– Как там наш пациент с моей кровью? Живой?

– Похоже, всё идёт неплохо.

– Готовите грудь для медали?

– Радоваться рано. И для создания нормальной вакцины сейчас важно вернуться к поиску нулевого пациента, чтобы выделить оригинальный штамм зомби-вируса.

– Что, опять опознание? – перспектива снова ходить по зданию и заглядывать в бесконечные ящики с зомби совсем не вдохновляла. С другой стороны, должны же они были когда-то закончиться, ну сколько их тут могло быть?

– Думаю, мы с этим быстро управимся. Но теперь есть и другая задача – нужно выявить среди заражённых тех, кто как-то особенно реагирует на ваше присутствие.

Пока все, кто мог, ежеминутно справлялись о состоянии орла нашего – Коли, мне пришлось внимательно изучить целую толпу обездвиженных заражённых. Большинство зомби ни на что не реагировали в своих мини-боксах, но кое-кто сумел удивить.

Один худощавый старик с весьма профессорским лицом при моём появлении весь подобрался, вытянул вперёд и так длинный и чуть заострённый нос, словно принюхиваясь, и закрыл глаза. Заинтересовавшись, подошла ближе, а он вдруг посмотрел прямо на меня необыкновенно печальным взглядом, до краёв наполненным вселенской грустью. Даже сердце защемило от такого.

– Кто это? – спросила у лаборанта, приставленного ко мне сегодня.

– Мы зовём его Профессор. Похоже, кто-то из персонала больницы, но не факт.

– Видал, как смотрит? Будто жалеет нас всех, включая себя.

– Вы бы слышали, какие он речи толкает, когда мы их кормим, – лаборант пометил зомби-профессора у себя на устройстве и прикрепил зелёный стикер к ящику.

Зелёный – обозначало спокойный интерес. На случай других реакций на моё появление были заготовлены разные цвета. Забегая в будущее, должна сказать, что с жёлтыми стикерами нужно было быть повнимательнее, хотя, как говорится, ничто не предвещало. У Галины был единственный пока красный стикер – панический страх.

– А как вы это делаете? Засовываете мясо внутрь бокса? Они же привязаны.

– Обыкновенно, открываем ящик, не у всех сразу, конечно, а по одному.

– А вдруг дёрнутся?

– Не дёрнутся. Охрана присматривает.

– Ты сказал, он болтает? А я думала, что зомби с вами не разговаривают.

– Почему, некоторые очень даже общительные. Просто не на все вопросы отвечают.

– А можно сейчас с ним поговорить? Такое ощущение, что Профессору есть, что сказать.

Позвали Герасимова, тот разрешил. Под прицелом четырёх бойцов ящик разблокировали, открыв переднюю панель. Старик сощурился от яркого дневного света и любезно начал:

– Рад нашему знакомству до чрезвычайности! Можете звать меня Профессор, здесь все меня так зовут.

– Работаете здесь?

– Вряд ли моё теперешнее состояние можно назвать работой. Скорее, жалкое, никчемное существование, но смею надеяться, что наше с вами общение скрасит дальнейшее пребывание в неволе.

– Мы раньше встречались? Откуда вы меня знаете?

– Не думаю, что встречались, просто чувствую в вас большой потенциал.

– Потенциал в чём?

– Да во всём, голубушка, что ни возьми. Дорогая моя, а вот вы не спрашивали у уважаемого товарища Герасимова, как там дела у наших маленьких подопечных?

Герасимов, с интересом следивший за начавшейся беседой, чуть поморщился, словно от зубной боли. Вопросительно посмотрела на него, и он нехотя пояснил:

– Без изменений.

– А она знает, что там за дети? – Профессор лукаво улыбнулся.

– В чём дело? Я узнала только Борисика, а на остальных мельком только…

Перед глазами встали детские лица в коконах, укутанные обрывками серой ткани. Это мог быть кто угодно там, в подвале, даже… Герасимов кивнул и добавил:

– Да, там детишки из вашего посёлка. Большая их часть.

– Но как они туда попали?

– Мы выяснили, что незадолго до нашего появления, в самый первый день, когда пропал Борис Творилин, а вас укусили, всех детей так или иначе привезли сюда. Кого-то няня, кого-то родители. Они все сейчас там, внизу.

Профессор словно дорвался до живительного родника – болтал без умолку, поскорее стараясь поделиться наболевшим, пока его не заперли снова. Возникло стойкое ощущение, что он увидел во мне родственную душу и потенциального союзника, хотя совершенно не ясно, с чего вдруг? Нам с зомби не по пути, это точно, ведь я же человек и твёрдо намерена им оставаться.

– После того, как люди, не разобравшись, ворвались сюда и заперли весь персонал и пациентов в эти ужасные ящики, за детьми стало некому ухаживать. Несколько бесчеловечно, на мой взгляд. В таких условиях легко потерять достоинство и самоуважение, вы не находите?

– А дети там, внизу, нуждаются в уходе? Они не спят?

– Конечно, а вы как думаете! Это же всё-таки маленькие и беззащитные дети. И им страшно. Даже во сне.

Герасимов не выдержал таких обвинений, сразу выплеснув возмущение:

– А вас не смущает, что в вашем лице мы имеем дело с враждебным, конкурирующим видом? Как тут можно ждать излишних сантиментов?

– Конкурирующим – может быть, хотя и это довольно спорная точка зрения, ведь мы вполне можем существовать в мире и согласии друг с другом. Но почему враждебным?

– Серьёзно спрашиваете? Вы заражаете людей, превращая их в себя, а это явный захват человеческих ресурсов.

– Это лишь выживание, но мы не берём больше того, что взял бы любой из людей для себя, и не причиняем вреда.

– Например, крадёте чужих детей?

– О, поверьте, эти дети вытащили настолько счастливый билет, какой их биологические родители даже не могли бы себе представить.

– Но Борисик сказал, что выживут только зомби, – послушать Профессора, так они прямо благодетели и настоящая жертва, но я не забыла, что рассказывал ребёнок про королеву перед самым исчезновением.

– Он прямо так и сказал? Это он плохо понял, наверное. Всё совсем не так.

– А как тогда?

– А это вы сами увидите, когда придёт время, – Профессор вдруг замкнулся и напрочь потерял интерес к беседе, больше не реагируя на вопросы. Немного подождав, Герасимов скомандовал упаковать его обратно в зомби-бокс.

Слова Профессора про детей не выходили из головы – притупившееся чувство вины перед доверенным мне ребёнком опять расцвело буйным цветом, и я попыталась представить, что они чувствуют там, внизу.

Неожиданно нащупала в своём сознании ниточки, ведущие ко всем зомби-детям, сидевшим в коконах в подвале нашего здания. Чётко, как будто сама была в их головах, ощутила беспокойство и ужасный холод. Мысленно прикоснувшись к Борисику, представила, как успокаиваю его.

И тут же возник отклик! Он обрадовался, будто ожил, и другие дети тоже ко мне потянулись. Это было, как оказаться посреди стайки птиц – крохотные создания мысленно обступили меня, прижимаясь поближе в попытке отогреть свои продрогшие тела.

Мысленный контакт с напуганными зомби-детьми, однажды возникнув, стал постоянным и очень устойчивым. У меня даже вошло в привычку подбадривать их время от времени, поглаживая в своём воображении, как молодые родители автоматически качают новорожденных, занимаясь домашними делами.

Постепенно они перестали тревожиться, расслабились и приоткрылись чуть больше, и вот тогда впервые почувствовала её – королеву. Дети были связаны с ней так же, как и со мной, так что я могла дотянуться и до её сознания. Не знаю, видела ли она меня?

Королева находилась в каком-то небольшом помещении – наверное, однокомнатная квартира-студия, судя по жилой обстановке: разложенный диван с кучей мягких подушек, плотно занавешенные окна и крохотная кухня с холодильником, забитым яблоками и йогуртами – чтобы худеть, и шоколадом – чтобы наесться.

Похоже, королева пребывала в глубоком шоке после захвата своих подданных военными. Конфеты поглощались в неприличных масштабах, отражение в зеркале всё меньше радовало глаз, а шансы основать новую колонию стремились к нулю из-за серьёзного нервного истощения.

Похоже, она давно не выходила из дома, поддерживая только телепатическую связь с колонией – точнее, с верхними её чинами, тут была какая-то иерархия, которую пока не удавалось понять. И с детьми – это были самые драгоценные члены сообщества. Попробовала мысленно прощупать остальных и поняла, что не могу – нити обрывались.