Обратиться к педагогу было самым худшим вариантом, но я выбрала его: я не могла тревожить мать – она недавно перенесла серьёзное заболевание, и ей нужны были силы на восстановление. В придачу ко всему, я не хотела ей ничего говорить – я ведь умная, мне все об этом говорят, а раз так, то я должна справиться сама. Я должна разобраться во всём, найти ключ к решению возникшей трудности. Глядя на неё в тот период, когда начался мой школьный кошмар, я понимала, что ей не нужны лишние проблемы.

Я собралась с духом и попросила помощи у любимой учительницы. Она отчитала весь класс. Я надеялась, что всё прекратится: мои сломанные ручки, все эти неприятные колкие шуточки и прозвища. Я ещё не знала, что кошмар только начинается. Удары в плечи, дерганье за волосы, выкручивание рук, подножки. Одно дело, когда только твой класс ставит тебя ниже плинтуса, и совершенно другое, когда подключаются другие дети, и начинается самая настоящая травля – буллинг, как сейчас говорят. Катастрофа приобретает глобальный масштаб, стремительно распространяется, как пандемия, яро бушует, беснуется, и её становится трудно остановить.

В моей школе учился, хотя лучше будет написать – посещал, сексуально-озабоченный переросток. Говорили, что он насиловал своего брата. Где, правда, где ложь, мне неведомо! Я знала другое: этот урод по отношению ко мне проявил недюжинный интерес. Поразительно, но домогался он меня всегда при моих одноклассниках, в отдаленных кабинетах школы, куда педагоги приходили после звонка.

Сама я для него интереса не представляла, только в окружении одноклассников. Они жаждали видеть, как он меня унижает, видеть его силу; хотели видеть, то, что происходило, что творилось со мной в те отвратительные моменты. Не с их ли подачи все началось? Схема действий у этого полудурка была одной и той же: он хватал меня сзади, прижимал к себе и совершал подбрасывающие движения тазом, безобразно имитируя половой акт. При этом стонал и кряхтел. Иногда у него случалась эрекция, и это было самым противным. Кому-то это покажется детскими шалостями, которые следует просто забыть, как страшный сон. Может быть, и так, но, кто оказался в подобной ситуации, поймёт, что не так-то просто это сделать и превратить кошмар наяву в якобы увиденный сон в царстве Морфея.

Мне было стыдно и страшно рассказать о том, что происходило. Я чувствовала вину, обуреваемая яростью, за то, что не могла развернуться и врезать ему по яйцам, как это сделала моя одноклассница, когда он единожды решил пристать к ней. Я стала хитрить, и всю перемену проводила на коридоре, среди педагогов и детей. Мой «насильник» негодовал; в итоге его терпение лопнуло, и, схватив меня в коридоре, поволок в свой кабинет. Теперь я понимаю, он видел во мне слабую девочку, не способную дать отпор, над которой можно измываться, использовать, как куклу для битья. Он ткнул пальцем в парту:

– Это ты нарисовала на моём столе? У тебя точно такого же цвета фломастер!

Я не успела рассмотреть, что там написано, как со всей силы он прижал меня к парте и несколько раз ударил головой. К моему счастью, его одноклассники незамедлительно позвали педагога.

Звездочки кружили в дикой пляске, лоб горел, а я бесконечно повторяла, не глядя на учителя:

– Всё хорошо, всё нормально! Мне не больно!

Я панически боялась доставить хлопот. С этим уродом провели разъяснительную беседу. В довершение о случившемся сообщили моей матери – она должна была знать, почему на лбу её дочери большой синяк. Она решила поговорить с ним. Её нервно трясло, она срывалась на крик, угрожала и готова была расплакаться. Я стояла в стороне, раздираемая чувством вины. Из-за меня ей, вечно уставшей и замученной, пришлось тянуться в школу и вести этот тяжелый разговор.

И, да, надругательство над моей личностью с его стороны прекратилось. Если одноклассники и продолжали меня задирать, то этот урод навсегда исчез из моей жизни.

– Я утром вышла на крыльцо, а у меня под ступеньками лежит мусор. Какие-то нитки, испачканные воском. Такой большой клубок, – подруга бабушки явно преувеличивала, широко разводя руки и показывая клубок невероятных размеров.

– А ты что? Хоть занесла на перекрёсток? – взволнованно интересовалась бабуля.

– Ну, конечно! И сожгла, и молитву прочла. И возвращалась не оглядываясь. И уже почти дошла до дома, как встретила эту Змею! А она бежит наперед и кричит: «Утро доброе!». Я молча глянула на неё, а её скрутило и трясёт всю. Тут я и поняла, кто мне подкинул эту гадость! Я глаза опустила, молитву начала читать, так её пуще прежнего затрясло. Она за мной во двор вбежала и у самого порога хвать за плечи и говорит: «Что с тобой? Случилось что-то?». Стою, молчу и понимаю, что мне так тяжко на душе, как дотронулась она до меня, так сердце и упало, – старушка заплакала, морщинистыми ладонями прикрыла лицо. – А вечером коровка, моя кормилица, сломала ногу. Такая добрая была. Эта змеюка много раз говорила: «Я тебе завидую, Степановна, такая удачная, молочная у тебя скотина». Завидовала, завидовала и в итоге приделала.

Такие разговоры были частью моего детства. Они мне нравились, сердце замирало в предвкушении встречи с магией. Все эти сказочные истории, нехитрые ритуалы и приметы. Все действия и вся моя жизнь были пронизаны невидимым магическим миром. Травы собирались на рассвете, едва первые лучи касались земли, бабуля срезала пропитанные утренней росой стебли. Потом они сохли в амбаре, легко покачиваясь от дуновения ветра. Я любила приходить туда. Это было место, где я набиралась силы. Так вот, помимо старой яблони, у которой я пряталась, был ещё амбар. Переплетение запахов и шуршание стеблей позволяли прикоснуться к чему-то таинственному. Наблюдая за покачиванием полыни, я знала, что это магический танец, разговор волшебных существ. Каждая травинка, каждый цветочек, каждый камень – всё имело душу и энергию. Я общалась с этим таинственным миром, я была его частью.

– Машенька, стой ровно! – командовала бабуля.

Свечи зажигались, свет ударял по старой иконе, и она оживала. Тёмный лик в золотом обрамлении пугал, из глубины души поднималась непонятная тревога.

Сырое куриное яйцо обкатывалось с головы до ног под устрашающие причитания:

– Першым разам, лепшым часам! Пачынаю сваю справу. У чыстым полі стаіць явар зялёны на тым явары сядзіць птах. Птах без крылаў, без дзюбы, без пер’яў, без жылаў, без мяса, без крыві, без касцей…1

Бабуля произносила заговор быстро и отрывисто, всегда шёпотом и почти неразборчиво. Все проделывалось трижды, а потом умелыми и скорыми движениями яйцо раскалывалось, выливалось в стакан и долго изучалось. Она утверждала, что могла увидеть причину недуга и способ исцеления, порчу, её тяжесть и того, кто навёл.

Я ждала вердикт.

– Сильный испуг!

Так бабуля объяснила моё внезапно начавшееся облысение. Длинные, густые волосы сыпались, как листья. За несколько недель я фактически лишилась волос. Огромные залысины прикрывали реденькие пряди.

Услышав вердикт, мать недовольно подошла и долго всматривалась в содержимое стакана.

– А может, порча?!

Всегда холодно относившаяся к гаданиям и прочей мистике, она всё равно живо интересовалась этими вещами. И если раньше мать говорила: «Что за глупости! Вздор!», то теперь этот интерес был первым предзнаменованием мракобесия, заполонившим её жизнь.

Буду последовательна. Тем летом меня спешно отправили в Германию. Как и многие сверстники, я ехала по программе «Дети Чернобыля», меня ожидал отдых с элементами оздоровления. Это было как минимум странно, если учитывать, что в голове матери жила целая куча страшилок. Излюбленная была об опытах, проводимых на детях.

– Их травят химическими продуктами и наблюдают за реакцией, – утверждала она, – испытывают лекарства.

Она не знала, что принимающая семья, взяв на месячный отдых ребенка, в последующем не платила бешеные налоги.