Лучший способ защиты — это нападение. Вот только, встретив беспомощный, растерянный взгляд Ивана, мне захотелось немедленно брата обнять, как в детстве, когда мы боялись грозы или долго ждали с работы родителей. Кажется, Лева ему так ничего и не рассказал, а теперь все, что Иван видел во сне, ему вдруг припомнилось, сделалось явным, и оттого притупленная сборами боль утраты резанула его с новой силой. А ведь, судя по глубоким теням под глазами, брат всю ночь не спал.

— Кто будет кофе? — примирительно спросил Левушка, доставая откуда-то ароматно пахнущие стаканчики и сэндвичи в фирменных обертках.

Когда Иван отошел, чтобы помыть руки, Лева внимательно оглядел мой растрепанный вид и нахмурился.

— Он тебя не обидел? — тихо спросил он, имея в виду Никиту.

Хотя он говорил спокойно, на его скулах играли желваки.

— Не успел, — хмуро ответила я, а потом тихо уткнулась в Левину грудь, не имея сил даже заплакать.

Потом вернулся Иван, я тоже сходила привести себя в порядок, и мы приступили к завтраку. Поезд, миновав МКАД, выезжал из Москвы.

Когда родителей спрашивали, зачем дачу так далеко от Москвы купили, папа только пожимал плечами:

— Зато от Рязани близко, — не уточняя, что имеет в виду не областной центр, а сожженное Батыем городище, в окрестностях которого и проходили его основные раскопки.

— Это же Есенинские места, — мечтательно улыбалась мама, прижимая к груди зачитанный до дыр томик стихов и уверяя всех, что изба в деревенской глуши — это именно то, о чем она еще с детства мечтала.

На самом деле мама, конечно, поначалу стремилась к чему-то более цивилизованному и комфортабельному, нежели окруженный старым яблоневым садом пятистенок в умирающей деревне. Но сначала на дом мечты не хватило денег, а потом мама не просто привыкла, но и сделалась заядлой огородницей и даже пеняла уроженке тех мест тете Вере на то, что та совсем запустила сад.

Мы же с Иваном ни о каких других пенатах слышать не желали. И даже случавшееся раз в пару лет яблочное безумие и бесконечные помидоры-огурцы, которые приходилось сначала поливать-укрывать, потом закручивать, воспринимали как своего рода плату за нехоженые лесные тропы, голоса непуганых птиц, прыжки в реку с обрыва вместе с деревенскими и прочие радости нашего беспечного детства. За песни и сказки моей фольклорной юности. И поскольку Мещеру мы считали нашей второй малой родиной, я искренне верила, что эта земля нас и сейчас всякой погани не выдаст. Тем более Левушка туманно намекал на какой-то ход, и я даже почти догадывалась, где он находился.

Позавтракав и запив сэндвичи кофе, мы почти всю дорогу проспали: Иван в обнимку с рюкзаком, я на плече у Левушки. Хотя мы регулярно ездили на дачу своим ходом и нередко дремали в дороге, не считая зазорным использовать товарища в качестве подушки, так сладко мне уже давно не спалось даже в собственной постели. Особенно после сегодняшних кошмаров.

Когда мы бодрым маршем шли по сонной воскресной Рязани к автовокзалу, нам позвонила мама. Поинтересовалась, как доехали. Еще раз проинструктировала насчет теплых вещей, а потом ненавязчиво спросила:

— А может быть, вы все-таки хотя бы сегодня переночуете у нас? Шашлычки там пожарите, в баньке попаритесь, а завтра уже в свой поход и двинетесь. Запасные ключи есть у бабы Фроси. Чистая постель в шкафу. Там даже на огороде ничего делать не надо. Разве что парник полить. Мы с папой и Петей все равно завтра приедем.

Иван страдальчески закатил глаза, а Левушка снисходительно улыбнулся. Он заботу тети Лены, как он называл нашу маму, воспринимал философски и, кажется, даже с легкой завистью, поскольку на его долю даже в детстве ничего подобного не выпало. Вера Дмитриевна, рано овдовев, поднимала сына одна и буквально разрывалась между работой в реставрационной мастерской, различными кружками ИЗО и своим рукоделием. Именно поэтому так уж сложилось, что Левушка не только летом, но и зимой почти все свободное время проводил у нас, а потом даже раньше меня начал работать.

— Ну почему надо вечно лезть со своими советами? — негодующе шипел Иван, пока я, прикрыв микрофон, отбивалась от мамы.

— Скажи спасибо, что тетя Лена не вспомнила про мои пятиколесные «Жигули» и не присоветовала ехать на них, — усмехнулся Левушка, имея в виду принадлежавшую еще его деду «пятерку», которую много лет назад сослали на дачу из-за невозможности пройти техосмотр.

Лель прекрасно водил и мечтал о машине, но первые заработанные и накопленные деньги потратил на концертный гобой.

— Это был бы не самый плохой вариант, — ухмыльнулся Иван, который старый драндулет тоже любил и вместе с нашим отцом помогал Левушке поддерживать автомобиль на ходу.

— Как в «Гарри Поттере», — кивнул Лева. — Боюсь, только дед Овтай не понял бы.

Я погрозила парням кулаком, про себя отметив спросить, кто такой дед Овтай, потом с елейной улыбкой вернулась к маме:

— Спасибо за заботу, но нам вообще-то совсем в другую сторону, — скрестив пальцы, объяснила я, надеясь, что мое вранье не выйдет нам всем боком. — И делать такой огромный крюк не с руки.

На самом деле мы вышли из автобуса, всего пару остановок не доехав до нашей деревни, и всю дорогу воровато озирались, опасаясь увидеть знакомые лица. Зоркая баба Фрося и другие соседки всенепременно доложили бы маме, что никаких посторонних девчат мы с собой не везли. Но, к счастью, все знакомые дачники проехали, видимо, еще вчера, а баба Фрося и другие деревенские в такую хорошую погоду либо благонравно копались в огородах, либо сидели с удочками на речке.

Выгрузив пожитки на обветшавшую лавочку под просевшим бетонным козырьком, мы еще раз проверили шнурки и крепежи, распределили поклажу и, отыскав знакомую тропу, углубились в лес, провожаемые недоуменными взглядами редких пассажиров. Для грибников мы слишком основательно собрались. Да и какие грибы в такую пору, когда даже земляника пока только пыталась цвести, прячась среди незабудок, ландышей и кошачьей дремы? А все рыбные места, как и удобные выходы к реке, находились выше по течению.

Впрочем, мы пересуды не слушали и назад не оборачивались, оставив людскую суету в пыльном бензиновом мареве разбитой дороги, на которой сквозь давно не латанные трещины упорно прорастала трава. Миновав недавно сбросивший последние сережки кудрявый березняк, пройдя сквозь убранную неприметным желтоватым цветом тенистую дубраву, полюбовавшись на залитые солнцем поляны, откуда вездесущие одуванчики и захватчик-борщевик пока не вытеснили лесное разнотравье, мы углубились в темный глухой бор.

Попадавшиеся в прогалках аметистовые всполохи сочевичника сначала сменились белыми колокольчиками кислицы, а потом ноги в кроссовках по щиколотку утонули в прелой хвое и влажном мхе. Под ногами что-то чавкало, и этот звук, периодически перемежаемый надрывным стоном сухостоя, раздавался особенно навязчиво и резко в тяжелой, давящей тишине, не нарушаемой ни пением птиц, ни журчанием ручья. Мохнатые лапы елей зловеще смыкались за спиной, словно подстегивая. Едва заметную и явно не людскую тропу через каждые десять метров преграждали то обросшие мхом сухие деревья, то заросли колючего кустарника, норовившего оставить себе на память клок нашей одежды или прядь из моей косы.

Хотя я ходила этой дорогой единственный раз более десяти лет назад, я узнала ее и только дивилась про себя: как же мы ухитрились тогда тут проехать на велосипедах? Или все эти буреломы, сквозь которые мы продирались, словно на полосе препятствий, появились здесь только сейчас? И почему Левушка упорно продолжал вести нас к тому самому загадочному и гиблому месту? Впрочем, он еще в дороге объяснил, что наш путь лежит в светлую часть исподнего мира, чертог Предков — Славь, и уже оттуда мы двинемся дальше. А тогда в детстве так далеко забираться, тревожа покой пращуров, нам не следовало.

Вот только в тот раз почему-то путь показался гораздо короче. Или в пылу погони за несуществующей кукушкой мы сами не заметили, как отмахали несколько десятков километров? Нынче же мы просто выбивались из сил, словно все это время блуждали по болоту или брели сквозь буран по колено в снегу. С другой стороны, дорога и впрямь шла то круто в гору, то уводила в какой-нибудь овраг или обрывистую балку.