1

Всю дорогу до Моску я старался не показать Алёне, что боялся её.

На авиадроме не выдержал и остановился у выхода, ведь за дверью здания меня ждала неизвестность. Алёна, конечно, успокаивала, что со мной не произойдёт ничего страшного, но кто поверит канцеляритке? Они все говорят одно, делают другое, подразумевают третье.

Достав наладонник, я выбрал контакт отца и нажал кнопку записи:

– Пап, я в Моску. Судя по тому, что ты меня не встретил, ты не получил предыдущие сообщения. Напоминаю, я пробуду в столице дня два. «Сестрёнка» в эллинге Бамако, в провинции Фужере. Проходит небольшой ремонт, который, оплачивает Имперская Канцелярия. Подробности – при встрече. Я остановлюсь в гостинице…

– Какая ещё гостиница? – Алёна выхватила наладонник и сказала: – Салют, папа Бориса, меня зовут Алёна Бастьен, канцеляритка. Борис будет жить у меня. По адресу: улица Пилатра Розье, дом двенадцать.

Алёна отправила сообщение и вернула мне наладонник. Правая рука канцеляритки была в гипсе, поэтому весь багаж нёс я. Мы влились в поток пассажиров, перемешанный с таксистами и рекламщиками.

Один рекламщик, воспользовавшись беспомощностью Алёны, сунул буклет прямо в щель между её гипсом и рукой. Я отчаянно подумал, что суматоха – это мой крайний шанс сбежать, но…

У двери нас поджидал широкоплечий мужчина в чёрном кителе и тёмных очках. Отобрав у меня чемоданы, уложил их в багажник чёрного пежо с эмблемой Имперской Канцелярии на номере. Пежо было припарковано прямо у входа, под знаком, запрещающим остановку.

Вокруг нас мгновенно собралась кучка людей:

– Канцеляриты замели кого-то.

– У пацаничка рожа-то шпионская.

– Может наоборот, законспирированный канцелярит? Инфан с задания вернулся.

– Хе-хе, известно, чем инфаны завлекают.

– Сосал ханаатские гостайны, петушок.

От стыда я не знал, куда деться – двери пежо ещё закрыты.

В толпе кто-то продолжал:

– Слышали по новостям? В Ханаате мужеложникам разрешили по закону женихаться.

– Вымрет Конурский Ханаат. Детей не через задницу рожают.

– Вымрет, не вымрет, но они на Луну лететь собрались. Не то, что наши…

– А что наши? – возмутился более патриотичный зевака. – Что ты против наших имеешь? Они, может, уже давно на Луне были, да помалкивают.

Наконец, Алёна открыла дверь, и я нырнул в салон. Опять эти инфаны! Теперь меня за одного из них приняли. Наваждение какое-то.

2

Канцеляритский пежо ехал быстро, игнорируя красный свет. Сквозь тонированное стекло улицы Моску выглядели мрачно, словно подтверждая мои страхи.

– Переживаешь за отца? – осведомилась Алёна.

Не мог же я признаться, что больше переживал за себя:

– Он больше года без казино и бухла.

– Хочешь, я использую служебное положение? Могу отследить местоположение гражданского чипа твоего отца.

– Разве это законно?

– Без санкции прокурора нельзя. Но если надо, то можно.

– Не надо. Приберегу твоё предложение об услуге на будущее.

Я отвернулся к окну.

Пежо вылетел на встречку. Патрульные бес-пилоты жандармерии отреагировали на нарушителя, снизились, но, просканировав номер, взмыли обратно.

– Стыдно ехать в машине канцеляритов, – не выдержал я.

– Почему?

– Народ вас боится и презирает. А я – народ.

– Бориска, поверь, никто не знает народ так хорошо, как Имперская Канцелярия. Чем больше вы нас боитесь, тем позже поймёте, что настоящая сила в Империи – это не мы, и даже не Император, а сам народ.

Пежо в очередной раз заехал на тротуар, распугивая прохожих. Алёна показала в окно загипсованной рукой:

– Любой из них оказался бы на твоём месте с радостью.

– Если бы я не видел, как ты пожертвовала собой, чтобы спасти аэронеф, то решил бы, что ты лживая канцеляритка.

– Борис, хватит слушать либералей и правозащитников. Времена репрессий прошли. Канцелярия подчиняется тем же законам, что и остальные службы Империи.

– Ага, – ухмыльнулся я, – но ты только что предлагала отследить гражданский чип моего отца.

– Вот поэтому больше не нужны массовые аресты и репрессии. Теперь вы все как на ладони, – рассмеялась Алёна. – А с недавних пор, как распространились наладонники с опцией отправки голосовых сообщений, Империя наконец-то слышит каждого гражданина.

Мы выскочили на бульвар Фьюзенмо, миновали пробку, срезав путь через парк, распугивая мамаш с колясками. Остановились у длинных ступенек, ведущих в самое страшное для всех либералей место: здание Имперской Канцелярии.

Главный вход отделён от бульвара переносными ограждениями. За ними стояла кучка митингующих, над которыми вились несколько бес-пилотов: жандармские и журналистские. Митингующие держали флаги Фронды на длинных рукоятках, стараясь задеть ими бес-пилоты.

Когда меня вывели из пежо, вялая толпа ожила. Взметнулись транспаранты «Свободу НФР», «Будущее Ру́сси – это Республика», и «Долой самодержавие».

Некоторые плакаты требовали немедленно освободить из-под стражи некоего Владислава Адзинбу. Согласно имперской прессе, его задержали за мошенничество с акциями железнорудной компании «Шахты Сальти», а либеральская пресса утверждала, что его арестовали за политическую поддержку реформ.

Раньше я не разбирался в политике, не разбираюсь и сейчас. Но после того как Марин Лебэн заморочила мне голову сказками о Фронде, я решил, что надо хотя бы иногда читать газеты.

Пока мы поднимались по бесконечным ступенькам, нас сопровождали выкрики:

– Долой канцеляризм!

– Слово канцеляритов мёртвое. Слово Фронды – живое!

– Требуем реабилитации героев Фронды.

3

Я и Алёна стояли в центре кабинета. На стене, над длинным столом, висел портрет Императора. В окне виднелись крыши дворца Ля Кремлё, над которым реял роскошный имперский дирижабль, означающий, что Император в своей резиденции. В жизни бы не мог представить, что окажусь в таком месте! В самом сердце Империи!

Седоголовый мужчина в парадной белой форме стоял напротив нас. О нём я знал одно: его звали Патрик Паск.

Вслед за нами в кабинет вошёл военный оркестр из трёх музыкантов. Не дожидаясь приказа, они встали рядом со столом и заиграли гимн, оглушая визгливыми звуками лютни.

– За отличие в охране общественного порядка, – сказал Патрик Паск, перекрикивая музыку, – подданный Империи, Борис Евгеньевич Муссенар, награждается медалью за… М-м-м… (сверился с наградным листом) «За спасение попавших в беду».

Вручил мне лист, а на лацкан пиджака прикрепил медаль. Взял со стола второй лист и коробочку:

– Так же, Борис Муссенар, награждается знаком отличия «На страже Империи», за содействие в поимке и нейтрализации вражеского лазутчика.

Прикрепил знак ниже медали. Отступил к столу и замер в торжественной позе. Я не знал, куда деть руки, занятые коробками и листами. То закладывал за спину, то вытягивал. Алёна стояла так же торжественно, как Патрик Паск.

Музыканты перестали играть, а Патрик и Алёна одновременно гаркнули:

– Империя – это сила!

– Империя… сила… – еле слышно повторил я.

Я не был уверен, имею ли право произносить военный лозунг или должен в диссонанс крикнуть гражданский: «Да здравствует Император!»

Как бы там ни было, я испытал патриотический подъём. Меня не убили, не арестовали и не пытали, а наградили настоящими медалями! Всё же Канцелярия не то страшное место, полное палачей и продажных ублюдков, каким его описывают либеральские правозащитники. Везде есть плохие и хорошие люди. Мне повезло на хороших канцеляритов.

– Спасибо, Бориска, за Алёну, – Патрик Паск переключился с торжественного тона на «отеческий»: – Благодаря тебе она жива и раскрыла серьёзное дело. Девочка далеко пойдёт.