полета и болью от прорезающих плоть крыльев, теперь учись смотреть на мир монохромным близоруким зрением мелкого грызуна. Хорошо хоть Навь все равно богатством красок не отличалась. Хотя крыльев нашему духу не полагалось, цепкость маленьких лапок с коготками я оценила, особенно пока забиралась вверх (или все-таки вниз) по отвесной стене и с еле слышным цоканьем неслась вслед за Иваном и Левой по каким-то ржавым трубам.

Хорошо, что разум у нас оставался человеческим. Даже в нынешнем состоянии многие упаковки манили дивным запахом съестного. От банки с остатками сгущенки Леве пришлось меня силой оттаскивать. Если бы я залезла внутрь, так бы и сгинула в сладкой ловушке. Даже сил троих хомяков не хватило бы приподнять крышку. А ведь безалаберные любители пикников или дачники, разбрасывающие возле участка отходы, подчас даже не задумываются, сколько на их совести загубленных жизней.

Личные покои Константина Щаславовича, в которые мы проникли, уже вернув человеческий облик и укрывшись плащом-невидимкой, напоминали анатомический театр или зоологический музей. Разве что все экспонаты шевелились, изгибаясь в мучительных конвульсиях своей нынешней не-жизни. Все помещение оказалось заставлено емкостями с заспиртованными мутантами всех видов, чья недолгая жизнь прошла на мусорных полигонах и свалках радиоактивных отходов. В других контейнерах продолжали гореть погибшие во время лесных пожаров косули и белки, зайцы и перепелки, застигнутые в полях, когда селяне поджигали сухую траву. Умерших от радиации и отравления тяжелыми металлами людей я не увидела, но ведь мы с ребятами заглянули только в одну часть просторной резиденции, представлявшей собой своеобразный биореактор.

Сам аффинажный король, облаченный во что-то черное, свободное и очень удобное, умиротворенно и расслабленно восседал не на золотом троне, а на сотканной из мрака, но явно мягкой софе за роскошно сервированным столом. Хотя я ожидала увидеть что-то жуткое, вроде обглоданных костей и ядовитых грибов в маринаде из серной кислоты, все блюда выглядели настолько аппетитно, что мой урчащий живот едва нас не выдал. Впрочем, Иван при виде шашлыка из осетрины, тарталеток с черной икрой, копченого угря и устриц во льду тоже завозился слишком шумно, сглатывая голодную слюну.

Вот только все изысканные, дразнящие ароматы мгновенно утратили свою привлекательность, едва мы увидели прислуживавшую своему мучителю Василису. Со дня нашей последней встречи подруга просто превратилась в тень. Впрочем, выпирающие в вырезе рубахи ребра и ключицы и синюшная бледность лица на фоне рыжих волос смотрелись еще не так жутко в сравнении с пятнами ожогов и кровоточащими ранами от впивавшихся в ее плоть капроновых лесок. Босые ноги пленницы с поджатыми сбитыми пальцами удручающе напоминали гниющие лапки запутавшихся в сетях голубей.

— Что, болит? — «участливо» поинтересовался Константин Щаславович, когда Василиса, споткнувшись, едва не уронила с подноса аппетитного лобстера, на которого взирала сейчас с таким видом, будто ее мутило. — Скажи спасибо, что плясать не заставляю.

Василиса с горькой усмешкой поскорее поставила поднос и, отойдя назад, принялась вить дорожку и исполнять ковырялочку, пятная пол кровью.

— Ну конечно, я забыл, мы же гордые! — досадливо поморщился Константин Щаславович, который хоть и сохранил человеческий облик, но по сути остался чудовищем. — Вся в мать! Та тоже не захотела ни золота, ни власти. Выбрала даже не малахольного шамана, а человека. Ей, видите ли, понравилось, как он заботится о ее реках и ручьях.

— Так убей меня уже, как ее! — сползая по стенке, взмолилась Василиса.

— Это было бы слишком просто, — усмехнулся Константин Щаславович, и его породистое лицо приобрело жесткое выражение, а из позы исчезла расслабленность. — В любом случае скоро все закончится, — добавил он властно. — А твоя дальнейшая участь зависит только от тебя.

Он одним движением оказался рядом с Василисой, резко поднял ее и швырнул на софу. Иван над ухом зашипел, но мы с Левой предостерегающе ткнули локтями ему под ребра.

— Я мог бы нарядить тебя в золото, осыпать шмотками от кутюр, сделать в моем особняке хозяйкой, — с нажимом продолжал Бессмертный, сжимая запястья Василисы и не решаясь даже прикоснуться к исцельнице.

— Под «особняком» ты подразумеваешь аквариум? — нашла в себе силы съязвить та.

— А ты хотела, чтобы я тебя выпустил в болото, где бы тебя первый же аист сожрал? — оставив пленницу и отломив угрожающе клацнувшую клешню лобстера, поинтересовался Константин Щаславович. — Я же, мало того что превратил в редкую амфибию, так еще следил, чтобы в аквариум не подсадили самца, хотя было бы интересно понаблюдать, как ты стала бы ему объяснять про свои принципы. Ну что отворачиваешься? — проговорил он раздраженно, безо всяких щипцов ломая панцирь лобстера и прямо руками принимаясь есть мясо, от чего Василиса, которая и так смотрела на еду с явным отвращением, скорчилась, пытаясь подавить рвотный спазм. — Если бы не ослушалась меня, сделала бы все, как я просил, не застряла бы между мирами.