Вернувшись домой, Юлька долго не могла найти себе места. В душе ворочалась темная обида. Потом решительно подошла к телефону и набрала номер дочери Светланы Евгеньевны.

– Добрый вечер, я звоню вам по поводу кошки, которую вы бросили на даче, а моя мать пригрела. Вам не кажется, что вы должны нести ответственность за животных, которых развели…

На том конце грубо перебили:

– А вам не кажется, что вы совсем совесть потеряли. Ваша мать была единственной, кто был в доме, когда Светлана Евгеньевна умерла. Так вот, в тот день из дома пропали деньги, большая сумма – весь кооператив на ремонт дороги собирал. Ваша мать не рассказывала, что все подозрения падают на нее? И если вы нас в покое не оставите, мы на вашу мамашу в суд подадим.

Юлька бросила на рычаг телефонную трубку, как будто она ей руки обожгла.

Пометавшись по квартире, собралась и поехала к матери. Но дома не застала. На пороге ее встретила Белка, тревожно сверкнув зелеными глазищами.

Не думая, Юлька схватила кошку, сунула в сумку и бросилась из дома. Сумку несла от себя подальше, как будто в ней было все зло, связанное с ненавистной Светланой Евгеньевной. Вышла через три остановки, выкинула пушистый комок около дома престарелых. Здесь много жалостливых – подберут. К матери после этого возвращаться не решилась, отправилась сразу к себе домой.

Не успела раздеться, как квартиру пронзил телефонный звонок.

– Юля, у меня Белка пропала!

– А у родственников Светланы Евгеньевны – деньги. В тот день, когда она умерла, пропали кооперативные деньги – на дорогу. А в доме была только ты. Тебя это не волнует?

– Юля, так это ты Белку выгнала? – голос матери дрожал.

Ого, ей впервые удалось пробить брешь в броне матери?! Вот только где радость?

– Мама, да они на тебя в суд хотят подавать, а ты об их кошке волнуешься?!

На том конце раздались короткие гудки…

В тот год морозы стояли жгучие. Рождественские перетекли без потепления в крещенские, а те – в афанасьевские, сретенские. А 24 февраля ударили власьевские – совсем уж дело редкое.

Давно были обхожены все подъезды в домах и остановки рядом с местом, где Юля выкинула Белку. Объявления о пропавшей кошке, расклеенные на столбах, пожелтели.

Юлька устала отвечать на телефонные звонки:

– Нет, не серая; нет, глаза у нее не голубые… Она белоснежная, понимаете, абсолютно белая, и нет у нее пятнышка на боку…

Робкая трель в дверь раздалась, когда растаяла последняя надежда. На пороге стайка подростков: «Тетенька, это вы кошку потеряли?».

Расступившись, они вытолкнули вперед девчонку лет шести, прижимавшую к груди коричневый всклокоченный ком.

Разочарованная Юлька присела, ком развернулся, и на нее неожиданно доверчиво глянули зеленые Белкины глаза.

– Господи… Белка! Да где вы ее подобрали?

– А она в коробочке на чердаке жила, вот Нюська ее кормила, хотела домой взять, да родители не разрешили, блохастая сказали.

Юлька осторожно взяла на руки грязную кошку, как великую драгоценность, как дорогой давно ожидаемый подарок. Щедро одарив детей конфетами, занялась «потерей» и уже в ванной, намывая найденыша, рукой нащупала округлившийся живот… Ахнув от удивления, бросилась к матери, которая к этому времени вернулась домой.

– Мамуля, Белка нашлась и, представь, – беременная! Она же старая. Уже лет пять котят не носит. А тут…

– Чудеса, – тепло улыбалась мать, оглаживая разомлевшую от ласки любимицу. – Они приходят, когда их не ждешь. Жалко, Светлана не увидит Белкиных деток. Она была бы рада… Скоро весна, на дачу вместе поехали бы.

– Далась тебе эта Светлана Евгеньевна, – неприязненно поморщилась Юлька.

– Далась! Несчастная она была – понимаешь? С мужем не повезло, гнилой мужичонка попался – жадный. Это ведь он тогда деньги кооперативные взял, я сама видела. Светка мертвая лежит, а он по комоду шарит… Да и с дочерью у нее не сложилось, вся в папашу пошла. Тяжелая у Светланы жизнь была, вот она и озверела. А так она тетка простая и открытая была, если с ней по-хорошему…

– Если по-хорошему, – хмыкнула Юлька. – По-хорошему все хотят… А как же с теми, кто с тобой по-плохому?

– Смешная ты, ведь я тебе про то и толкую. Надо всегда по-хорошему. Ко всем! И зла на людей не держи. Зло оно к тебе же и возвращается, болезни несет, разрушает. Попробуй, доченька, по-хорошему, тебе самой сразу жить легко станет. Недоверчиво пожав плечами, Юлька отправилась домой. Мороз сдался, на улице тихо кружил снег. На душе было светло.

Рядом с домом Маруси была автобусная остановка. Вечером, когда заканчивался рабочий день, Маруся любила стоять у окна.

Люди проходили поодиночке, парами, изредка группами, веселые, уставшие, озабоченные… Давая себя рассмотреть и оценить.

Вот идет радостный «пузан», обтянутый «болотным» демисезонным пальто, в руке ярко-оранжевый пухлый портфель, а под мышкой букет гвоздик. Интересно, кому несет?

Маруся представляла, как мужичок подходит к дверям и, пред тем как позвонить, тщательно отряхивается, «взбадривает» ладошкой цветы, платочком вытирает вспотевшую лысину и взволнованно улыбается…

– Не люблю толстых мужиков, которые носят цветы, как банные веники, – печально успокаивает себя Маруся.

«А если бы «пузан» сейчас позвонил в твою дверь, смущенно расшаркался и…» – нашептывает ей внутренний голос.

Какая чушь лезет в голову от одиночества.

Вот если бы тот – легкий, подтянутый, с улыбкой перешагивающий через лужи и задорно встряхивающий шевелюрой. Или тот – серьезный, строгий, в элегантном костюме. Или вон тот – высокий рассеянный блондин? Тогда другое дело…

Но все бежали мимо – мимо, и никто не звонил в ее дверь.

Сколько их проходило перед окнами – не сосчитать. Все спешили, всех кто-то ждал, у всех была своя жизнь. Почему она видела только мужчин?

Ничего странного. Она ведь была женщиной. ОДИНОКОЙ.

В магазинах, автобусах, парках… Маруся с удивлением рассматривала парочки. Что могло соединить этих людей? Он – высокий яркий балагур, а рядом – серая мышка. Эта рыжая, веснушчатая, а у той – нос как картошка. Зато рядом с ними вполне симпатичные мужчины.

Маруся делала независимое лицо и демонстративно покручивала обручальное колечко, купленное для «выхода в люди». Пусть не думают.

А они и не думали. У них не было на это времени.

Дома она снимала бутафорское кольцо и рассматривала себя в зеркало. К ней подходило одно слово – правильная. Все в ней было аккуратно и как надо. Среднего роста, стройная, волосы волнистые, носик прямой, тонкий, губки пухлые.

Был один дефект, вроде и незаметный, но убийственный – взгляд, как у потерявшейся собачонки. Стоило поднять тоскливые глаза на собеседника, как он «скисал» и пытался свести знакомство на нет.

Правда, один раз, в автобусе, сидящий напротив мужчина наклонился к ней и сочувствующе прошептал: «Не надо так. Все пройдет и будет хорошо».

Соседка Людка, забегавшая изредка к Марусе обсудить «мерзких» подъездных бабулек, портящих Людкину личную жизнь, по их мнению, слишком буйную и шумную, один раз не выдержала и открыла страшную тайну.

– Маруся, я, может, сейчас лишнее скажу. Но ты свои глаза в зеркало видела?

Маша настороженно молчала, боясь, что подруга перескочит на другую тему и не скажет важного.

– Понятно. Не видела. Ты не обижайся, но почему ты на всех смотришь как побитая собака? Как будто кусок хлеба выпрашиваешь. Вроде нормальная баба, не больная. А взглянешь тебе в глаза – и бежать хочется. Вот посмотри на меня. Я красивая?

Маруся замялась, не зная, как ответить, не обидев соседку.

– Правильно молчишь. Во мне килограмм 20 лишнего веса, я – рыжая, как огонь, а характер… А посмотри, какие ко мне кавалеры ходят! Чуешь?