– Что? – удивился Борис. – У ваших головорезов недостаточно опыта?

– Мы – якудза, комиссар. А не сыщики, – глава клана Нагана выплевывал слова, словно говорил на языке, которым владел не в полной мере. – Среди моих людей много специалистов в решении разных проблем. Но не столь деликатных. Боюсь, силы, которые бросили мне вызов, им не подвластны. К тому же, даже если они и выйдут на след группировки «Жертвы», все закончится стрельбой. Преступники умрут.

– А вы, стало быть, филантроп?

– Нет, господин комиссар. Я хочу получить их живыми.

– Так или иначе, они все равно сдохнут, – продолжил мысль комиссар. Нагана поблагодарил его за понимание легким поклоном. – Стало быть, дело не только в мести. Вы не доверяете собственным головорезам.

Лужица под сапогами разрослась. В комнату проник едкий травяной запах благовоний.

Стоило отдать старику должное. Ничто не выдавало в нем горя и отчаяния. Напротив, он казался холоднокровным и собранным. Можно было предположить, что траур старика Нагана не стоит выеденного яйца; что все это не более чем очередная традиция, выполненная из соображений приличия. Комиссар не верил в это. Жизнь не раз учила его не доверять очевидным вещам. Ведь для того они и выглядят очевидными, чтобы им верили.

Главу клана выдал голос. Хриплый, с металлическими отзвуками. Северин сразу понял его природу – так дребезжало разбитое отцовское сердце. Поначалу комиссар сомневался, правильно ли разгадал эти металлические нотки в речи Нагана. Но с каждым новым словом лязганье становилось все отчетливее и очевиднее. Старый якудза действительно любил свою дочь. Свою единственную дочь.

Они были очень странной парой. Отец и дочь. Северин не раз видел их вместе на городских праздниках, когда Нагана лишь на один день отменял Парад, чтобы жители Улицы Убитых смогли в безопасности провести время на Набережной.

Мидори Нагана всегда появлялась на людях в ярких кимоно с нанесенными на лицо белилами – оширои. Брови всегда были нарисованы выше, чем задумала природа. Они карикатурно изгибались дугой, придавая девушке слегка удивленный вид. Глаза и губы всегда подчеркнуты красным, как у фарфоровых кукол, на которых она без сомнения была очень похожа.

Она всегда держалась возле старика. Точнее, он держал ее возле себя, то и дело хватая дочь за руку и задавая верное направление, как собачонке на поводке. Девушка лишь устало улыбалась отцу и повиновалась.

О них болтали разное. Северину же больше всего нравился слух о том, что сто старик Нагана спит со своей дочерью. Не только потому, что комиссару приходилась по душе подобная вульгарщина, но и потому, что это было похоже на правду. Хироши не сводил с нее глаз. Ревностно оберегал ее, держа взаперти, и не подпуская к дочери никого. Как злобный шейх из арабских сказок, отрубающий головы всем, кто осмелится лишь взглянуть на укрытую шелковой паранджой принцессу. Однако вскоре птица вырвалась из клетки и угодила в куда более страшные силки. Из сказочного дворца прямиком в грязный водоворот Парада.

Говорили, что держа дочь взаперти, старик вырыл яму сам себе. По другим слухам, у Мидори было не все в порядке с головой. Поэтому в том, что она отбилась от отца и попала в самую бурную реку концентрированной Надежды, не было ничего удивительного. Она часами могла смотреть в пустой угол, поворачивая тонкой шеей фарфоровую голову то на правый бок, то на левый. А по истечении нескольких часов плевала в точку схождения двух стен и с воплем испуга выбегала из комнаты.

Она вела себя как ребенок. Обижалась, закатывала истерики и по три дня не произносила не единого звука. После того, как Хироши в первый раз вытащил ее из карнавала – это случилось лишь на второй день после того, как она попала на Парад – Мидори закатила такую истерику, что всем, в том числе и старику, стало ясно, что девочка не выживет без Надежды. Теперь, когда она наглоталась ее, как утопающая воды, наркотик ей необходим.

Северин посмотрел в глаза главе клана якудза. Выцветшие голубые круги с черными точками в центре были неподвижны. И все же он спал с ней, подумал Северин. Хотя кто их разберет.

– Многим известна ваша страсть к охоте. Более того, мне известно, что иногда вы лично выслеживаете преступников…

– Опасных преступников, – поправил Борис и откусил огромный кусок от яблока.

– Опасных преступников, – повторил магнат. – Вы находили их и убивали. Как животных. Лишь ради удовольствия.

– Не только ради удовольствия. Это мой долг. Все же я комиссар полиции, господин Нагана, – Северин снял сапоги со стола и подался вперед. – Вы просите меня добыть этих террористов?

– Да.

– Вы же понимаете, что цена такого трофея будет немалой.

– Деньги меня не интересуют.

– Как и меня, – сказал Северин, откусывая очередной кусок.

Торговаться не была намерена ни одна из сторон. Оба знали об этом.

– Я готов заплатить любую цену…

– Мне нужен контроль над перевозками через реку. Полностью. Док, паромы, вервь, – сказал комиссар, не дослушав ответ, который и так был очевиден. Когда ведешь дела с такими, как Северин, ставки высоки.

– Хорошо.

– Это еще не все.

Хотя глава клана и жил на Улице много меньше Северина, жизненного опыта ему хватало, чтобы понять – Северин из тех людей, которые никогда не довольствуется одним пальцем. Они откусывает всю руку, целиком. А когда закончат с ней, вернутся за всем остальным. Но чего стоила вся империя Нагана без больших карих глаз Мидори. Ни-че-го.

– Клану принадлежит Парад.

Нагана тяжело вздохнул и кивнул.

– Парад должен перейти под мое начало.

– Когда вы найдете убийц, верфь и Парад перейдут к вам. Если угодно, секретарь составит договор.

– В этом нет никакой необходимости. Я уверен, что имея представление о том, кто я такой, вы не станете нарушать оговоренных условий.

Старик поклонился.

– Что насчет охраны?

Хироши Нагана церемонно подался вперед и поднял со стола колокольчик. Металлический язычок ударил по искусно расписанным гравюрами стенкам и в двери снова появилась девушка. Она поклонилась и отошла в сторону, освободив проход для двух мужчин в черных костюмах.

Один из них подошел к столу, второй занял место на полу, напротив Северина и Нагана. Сунув руку в нагрудный карман пиджака, первый извлек свернутый белый платок и, положив его на стол, низко поклонился. Второй также коснулся лбом пола. После чего первый занял место на полу у коллеги.

Нагана был неподвижен. Он даже не взглянул на вошедших. Зато теперь безжизненные голубые радужки пылали гневом. Северин двумя пальцами откинул завернутые края платка в стороны и обнажил содержимое – четыре окаменевших пальца. Два безымянных, два мизинца. Отрублены все три фаланги.

Нагана вспыхнул:

– Тупые якудза! Вы думаете, что отделаетесь отрубленными пальцами?

Осколки снова зазвенели где-то в груди старика. На этот раз их дребезжание было похоже на скользящее по асфальту битое стекло. Словно кто-то допил из бутылки и зашвырнул сосуд вдоль дороги, подальше. На счастье. Якудза молчали, еще сильнее вжавшись головами в пол.

– Честно говоря, господин Нагана, я очень удивлен, что эти двое по-прежнему живы.

– Решил подождать вас.

– Очень любезно с вашей стороны.

Северин встал, сунул руку в карман пальто и извлек на свет божий черно-белый портрет, а затем скомандовал: «А-ну!». Беспалые синхронно подняли головы, посмотрели на запечатленную комбинацию белого и черного и затрясли головами.

– Собственно, больше мне ничего не нужно, – Северин положил портрет на пол и обратился к Нагана. – Я свяжусь с вами, как только будут новости. Уверен, что они не заставят себя ждать.

– Очень на это надеюсь, господин Северин.

Глаза старика снова были неподвижны. Они уперлись в точку немного левее от стоявших на четвереньках бандитов. Комиссар слегка поклонился и вышел из комнаты. Девушки за дверью уже не было.

Допрашивать старого якудзу не было смысла. Если бы он что-то знал, то сказал бы. Или решил бы задачку самостоятельно, как и делал это всегда. Ведь, прежде всего, это в его интересах. Стало быть, старик в полной растерянности. И у него ни единой мысли о том, кто и зачем мог взорвать бомбу; была ли его дочь случайной жертвой или же была целью нападения.