В один из тёплых летних дней Поль направился по делам в Ярославль. Его автомобиль летел сквозь необъятные леса и акварельные поля, то скатываясь, то взмывая на очередной холм.

Поль ехал и вглядывался в родные пейзажи. Казалось, будто каждое дерево, листочек, травинка были ему знакомы. В этих краях вырос Поль, и именно здесь он познакомился со своим лучшим другом Кузей.

Поль вспомнил, как они росли в большом посёлке, окружённом лесом и полями. Как соревновались в скорости, скатываясь с горы на велосипеде, как катались на лодке, ходили в лес за грибами. Поль улыбнулся, именно здесь, ребёнком, он увлёкся разгадкой тайн.

Это случилось пятнадцать лет назад, в день, подобный этому, когда его мама, словно яркая приветливая птичка, впорхнула в кухню и оживила её своим появлением.

– Твой друг Ваня, – обратилась она к Полю, который изучал новый микроскоп, – сегодня уезжает отдыхать на море. Поэтому если хочешь с ним погулять перед его отъездом, тебе стоит поторопиться.

Мама достала огурцы, зелень, два увесистых кабачка, торжественно сложила их в раковину и обернулась к Полю.

– Смотри, какую красоту вырастила наша соседка, тётя Галя!

– Да, здорово… – не отрываясь от микроскопа, пробормотал Поль.

– Ты даже не смотришь, – расстроилась мама.

– Смотрю, конечно, – и Поль с готовностью продемонстрировал сказанное, подняв глаза.

Он был светловолосым, голубоглазым и невероятно сообразительным десятилетним мальчиком с обезоруживающей улыбкой. Мама взглянула на сына, нежно улыбнулась и провела рукой по его непослушным волосам.

– Тебя нужно подстричь.

Полю не понравились её намерения. Ребёнком он не любил стричься и, скорее, предпочёл бы лишиться обеда, чем добровольно отдаться в руки парикмахера. И пусть в их семье его роль выполняла мама и справлялась с ней превосходно, это не меняло отношения Поля к ножницам.

Поэтому когда мама повернулась к раковине, он тихо собрал микроскоп и, крадучись, направился к выходу.

– Я поехал в Ване, – известил Поль маму, оказавшись в безопасном удалении от её внезапных идей, и скрылся за дверью прихожей.

Выйдя на улицу, он выкатил велосипед и направился в сторону дома Вани.

Поль закрыл глаза. В воспоминаниях звуки всегда кажутся громче, краски сочнее, а запахи насыщеннее. Может быть, тогда, пятнадцать лет назад, когда он ехал к Ване, птицы пели не так громко, а шмели жужжали не столь усердно. Но взрослому Полю звуки детства казались неповторимыми в своей яркости. Если бы кто-то спросил его: «Пел ли в то время соловей на закате лета?»1 – и – «Не было ли среди муравьёв лентяев?»2, он бы без промедления ответил: «Пел, и не было!» И пусть это было бы неправдой – во взрослой жизни всегда должно оставаться место для сказки, пусть даже если она живёт в воспоминаниях.

Когда Поль подъехал к дому друга, Ваня грустно сидел на ступеньках парадной лестницы, а рядом с ним стояла клетка с хомяком.

– Привет, Ванёк! – крикнул Поль другу, слезая с велосипеда. – Чем занимаешься?

– Сижу, – вяло ответил Ваня.

– Ты что? Не рад, что едешь на море? – спросил Поль.

– Конечно, рад. Только вот мой хомяк Джексон останется совсем один. Вдруг с ним что-то случится?

– Ничего с ним не случится. Хочешь, я о нём позабочусь? – предложил Поль.

– Ты настоящий друг! – обрадовался Ваня. – Ты знаешь, как за ним ухаживать?

– Нет, – признался Поль.

– Всё очень просто, – затараторил Ванька, демонстрируя клетку, – раз в неделю нужно убирать опилки и насыпать новые. Опилки – это подстилка Джексона, которая непременно должна быть чистой и свежей. У меня очень чистоплотный хомяк.

На этих словах Ваньки Поль понял, что его непродолжительные отношения с хомяком не будут простыми.

– Раз в неделю, – увлечённо продолжал Ваня, – нужно мыть клетку. Каждый день кормить Джексона свежими фруктами и овощами. А ещё с ним нужно играть, чтобы он не скучал…

Слушая подробную инструкцию от Вани, Поль невольно пожалел, что ввязался в уход за хомяком. Поэтому когда владелец хомяка завершил инструктаж, Поль язвительно спросил:

– У тебя хомяк с родословной, что ли?

– Как это? – не понял Ванька.

– Родословная – это список поколений живого существа. Обычно родословная есть у людей, потому что мы знаем, кем были наши родители, бабушки и дедушки. Но бывает, что родословную отслеживают и у животного. Например, если родители собаки – породистые призёры выставок, то говорят, что их щенок – собака с хорошей родословной. Такие животные дорого стоят, за ними определённым образом ухаживают, кормят специальной едой и тренируют.

– Я не тренирую хомяка. Он не поддаётся дрессировке. У него это… Дисдисциплина!

– Как-как? – переспросил Поль.

– Эх, ты! Латыни не знаешь, а она, между прочим, главный язык медицины! – упрекнул его Ваня и медленно повторил. – DIS DIS-CI-PLI-NA.

– И что означает эта твоя дисдисциплина?

– «Dis» на латыни означает «отсутствие», а «disciplina» – «обучение». Все вместе – «не поддающийся обучению». Необучаемый у меня хомяк, теперь понял?

Ванька пользовался тем, что его папа был врачом и обучал сына азам этой важной профессии. В результате дети посёлка обрели своего по-настоящему детского доктора. Он с видом эксперта изучал ушибы товарищей и раздавал советы по их лечению. Он знал медицинские названия некоторых травм и любил впечатлить этим других.

Словно великий артист, он каждый раз выходил из толпы сочувствующих и, указывая на свежий синяк друга, страшным голосом сообщал: «Гематома!»3 Дети были в восторге. Однако со временем однотипные диагнозы перестали производить должное впечатление на публику. И тогда Ванька принялся выдумывать названия болезней.

– Это не гематома, а феморис сантунум! – пугал он нового пострадавшего. – Лечится вот этой травой! – и он срывал первый попавшийся сорняк.

– Твой диагноз похож на заклинание, а эта трава на обыкновенный одуванчик! – возмущался пострадавший. Но Ванька его не слушал и продолжал навязывать своё «лечение».

Что и говорить, в травах он не разбирался, однако придумывать слова на латыни ему удавалось вполне правдоподобно. Тем более, что проверить самозваного доктора мог только отец, ведь кроме врачей на этом мёртвом языке больше никто не разговаривает.

Ближе к вечеру Ванька уехал, и Поль приступил к несению добровольных обязанностей. Как и обещал, он каждый день приходил к хомяку и спустя неделю по-настоящему привязался к нему. По мере приближения дня возвращения друга Поль даже начал упрашивать маму купить такого же милого питомца, но эта затея не увенчалась успехом.

Поэтому в последний день Поль наигрался с пушистым приятелем на год вперёд.

Проснувшись рано утром, Поль позавтракал и отправился к дому отдохнувшего друга.

Он ехал по дороге, и тёплый летний ветер врезался в его непослушные белокурые волосы, взъерошивая их ещё сильнее. В лучах утреннего солнца они казались совсем белыми, будто это не русский, а норвежский мальчик едет по узкой тропинке вдоль склонов фьордов.

На самом деле Поль и был почти что норвежским мальчиком. Его папа был норвежцем, а мама русской. Мама придумала ему это имя, которое по-русски звучит как Павел или Паша. Иногда, в минуты особой нежности, она называла его именно так. Отец же, вспоминая о своём происхождении, называл сына на норвежский манер – Паль. Для всех же остальных Поль всегда оставался Полем.

И вот наполовину норвежец, наполовину русский мальчик подъехал к дому друга и, завидев машину полиции, в растерянности остановился.