Что он там делал, в своих странствиях? Лоуренс рассказывал немного, только то, что сам хотел, так как Эвелин редко спрашивала. Когда Рэймонд покинул Уилтшир, а затем и вовсе за пределы страны уехал, она испытала большое облегчение. Не то чтобы они были официальными врагами, вовсе нет. Та война, что шла между ними, осталась незамеченной почти для всех; даже матери Эвелин ничего не рассказывала, а ведь с матерью они всегда были лучшими подругами. Но после встреч с Рэймондом, после бесед с ним Эвелин испытывала такое огорчение и такой стыд, что предпочитала забиться к себе в комнату и там выплакать обиду, а затем улыбаться как ни в чем не бывало. Она решила: если хоть раз даст кому-то из взрослых понять, что он ее обидел, то проиграет. Не то чтобы у Эвелин имелась особая надежда на победу.
Рэймонд был старше нее на четыре года. Владения Хэмблтонов и Дверрихаусов граничили, обе семьи знали друг друга много лет, а потому не было ничего удивительного в том, что дети тоже были знакомы. Мать Эвелин и отец Рэймонда полагали: юным существам не повредит общество друг друга, и пока взрослые обсуждали свои темы во время многочисленных летних пикников или же подобных этому музыкальных вечером в одном из поместий, дети общались. Если это можно так назвать.
Вначале все было неплохо, Эвелин смутно помнила это. Ей исполнилось пять, а Рэймонду девять; вот Дверрихаусы впервые прибыли в гости к Хэмблтонам, и она идет за мамой, раскрыв рот, глядя на мраморные полы и цветочные букеты, аккуратно расставленные на столах. Затем – просторная детская, владения синеглазого мальчика со встрепанной темной шевелюрой, и слова мамы:
– Ну же, Эвелин, не робей, познакомься с Рэймондом.
Синеглазый мальчик говорит:
– Здравствуйте, мисс, – и кланяется ей, как большой. Эвелин, сияя, делает реверанс.
Потом они сидят вместе, рассматривают большую книгу с картинками, и Рэймонд, улыбаясь, показывает девочке:
– Вот видишь, это слон, он живет в Индии. Ты знаешь, что Индия – наша колония? Папа так говорит.
Эвелин смотрит на слона и не верит, что такое животное вообще существует. В комнате полутемно из-за задвинутых портьер, однако, когда няня уходит ненадолго, оставляя детей одних, Рэймонд быстро бежит и открывает занавески. Его волосы из черных становятся золотыми в солнечном свете, падающем из окна, окутывающем худую фигурку, как плащ.
И сначала все подобным образом и шло. А затем что-то случилось – Эвелин так и не поняла, что именно. Она даже не помнила, как в первый раз Рэймонд ее обидел, и она, семилетняя, но довольно бойкая, тоже ответила ему обидными словами. Тогда они, кажется, просидели весь день в разных углах комнаты. Когда же находились на глазах у родителей, приходилось вести себя прилично, и это заставило обоих перейти к тактике тайной войны. Лоуренс, которого строгий дядя не всегда отпускал играть со сверстниками и поощрял знакомство скорее с юным наследником Хэмблтонов, чем с дочерью соседей, редко принимал участие в таких встречах, а если принимал, всегда выступал на стороне Рэймонда, хотя сам Эвелин и не дразнил. Рэймонд же, чьи способности к острословию зародились явно очень рано, практиковался на девочке и преуспевал: Эвелин терялась в какой-то момент, не знала, что ему ответить, не могла его переиграть. Он был старше, умнее, и он был мальчишкой, а она – всего лишь девочкой, единственное предназначение которой – удачно выйти замуж и вести дом. К счастью, с отъездом мальчиков в Итон встречи сделались реже, однако и тех, что случались во время приездов на каникулы, Эвелин хватало. Она училась дома, и никуда не могла скрыться от визитов соседей. Рэймонд при встречах еле заметно кривился, Эвелин отвечала ему взаимностью, однако по-прежнему победителем выходил он. Ему как-то удавалось находить самые обидные на свете слова, высмеять то, в чем Эвелин сама сомневалась – ее внешность, ее умения, ее желания. Откуда он все это знал? Какой дьявольской догадливостью нужно обладать, чтобы ударить по самому больному месту? И знал ли Рэймонд, что бьет именно туда? О, Эвелин полагала, прекрасно знал.
А потом Рэймонд с Лоуренсом закончили Итон и перебрались в Лондон; обоим было по девятнадцать лет, Эвелин исполнилось пятнадцать, и она все еще оставалась в Уилтшире. Это было облегчение. С Рэймондом виделись все реже и реже, да и прежние споры сошли на нет. Эвелин наблюдала за ним, как за ядовитой змеей, однако теперь он бросался редко и еще реже кусал. Ходили слухи, что в столице он ведет распутный образ жизни, вовлекая туда и Лоуренса, который, впрочем, свою репутацию старался беречь: строг был дядюшка Невилл. Рэймонду же словно все было нипочем, он не задумывался, какой позор навлекает на своих родителей. Мать с отцом редко говорили об этом, но кое-что из их разговоров Эвелин смогла понять. Да у нее самой имелись глаза и уши, и она могла делать выводы.
Потом прошел слух, будто Рэймонд уезжает. Он действительно уехал весной пятьдесят первого года, чтобы совершить ознакомительное путешествие по Европе и Азии, да так ни разу и не возвратился домой. Даже не приехал родителей проведать, видимо, погряз в увеселениях. Впрочем, через некоторое время Эвелин забыла о нем: началась война, Англия вступила в нее вместе с Францией и Турцией против России, и девушка проводила дни, читая газеты и сожалея, что никак не может помочь солдатам, осаждавшим Севастополь. Да и защитников Крыма Эвелин было, пожалуй, жаль. Печатавшиеся в газетах статьи о том, как проходит жизнь английской армии, трогали ее до глубины души. Тогда она узнала имена многих журналистов, отважных людей, писавших эти заметки под свист пуль, – первых военных корреспондентов, которые отправляли свои тексты и снимки в тихую Англию. Британские военные проложили по дну Черного моря телеграфную линию, и по ней шли в Лондон сообщения с восточного берега Крыма. Особенно любила Эвелин статьи, печатавшиеся в «Таймс», и всех журналистов знала, как будто лично с ними встречалась. Роджер Фентон, чьи снимки и рисунки появлялись на страницах газеты регулярно и открывали настоящее окно в мир той войны. Джулиан Феллоу, говоривший о морском флоте, о сражениях в прибрежных бухтах, и с юмором и удивительной тонкостью повествовавший о быте союзников; читая его статьи, Эвелин иногда плакала, а иногда смеялась до слез. И, конечно же, знаменитый Уильям Говард Рассел, рассказывавший в своих репортажах о нехватке медикаментов в британской армии, о волоките и анахронизме британской структуры командования и о превосходстве в организации французской армии во всех отношениях. Тут легко было позабыть о Рэймонде Хэмблтоне (как помнить об этом ничтожном человеке, когда читаешь прекрасные слова Феллоу о работе медсестер под руководством Флоренс Найтингейл?!), и Эвелин позабыла.
Потом, конечно, она думала о нем иногда, особенно когда обручилась с Лоуренсом. Но времена изменились, и Эвелин изменилась сама; она полагала, что ей когда-либо придется увидеться с Рэймондом, и она будет готова.
А теперь он возвратился без предупреждения, и оказалось, ничего не изменилось. В его присутствии, обменявшись буквально несколькими фразам, Эвелин снова почувствовала себя неуверенной простушкой. Не помогло ни присутствие Лоуренса, ни уверенность в своих силах, ни безмолвная поддержка мамы. Рэймонд возвратился, и это означало, что жизнь вновь сделается очень и очень нелегкой.
Если кто-то и наслаждался музыкальными номерами в тот вечер, то уж точно не Эвелин. Она даже не запомнила, что играли и кто выступал, а ведь обычно обращала на это внимание. Эвелин сама музицировала, правда, немного, недостаточно хорошо, чтоб принимать участие в таких вечерах. Голос у нее был прекрасный, но петь она стеснялась, не желая выставлять себя напоказ. Она уже обручена, привлекать мужчин соловьиными трелями ей не нужно – так пусть другие стараются. И она с удовольствием слушала и хлопала, только не сегодня.
Рэймонд сидел на следующем ряду, прямо за ней, и Эвелин постоянно чувствовала на себе его взгляд, и лишь усилием воли не обернулась ни разу. Хотелось в лучших традициях деревенской детворы заехать кулаком по этой самодовольной физиономии. Эвелин всегда страшно недоумевала: как может такой красивый человек быть столь испорченным, столь злым? Почему ненависть заключена в прекрасную оболочку? Что это за проклятие злой феи, а? Ведь раньше Рэймонд временами казался ей нормальным человеком, и каждый раз Эвелин обманывалась. Редкие вспышки его расположения занавешивались многими другими случаями, когда он вел себя отвратительно по отношению к ней. И ведь в обществе Рэймонда притом полагали распущенным, но хорошим человеком; ни от кого Эвелин не слышала таких историй, как ее собственная, а уж если судить по числу его амурных побед, Рэймонд женщин любил. Значит, это она такая особенная, ее он возненавидел от всей души. Но Эвелин никак не могла понять, чем насолила ему еще в детстве.
