Во многих дворах мычали коровы, блеяли овцы и кудахтали, собираясь на ночлег, куры. По-над заборами шныряли шустрые вездесущие кошки, раздражая отчаянно брехавших на цепи собак. Когда одна из шавок, бросившись прямо под копыта, напугала моего коня, так что тот едва не поднялся на дыбы, я не выдержала и повернулась к Леве.
— Откуда тут животные? — спросила я без обиняков. — Ты же говорил, что они все либо возвращаются в наш мир, либо остаются в Прави.
— Так я имел в виду лесных обитателей, — невозмутимо пояснил Лева. — С питомцами и домашней скотиной все сложней. В отличие от людей, чья участь определяется делами в нашем мире и убеждениями, они могут выбирать, и многие преданные создания, вроде лошадей или собак, предпочитают разделить судьбу хозяев. Ты же понимаешь, что в Славь попадают в основном хорошие люди: те, кто оказался недостаточно праведен для Верхнего мира, но кому в Нави среди бесов просто нечего делать. Что же касается кур, коз, свиней и прочей живности, которую тут едят, стригут или доят, то они во многом созданы воображением. Люди цепляются за привычные представления и стараются сохранять уклад и обычаи той жизни, какую вели в нашем мире. С легким налетом идеализации. А кошки, кажется, могут одновременно находиться во всех трех или даже четырех мирах.
Я понимающе кивнула, жалея о том, что не могу прямо сейчас зарыться в мягкий мех мурчащего Тишки. Но, когда радушные хозяева нас потчевали густыми щами со свининой и зажаркой на сале, особой разницы с маминой стряпней не почувствовала. Хотя после походной похлебки, сдобренной подножным кормом, любая домашняя еда показалась бы деликатесом. Впрочем, к тому времени, когда мы добрались до дома Левиной семьи, я едва не валилась с коня, не очень-то осознавая, что вокруг происходит. Не знаю, как мне хватило сил вымыться в натопленной специально к нашему приезду бане, постирать одежду и поесть.
После всех пережитых испытаний я думала, что просплю не менее суток, но поднялась вместе с хозяевами. Помогла жене Сурая, Вере, собрать в курятнике яйца, с некоторым разочарованием не обнаружив золотых. Понаблюдала за тем, как ловко жена Атямаса, Настасья, доит корову. Поработала с ручным сепаратором. Потом, пока женщины собирали завтрак, велев мне отдыхать и набираться сил, села за починку нашей одежды.
Как пояснил Лева, нам предстоял визит в царские хоромы. Да и на улице не стоило выглядеть совсем уж оборванцами, а надевать чужое не хотелось. Хотя ночь я провела в чьей-то накрахмаленной ночной рубашке с натуральным кружевом, нежась на пуховой перине, о которой только вчера мечтала. Застеленная чистыми простынями высокая кровать с подзорами и железной спинкой казалась невероятным ложем Принцессы на Горошине, с той лишь разницей, что меня никто не испытывал. Родные Левы, как и дед Овтай, конечно, ко мне присматривались, но вслух ничего не говорили и даже делали вид, что не замечают наших перемигиваний и сплетенных за ужином под столом пальцев. Да и об утренних поцелуях на сеновале, кажется, узнали только лошади.
Семья Сурая и его братьев по меркам начала прошлого века жила зажиточно и имела крепкое хозяйство. Да и жены, кроме Атямасовой Настасьи, носившей сарафан-синяк и платок, одевались как классные дамы, тем более что жена Кочемаса, Аглая, когда-то работала учительницей. Она мне предложила один из своих нарядов. Но менять джинсы и кроссовки на длинную юбку, чулки и ботиночки на каблучке со множеством пуговок и крючков я сочла непрактичным. А отказываться от рубахи деда Овтая и вовсе побоялась.
В отличие от майки и ветровки, которые после моего превращения, кажется, починке уже не подлежали, она хоть и пропиталась кровью, но оказалась совершенно цела. Не обнаружила я следов когтей выползней и на рубахах Левы и Ивана.
— Да что ты там возишься, Маш, все равно здесь никто не увидит, — изнывал от нетерпения Иван, пока я вдевала нитку в иголку, чтобы зашить на подкладке его куртки дыру, которая, как я подозревала, появилась еще до начала нашего путешествия.
Иголка у меня была удобная с большим ушком, доставшаяся еще от бабушки. Я нашла ее пару лет назад в маминой шкатулке для рукоделия всю почерневшую, попросила Ивана отчистить и теперь постоянно имела при себе. Она меня неизменно выручала, когда на концертах внезапно требовалось что-то подшить или закрепить. Не подвела и сейчас. Ветровки и рубашки моих витязей я заштопала на совесть.
— Да не торопи ты ее, — умильно глядя на меня и словно невзначай проводя рукой по моим волосам, улыбнулся Левушка, который, как и брат, после бани и сна выглядел аккуратным и заметно посвежевшим. — За нами все равно царские слуги придут.
— А может, мы как-нибудь обойдемся без них? — нахмурился Иван, который после истории с полигоном не доверял любым властям и досадовал на новую задержку в пути. — Переберемся через эту гору-ледник и пойдем уже спасать Василису?
— Так ключ от Калинова моста все равно у сестер хранится, — пояснил Лева. — А без него на ту сторону не попадешь. Если ты, конечно, не феникс и не саламандра и не умеешь плавать в огне. Хотя реку Смородину, я слышал, не преодолеть даже им.
— А как же всякая погань, от которой мы в лесу еле отбились? — раздраженно спросил Иван. — Им, получается, огонь и ледник не страшны? Или царицы их пропускают?
— А вот это я надеюсь в хоромах-то и узнать, — сердито прищурился Лева. — Хотя, думаю, тут и так все понятно. Царицы, увы, не всесильны. Сам понимаешь, древние боги сейчас не в чести. Им почти негде получать подпитку. А Константин Щаславович, выбравшись в наш мир, присвоил себе силу половины тайги, и все ему мало.
Я невольно поежилась, вспоминая о лесных пожарах и горящей на костре Василисе. Вот для чего, оказывается, потребовалось аффинажному королю губить природу и измываться над ее хранительницей!
Иван, видимо, тоже вспомнил о своей бедной возлюбленной, томящейся в плену у высасывающего из нее все соки изувера. На его пригожее, осунувшееся за последние дни лицо набежала тень. Между бровями залегла упрямая складка, на скулах заиграли желваки. Была бы его воля, он бы вступил в схватку с супостатом уже сегодня. И все же ему пришлось смириться. К счастью, царские слуги не заставили себя долго ждать.
Около полудня в ворота постучали, и на двор въехали всадники в островерхих шлемах с бармицами и пластинчатых доспехах, сиявших начищенной медью, точно инструменты духового оркестра. Чуть поодаль поджидали стражники в черненых латах, украшенных серебром и вычурной позолотой. Впрочем, сами по себе эти тридцать три богатыря, а каждая из цариц прислала по десятку личной охраны с командиром, на улице позапрошлого века смотрелись хоть и чужеродно, но вполне объяснимо. Но в качестве экипажа, на котором нам предстояло добраться до дворца, царицы прислали гигантских размеров печь с лежанкой, вроде той, какую мы видели у деда Овтая. Только застеленную ворсистым ковром, дополненным для большего комфорта мягчайшими подушками. Занимая место между Левой и Иваном, я после вчерашнего все ждала какого-то подвоха. Но царицы, видимо, не желали нам зла. Во всяком случае — пока.
— А где же «По щучьему велению»? — разочарованно протянул Иван, когда печь мягко тронулась с места одновременно со всадниками и безо всякой команды.
— А ты думаешь, царицам в своей вотчине нужно чье-то повеление? — усмехнулся Лева, устраиваясь поудобнее и заботливо подкладывая мне под спину подушки так, чтобы я могла, вальяжно развалившись на лежанке, еще и все рассмотреть. — Средняя из сестер, которая Серебряным царством правит, и есть та самая щука. Старшая гуляет по морям золотой рыбкой. А правительнице Медного царства больше по душе облик белки. Тем более что песни и изумруды она одинаково любит.
Пока я осмысливала новую порцию информации о древней и могущественной хтони, с которой нам сейчас придется иметь дело, Иван свесился с лежанки, заглядывая в горнило и опечье в поисках движка или хотя бы колес.
— И каким же образом эта мечта лодыря едет? — поинтересовался он, ничего не обнаружив.
