Горячность.Сколько раз она подводила и ввергала его в самые жуткие и непролазные дебри.
И тут, как предвестник стихий, бродяга собрал свой рот в некий пока ещё подвластный ему механизм, вытянул губы и выдал краткое:
– Во…
Прогремела гроза, и начался ливень.
А затем этот мужик наклонил голову к Сашке и просипел, обдав заступника сложным букетом запахов, словно из авгиевых конюшен:
– Дай копеечку…
Сане пришлось бродить по торговому центру ровно до тех пор, пока не закончилась гроза. Бродяга плёлся следом.
По пути к съёмному жилью Понедельникова окликнули. Это были молодые люди,его оппоненты в дискуссии по защите человека от людей. Начавшаяся вновь дискуссия быстро перешла в агрессивную форму. Саня раз или два получил по скуле. Один из противников, тот, что пытался ударить его своим зонтом, получил тоже, в этот момент дождь полил вновь, так что продолжать поединок не было никакой возможности.
Оказавшись в съёмной комнате, Саня устроил своё тело на кровати и взглянул на лежавший в углу зонт. Трофей выглядел уныло, словно пленный фриц под Сталинградом, он был уже прилично потрёпан. Саня подвигал челюстью и, убедившись, что с нею всё в порядке, сделал гримасу, адресуя её захваченному зонту. Он заставил себя окунуться в приятные события радужной первой половины дня. Саня вернул образ незнакомки и вспомнил свой визит в кафе, и тут же одобрительно кивнул: вполне приличное начало.
– Есть будешь? – разметав его мысли и образы в пыль, за дверью раздался голос квартирной хозяйки.
Саня замер, прикидывая так и эдак, и наконец громко ответил:
– Буду!
На кухне он вспомнил, что хозяйка с жёсткими нотками в голосе предупреждала его про ужин в семь. Он глянул на наручные часы, стрелки показывали без семи минут девять. «Ультиматум забыт. Добрая», – сделал вывод Понедельников.
Прошли дни. Саня подрядился в уличные художники и уже третью неделю уходил рано и приходил поздно. С квартирной хозяйкой Зинаидой Васильевной у него сложились вполне себе теплые отношения.
Скорее всего, как предполагал Саня, всё это из-за того, что хозяйка была человеком одиноким. Как-то разговорившись во дворе с соседом, тем, что каждый день выгуливал страшного по виду, но добродушного пса, Саня кое-что узнал. Разговор с Гриней зашёл о Зинке (так сосед называл Санину квартирную хозяйку). По виду Гриня и Зинаида Васильевна были примерно одного возраста. Так вот сосед тот поведал, что квартирная хозяйка человек в округе уважаемый. И, со слов Грини, хоть Зинка и бывший следак, а всё же справедливая и ни в чём не замаранная. Рассказ соседа был полон непроизносимых эпитетов, но ни один из них не был адресован той, кого называл он Зинкой. Гриня припомнил,как она выручила, буквально спасла его в каком-то там восемьдесят третьем году, когда тому надо было «до зарезу» опохмелиться. А ещё рассказал, что у Зинки не было детей, но виновна не она, а её Анатоль.
– Точно тебе говорю… – кивал он с лицом эксперта, – Зинкиной вины в том нет. Она рассказала тебе, что он у неё был подводником?
– Нет,– без интереса к теме разговора пожал плечами Саня.
– Раньше она всегда называла его подводником. Он у неё не вернулся с рыбалки, поехал как-то за тайменем и пропал. Лодку нашли, а Анатоля нет. Смекаешь? Подводник… – выдохнул Гриня.
Принцесса
Заказ обещал быть хорошим. Из разговора с владелицей галереи, куда Саня зашёл как бы между прочим, та сделала вывод, что он именно тот, кто ей нужен. Всё дело в том, что он рассказал о себе несколько очень кратких историй и подтвердил свой рассказ фотографиями работ и отзывами благодарных заказчиков, тем самым произвёл на женщину очень достойное впечатление. А на деле эти чудесные работы принадлежали не ему, а Архипу Андреевичу Полежаеву – заслуженному художнику и знаменитому реставратору, у которого Александр Понедельников ходил как-то в учениках. Саня прекрасно знал, что этому старцу и замечательному мастеру уже не было дела до соблюдения кем бы то ни было его авторских прав. Архип Андреевич в свои девяносто два года стал отшельником и принял схиму. Этим обстоятельством пользовались многие его ученики, не выдержал и Саня, соврал почти во всём, но прощал себе и даже каялся, так как враньё было в данном случае ему во спасение.
Деньги – мимо этого болота не пройти, ибо редкий из мира людей может найти в нём брод, вот и Саня как мог сопротивлялся, но всё равно увяз.
Итак, Саня отправился по назначенному адресу, где в одном приличном месте предлагалось сделать панно на стену. Заказчиком работ был средних лет мужчина, относящийся к тому типу реформаторов и подвижников бизнеса, у которых времени меньше, чем у лысого волос на голове. Разговоры про эскизы и всё такое вести не стали, а сразу перешли к делу. Вежливым, спокойным голосом Андрей Иванович (так звали заказчика) объяснил Сане несколько обязательных позиций в их договоре. Все эти позиции не терпели поправок и возражений, и хотя были до невозможности примитивны и имели косвенное отношение к искусству, но были ясны как день.
Первая из них была определена так: «хочу, чтобы было так». И сразу же к ней прилагалась картинка. Следующая не уступала своей определённостью первой: «хочу, чтобы на этом было вот это». В Сашкины руки легла ещё одна картинка.
И, наконец, последняя картинка оказалась в Саниных ладонях рядом с предыдущими двумя.
– Это принцесса Шамирамат, её хочу я видеть в середине.
Саня остолбенел, и было от чего. На малюсенькой картинке Андрея Ивановича была изображена та самая незнакомка в странном наряде, что Саню привела в кафе и, не назвавшись, исчезла без следа.
– А вы знаете эту девушку? – изумился Саня.
– Угу… Из учебников по истории, по-моему, что-то похожее там было.
– Да нет, я встретил её однажды на улице…
Заказчик посмотрел на Александра как доктор на пациента:
– Четыре тысячи лет назад в Ассирии или в шумерских сказках?
На этом Андрей Иванович окончательно потерял интерес к разговору, но не к делу.
Так жизнь Сани, как некий поток, образовавшийся от таяния ледника, пробивая себе новое русло, понеслась к неведомой цели.
Ко всему в это же самое время к нему пришло некое осмысление, что в жизни своей он пока не сделал ничего особенного, за что мог бы биться об заклад, что жил не зря.
Осознание момента дало ему возможность и тот самый шанс, который случается редко. В воображении Александра панно уже приняло осязаемые формы. Никогда прежде он не чувствовал ощущения таинства от предстоящей работы. И первое, что он сделал, – отправился в библиотеку. Да, да, именно в библиотеку. Интернет выдал очень скудные сведения на заданную тему, а ему как искателю и даже исследователю хотелось изучить вопрос более детально.
Вернувшись в съёмную квартиру, Саня знал уже, что та самая принцесса Шамирамат скорее миф, нежели реальный персонаж из древней истории народов Месопотамии. Во всяком случае, на этом настаивали профессора Т.П. Герчук и К.Е. Семиросский, статьи которых Сашке попались на глаза. Напротив же, профессор М.С. Терновой не был столь категоричен и лишь указывал на некую часть вымысла, а в остальном – была принцесса.
Призвав на помощь воображение, Александр Понедельников окунул себя в события давно минувшей эпохи. Он, как реставратор, стал достраивать все выветренные и выеденные временем недостающие фрагменты этой истории, раскрашивая белые пятна на её выцветших холстах, не жалея красок.
Итак, на стыке времён, в эпоху заката шумеров, в правлении третьей династии у царя Урры родилась дочь Шамирамат. Уже совсем скоро стало очевидным, что среди многочисленных детей древнего монарха именно эта девочка была особенной. Её белая, почти прозрачная кожа и светлые, цвета утреннего неба глаза вызывали удивление у тех, кто видел её впервые. «Что за чудо этот ребёнок?»– говорили о ней. И по уму, и по манерам ей не было равных. И уже думал Урра, что в доме его растёт будущая царица, хоть не было прежде в веках такого, чтобы царство было передано в женские руки. И время пришло, выросла дочь. И в эти же дни нагрянула беда. С севера, нарушив границы царства, пришли кочующие племена – грабители, опустошители земель. Племён тех было шесть, и вёл их Суискун, что означало «не знавший жалости». Когда же подошёл грабитель к граду Урры, вдруг остановил своих людей. А сам, взяв нескольких из воинов, отправился к осаждённым.