- Поэтический - да. Но полноте, Вы это назовете поэзией?
Женя промолчал.
- Милый мальчик, - насмешка в голосе собеседника стала тверже и холоднее, словно этот человек, так ненавидимый Женей в эту минуту, начал бить наотмашь беспощадным острым клинком. - Неужто Вы всерьез можете съесть такое блюдо? Мистика, опубликованная определенным тиражом, прошедшая через редактора и наборщиков! Переведенная на несколько европейских языков! Мистика, поданная в таком виде на блюде широкому читателю - от романтичных гимназистов до интересничающих горничных - и в этом может, по-Вашему, сохраниться какое-то рациональное, простите, иррациональное зерно? Вы кажетесь мне умнее.
Женино лицо горело от стыда: он отчаянно, до стука в висках, до холода в сердце ненавидел этого человека, ненавидел с такой силой ненависти, которой не подозревал в себе прежде. Если бы этот человек приказал Жене спрыгнуть на мостовую с крыши ближайшего дома, - Женя пошел бы и спрыгнул.
- Мой мальчик, нет большей пошлости, чем пошлость в мистике. А Вы не кажетесь мне пошляком.
Женя послушно поднял голову, подставляя лицо прощупывающему тяжелому взгляду.
- Музыка?.. Живопись?..
- Поэзия. - Женя взглянул на незнакомца тверже.
- А у Вас незаурядная творческая сила. Вернее, возможность грядущей силы - все Ваши настоящие творения еще в будущем и... довольно отдаленном. - Взгляд незнакомца отпустил Женю и скользнул по заглавию захлопнутой книги. - "Заратустра"... Пожалуй, это слово и заключает самое в себе притянувший Вас магнит. Вы интересуетесь Персией и Ираном?
- Это очень для меня важно, - в Женином голосе прозвучало нескрываемое волнение. - Полгода назад мне снился сон... Поле красных маков, по которому, как актеры с противоположных концов сцены, движутся навстречу друг другу белый единорог с серебряным рогом и черная пантера в золотой короне... Плавное движение - их пути на мгновение пересекаются, а потом они уже движутся не навстречу, а удаляясь друг от друга... А за полем - огромный храм; день, но в нем прохлада и полумрак... Громады колонн... А на каменных плитах пола стоят высокие металлические светильники - в них полыхает огонь... И чья-то, может быть, моя рука бросает в огонь щепотки мягкого серого порошка... И огонь, пляшущий в светильнике, начинает менять цвет - становится белым, зеленым, голубым... И это - Персия или Иран.
- Это появляется в Ваших стихах?
- Нет... Пожалуй - я когда-нибудь напишу об этом... Только...
- Только не все отдадите словам.
- Не все.
- Вы поняли уже, что то, что движет Вами, должно быть скрыто. Настоящее знание почти никогда не бросается в глаза. Есть слова на могиле одного еврейского мудреца, слова в похвалу: никогда не осквернил чистоты бумаги. А Вы пытаетесь что-то извлечь из популярных изданий.
- А где же взять это знание? Путешествовать, как Rimbault?
- Нет. Для кого-то этот путь верен, но Вам идти не им... Вам... Незнакомец чуть промедлил, и Женино сердце стало ледяным от сумасшедшей надежды... - Вам - слушать себя и творить.
- Только-то? - Женя криво усмехнулся, пытаясь скрыть этой усмешкой свое разочарование.
- Это очень много. Прозаически звучит, но надо иметь мужество услышать и прозу.
Женя почувствовал, что рука незнакомца легла на его плечо. От этого прикосновения шла успокаивающая ровная сила.
- Вас манят эффектные побрякушки всех этих антропософий и написанных европейцами новых "йог", но бегите соблазна, и Вам не будет потом гнетуще стыдно за свою духовную вульгарность. Кстати, для других не существует угрозы такого стыда - у них толще кожа. Нет, конечно, бегите не в прямом смысле - общайтесь и со штейнерианцами, и с последователями Блаватской, но при этом соблюдайте дистанцию, как в манеже - копыта впереди идущей через уши своей. И не забывайте: то, что Вы бережете в себе, - значительно более настоящее, чем то, что Вы видите вокруг. Когда понадобится, Ваша судьба и через оккультные журфиксы сумеет явить чудеса.
- А ведь это несколько обидно - идти по жизни вслепую, без учителя и знаний. Слегка унизительно. - Женя взглянул на собеседника почти с вызовом.
- Верить себе и самому быть своим учителем, отбросив пустую шелуху теорий. Вы - талантливы, хотя сами еще не почувствовали своей силы. Вам будет очень непросто - соблазны летят на силу, как духи на запах жареного мяса. Только что Вы были вполне довольны - Вы играли элегантной игрушкой, а Вам предложили не заводить эзотерических умствований дальше порога церкви какая проза! Вы хотели бы вновь стать собою пятнадцатиминутной давности?
- Нет! Лучше смотреть в глаза правде, как бы прозаично она ни выглядела. - Женя помрачнел. Тот, кто только что отнял недавнюю игрушку, не дал взамен того, на что он почти надеялся одно сумасшедшее мгновение.
- Поменьше сверхъестественного, мальчик. Ходить в церковь неинтересно - она не обещает мгновенных эффектов и чудес и в этом права. А Папюс со Штейнером еще никого до добра не доводили.
Рука незнакомца коснулась безвольно разжатой Жениной руки и, вложив в нее какой-то небольшой, тяжелый и прохладный предмет, с силой сложила на нем Женины пальцы.
- Это - мне?
- Да. Если не выронишь раньше, чем отдашь.
Серым, почти серебряным был цвет этих глаз на темном лице.
- C'est tout4. - Незнакомец поднялся.
- Постойте. - Голос Жени стал умоляющим. - Вы не можете уйти, не сказав мне, кто Вы.
По губам собеседника скользнула неожиданная улыбка.
- Именно это я и намереваюсь сделать.
Женя не смотрел вслед уходящему незнакомцу, не смотрел, зная, что одного взгляда будет довольно - и никакая сила не сможет помешать ему сорваться и помчаться за ним. Он долго сидел на скамейке, глядя прямо перед собой, на неспешно разгуливающих жирных голубей... И было странно, что солнце так же бьет сквозь листву, что голуби клюют как всегда щедро накиданный детьми хлеб... Томик Ницше по-прежнему - как полчаса назад лежал на коленях.
И тут Женя понял, что не помнит, напрочь не помнит лица своего недавнего собеседника.
4. Дон. Бой под хутором Елизаветинским по линии Вешенская - Тихорецкая
- Ну что, Арсений? - Женя, приподнявшись на колено, выпрямился, перезаряжая винтовку.
