Балда, Боягуз и Калач отличались не только телосложением, но и цветом шерсти – обычный рыжий, тощий болотноцветный и тяжеловесный фиолетовый с подпалинами, соответственно. Будучи низшими демонами, более известными в фольклоре славян как озорные бесы или черти, они представляли собой выходцев из малочисленной касты ремесленников.

Да, они не ковали неразменные монеты, бередившие рассудок скупцов, или иную проклятую мелочевку, сводившую людей в могилы. Зато варили напиток высшего качества и порядка – девяностосемипроцентный самогон, основным ингредиентом которому служила засахаренная людская кровь. Предпочтение, по понятным причинам, отдавалось больным сахарным диабетом II и III степени.

Процессу дьявольского самогоноварения вполне хватало двадцати квадратных метров домика. Здесь же находились загруженные бутылками шкафы, стол с неразложенным пасьянсом и рукомойник с нагревателем. В четырех шагах от входа, вместо печи, стояла ректификационная колонна на пятьдесят литров. Она же – самогонный аппарат, соединенный с дымовой трубой. Колыхались от жара линялые занавески на окнах. На улице пыхтел бензиновый генератор, подавая в домик свет. Из грязного радиоприемника марки «Hyundai» на повторе в сотый раз играла песня «Самогонщики» группы «Сектор Газа».

Черти то и дело пускались в дикий пляс, с рычанием горланя любимую часть припева:

– Мы – гоним! Мы – гоним! Мы – гоним-гоним-гоним! Йау!12

Порядком утомившись клацать копытами по липкому дощатому полу, Балда сделал музыку тише и решил снять пробу. Плеснул розоватое варево в мензурку, взглянул на просвет. Пена отсутствовала. Поверхность гладкая. Легкая мутность и сваренные сгустки крови, точно разлохмаченные остатки вишен, – в пределах нормы.

Балда опростал мензурку и в задумчивости покатал ее содержимое во рту. Проглотил.

– Больше сладости сыпьте, баламошки! От сахара торкать должно!

В поросячьих глазках Калача мелькнула обида.

– Это всё Боягуз, чел. Кариеса он, видите ли, боится!

– Я? – взвизгнул тот. – А кто гундел, что сахарюшки на заднице потом не разлизать, а?

Балда против воли причмокнул, вспомнив собственные «сахарюшки», опомнился и врезал подельникам схваченной со стола деревянной поварешкой. Болотноцветному удар пришелся аккурат в морду, а вот Калача спас рост, и потому поварешка лишь саданула его по груди. Тем не менее оба взвыли с видом оскорбленных трагиков.

– Может, вы хотите, чтобы нашу продукцию забраковал сам винтажный Ираид? – Голос рыжего вожака опустился до змеиного шепота.

Боягуз и Калач в страхе замотали головами: Черного Козла Лесов, устроителя бесовских пиров, боялся каждый. Никого не прельщала перспектива сантиметр за сантиметром покидать собственную шкуру, омывая себя при этом мочой и кровью.

Тревоги нечисти оборвал властный стук, с каким феодалы некогда долбили в двери крепостных, чтобы, апеллируя правом первой брачной ночи, отыметь их женушек.

Окошко домика, выходившее на смрадный овраг, распахнулось, и влетел Черномикон. Дав круг, он метнулся в восточную часть помещения, безошибочно выбрав «красный угол» – наиболее почетное место в русских избах, где обычно стояли иконы, а сам угол воспринимался как алтарь православного храма.

Фолиант-птица взобрался на полку, некогда державшую канонизированные лики святых, и утвердился на ней. Со смешком пустил зеленовато-кремовую струйку из-под хвоста. В сладком предвкушении передернулся. Пахло чумовым алкоголем.

– Смерть в дом, рыла. Мой товар, а вы – купец. Обдурите – вам конец.

Боягуз запрыгал, со злорадством поскрипывая зубами:

– Чертовидец! Чертовидец! Чертовидец!

– Сперва подай плату, рогатый.

Балда отвесил Калачу пинок.

– Конечно, конечно, о лепесток перхоти на короне Бессодержательного! – Рыжий вожак расплылся в подхалимской улыбке.

Зазевавшийся Калач протопал к ректификационной колонне. Набрал в миску для взбивания самогон. Маленькими шажочками приблизился к «красному углу» и с неуклюжим поклоном поставил миску.

Черномикон обвел всех тяжелым взглядом, точно сканируя на предмет вшей, и наконец принялся заглатывать отвратительную плату.

Пока фолиант-птица пил, черти молчали. Они ждали своей очереди, чтобы побаловаться листом с чертовидцем, чуть больше месяца. Желающие поразвлечься с плененным поборником света исчислялись сотнями.

Наконец порядком осоловевший Черномикон поднял голову. С его оранжевого клюва сполз сгусток крови. Не обращая на это внимания, он нырнул головой в собственное пузо и выдернул обычный с виду лист. Снисходительным и нетвердым взмахом швырнул его чертям.

Листок, будто качающаяся колыбелька, спланировал на стол. Черти вытаращились: внутри, словно за пыльным стеклом, расплывался и материализовывался человек. Его сотрясала крупная дрожь. На кривящемся лице застыло выражение обреченности.

Как из рога изобилия, посыпались идеи предстоящего развлечения. Для веселья годилось абсолютно всё: листы Черномикона износа не знали.

– Хочу им дохлую кошку потыкать, чел! – Калач огляделся, будто искомое животное в требуемом состоянии валялось поблизости.

Боягуз просиял:

– Надо косяк скрутить, говорю вам. Возьмем коноплю, маковой соломки, кожу…

– Угомонитесь, ерохвосты, – осадил их Балда. – Сперва батька качество и нежность бумажки проверит.

– «Батька», – фыркнул Боягуз и едва успел присесть. Над головой просвистела поварешка.

Черномикон перепорхнул на подоконник, предоставляя ветерку возможность высушить под перьями пот, выступивший от обильного питья.

– Сутки, – проронил фолиант-птица, обозначая срок аренды. Закашлялся, и черти не сразу поняли, что он так смеется. – Я теперь как сутенер. Завтра вернусь. И не забудьте подмыть после себя мою малышку!

Сказав так, Черномикон вылетел в утреннюю прохладу. Поскрипывавшие в темноте сосны неторопливо поплыли вниз. Его ничто не тревожило. Да и с чего бы? В конце концов, он же отдавал не всего чертовидца. Так что, случись кривозубому вернуть человеческий облик, он бы узнал, каково это – нести бремя неполноценности.

Его смех прокатился по лесу зловещим уханьем.

Черти тем временем сели за картишки. Сыграть в «буру». Победитель получал право первой издевки над молодым человеком. А пока Балда постелил лист на стульчик и под аплодисменты подельников с торжественным видом водрузился на него.

Тестикулы рыжего вожака липковатыми мешочками опустились на Лунослава.

Так начались карточная партия и очередной скверный эпизод в недожизни сотрудника бюро.

Булат вглядывался в тонувшую под колесами гравийку13, озаряемую светом фар. Заслышались характерные подвывания, говорившие о наболевшей неисправности, и он с ласковой улыбкой погладил руль.

– Скоро и тебя на ноги поставим.

УАЗ «Хантер» 2015 года выпуска, который они с Лунославом вскладчину приобрели, уже давно требовал, чтобы ему поменяли барахлившую коробку передач. И желательно на что-нибудь корейское, как в последних моделях 2019 года. Несмотря на машинные стенания, уазик верой и правдой служил им с лета. Тогда же они оборудовали крышу универсальным багажником для Костяной, не влезавшей в салон, а в месте, свободном от креплений, поставили люк.

Булат называл машину болотной ласточкой – за цвет и сходство с оной птицей в части перемещения по земле: обе двигались по ней с неловкостью и будто с неохотой.

В темноте казалось, что уазик едет по ленте чудовищного конвейера, присыпанного зернами гравия. За кромкой леса наблюдались зарницы далеких пожаров, перекликавшихся вспышками с тошнотворным ночным небом. Булат взглянул на приборную панель. Без малого три часа в пути. Позади двести двенадцать километров. И дюжина съеденных «неломак».

Изредка проносились междугородние маршрутные такси и редкие фуры. Ныне по ночам за руль садились только безумцы, утраивавшие тарифы на услуги перевозок. Или же задушенные кредитами рабы банков, остававшиеся для финансовых надзирателей обезличенными цифрами с арестованным имуществом. Но такая мысль Булата совсем не радовала.