Заложница ситуации. Мой детский мозг, не справлявшийся с навалившимся стрессом, не смог придумать ничего более умного, чем убить себя…

В жизни ничто не вечно и никто не вечен. Бабуля умерла. Я переехала к дяде-опекуну. Так начался мой спокойный период, продлившийся три года.

Вспоминая период юности, я до сих пор ощущаю вкус свободы. Эта энергия разжигала во мне великие мечты. Они вспыхивали ярким пламенем и вели вперёд, я не чувствовала боли, страха или ограничений. Я просто двигалась, и все эти действия дарили мне истинное удовольствие. Только юношеские мечты хрупкие, как хрусталь, – они всегда ломаются, ибо со временем понимаешь бессмысленность и убогость, заложенную в них.

Мечты не кормят! Хлеб покупаешь на зарплату, полученную от нелюбимой работы. Когда-то я желала стать поэтессой. Глупая, наивная дурочка. Ещё в детстве я услышала неприятное выражение: «Художник от слова худо!».

Мне было восемь, и слово «хорошо» я писала через «а», и о запятых ничего не знала. Только стихи уже сочинялись. Строки были без такта и ритма, но я писала. Моя мать сразу дала понять, куда засунуть мой талант. Помню, как она посмотрела на мои каракули серьёзным и холодным взглядом.

– Ты это написала?

– Да! – я чувствовала себя гордо и приподнято.

Она молча отложила тетрадь. Ни похвалы, ни критики. Больше моим творчеством она никогда не интересовалась. Никогда! Я улавливала в её словах и взгляде что-то пренебрежительное, когда она замечала, как я вместо уроков пыталась срифмовать очередную строчку.

Сейчас я понимаю, что поэзия, а потом и проза, были единственными занятиями, которые я делала не ради одобрения, а ради себя. Н., следует отдать должное, мягко предупреждала об абсолютной бесперспективности этой затеи. Представителям творческих профессий в наших широтах живется не сладко.

И пусть эта «глупость» до сих пор приносит удовольствие, и даже сейчас, когда я пишу эти строки, ощущаю, что ради своих стихотворений я могу сохранить жизнь – ведь в моей голове целый омут нереализованных идей, которые обнадёживающе нашёптывают: «Оставайся, живи, твори!».

Превозмогать депрессию и лишения, продолжая отдаваться творчеству – это заманчиво, только надо иметь силы оставаться собой. Внутренний стержень и непоколебимые убеждения. Я хочу посвятить свою жизнь творчеству, только я отчётливо понимаю, что оно меня не накормит. Мои рифмы никому не нужны. Мир требует успешных, устроенных людей. Все романтические позывы, устремления к идеалу и призванию должны сгинуть в юности. Если этот рудимент не отмирает, в дальнейшем будет несладко. Вечные метания между хлебом насущным и творчеством изматывают. Хочется не только сочинять, но и кушать.

А как быть с творческой депрессией? Писать всё сложнее и сложнее. Теперь я не пишу легко, стихи не приходят потоком, как раньше, так, что едва успеваешь записывать. Каждая строчка рождается в муках. Наверное, я иссякла, и мне больше нечего сказать…

Кромешная тьма. Шторы плотно закрыты. Свет дисплея врезается в лицо, 3.45. Глазам уже не больно. Вчера я уснула на рассвете. Сегодня история повторяется.

Может, поесть?

Обезумевший мотылёк кружит у лампочки. Совсем скоро он рухнет на пол. Вот она, жизнь, и рядом с ней смерть. Они всегда ходят парой, рука об руку. В песне группы «Tracktor Bowling» есть строчка: «И любой, кто родился на свет, не уходит отсюда живым».

Жую машинально; несколько движений челюстями – и проглатываю. Пища пресная, вкус отсутствует, никакого наслаждения. Я пытаюсь забить бездонную дыру, разрастающуюся во мне. Сколько её не корми, будет мало, она ненасытная и злая. Еще чуть-чуть – и темнота поглотит меня.

Кричащие мысли – это мой бич! Как остановить этот поток? Они дробят мой мозг на мелкие детали. Если бы хоть одна живая душа знала, что творится в моей голове! Сущий ад…

Отчего так гадко? Поглядываю на остатки бутерброда. Может, посолить? Тянусь к солонке и вспоминаю пример школьного учителя. 200 грамм соли – и проблема жизни решена. Наверное, это будет не очень красиво, если меня найдут холодной, застывшей на унитазе в неудобной позе. Трусы на полу, голова прижата к стене, и вонь, жуткий, отвратительный запах дерьма. Соль разъест пищевод. В общем, смерть мучительная, медленная и совсем не эстетичная.

Кусок хлеба летит в урну. Раньше я никогда не выбрасывала еду. А сейчас мне тошно. Тошно от этой жизни. Я устала от неё. Нет сил! Зачем? Существование без смысла, без цели.

Банка шоколада, приторной, коричневой жижи. Чудо химического производства. Отправляю в рот. Иногда помогает. Только не сегодня – тошнотворная сладость не ощущается. Смела полбанки, только легче не стало. Завтра высыплет, вся спина покроется белыми гнойниками. Только имеет ли это значение? Никакого! Может, до завтра не доживу. Последние дни мне плохо. Я готова наложить на себя руки прямо сейчас, и не ждать конца февраля, забить на дневник – пусть думают, что хотят, понимают или не понимают – мне глубоко наплевать. Я больше не хочу это продолжать.

Единственное правильное решение, что я приняла, касается суицида. Это больше невозможно продолжать. Я не могу жить в этом мире, я не приспособлена к нему. И самое фатальное в том, что я не желаю ему соответствовать. Изменить его для себя мне не под силу. А измениться, прогнуться под него равно смерти.

Мне 26, а я больше не хочу. Я не могу. Этот мир высосал из меня все силы. Подыхай, медленно мучаясь и волоча невыносимую бренность. Работай по 12 дней, не поднимая головы, приходи по вечерам разбитой, с одним желанием пожрать и впялиться в телефон, до того момента, пока не станет тошно, и мысли о суициде плотно схватят за горло. Я работаю на износ. Для чего? Чтобы откладывать на квартиру. Ведь у меня нет жилья, и, следовательно, мне надо его купить. Я слышу это отовсюду. Надо, надо, надо! Всё верно, это надо тем, кто собирается выживать в этой системе, брать кредиты на свои нужды, размножаться. Меня это не прельщает. С такими темпами мне надо пахать десять-двадцать лет, при этом ничего не есть, не пить и прикрываться соломой.

Я думаю о своих деньгах. Они – это потраченное время, время моей жизни. Оно ничего не стоит – сущие копейки, которые мои друзья называют хорошей зарплатой. А ведь их едва хватает на аренду жилья, еду и одежду. А ещё надо отложить! Зачем? Перспектив не видно. Я хочу подохнуть. Закрыть глаза и больше никогда их не открыть. Больше никогда!

Я готова убить себя прямо сейчас…

Вчера меня нешуточно накрыло. Я рыдала взахлёб, нервно корчась на полу; он был холодный, но это ни на йоту не отрезвляло. Дыхание перехватывало, слёзы крупными каплями стекали по щекам.

– Боже! – я обратилась в темноту. – Если ты есть, забери меня к себе. Я так больше не могу! Я хочу умереть! Я…

Сипение в горле прервало мольбы. Слёзы захлестнули. Вчера ночью я наплакалась до головной боли, видно, это меня подкосило.

Сегодня кто-то отвратительный и незнакомый смотрит на меня из зеркала. Знакомьтесь, это я – Мария. Наркоманки и запойные выглядят лучше, а я просто не хочу жить. Сейчас модно говорить о депрессии; я не знаю, что со мной, но это продолжается давно. Год, два…пять… Я измотана. Раньше такое состояние было редкостью, но сейчас оно крепко схватило и держит невидимой рукой за горло. Я себя убью. Надеюсь, дотяну до намеченной даты.

Какой способ лучше?!

Вчера я решила, что соль не лучший вариант. Может быть, лезвия? Перерезать эти тонкие, синие жилки, и пусть жизнь покинет тело, убежит по трубам канализации алыми потоками крови.

Этому миру нужны успешные и состоявшиеся. Я слышала об этом всегда. Мне говорили, как надо правильно, и что я в итоге получу. И всё действительно было так, только удовольствия это не приносило. Я никогда не буду такой, как надо. Я не могу! Я не хочу! А стать собой у меня не хватает смелости. Страх превращает в каменное изваяние, которое жаждет разбиться вдребезги.