Вениамин в России гостил только летом и недолго. Вот и теперь мама должна была увезти его на Лазурный берег в жуткую скуку каждодневных променадов и посиделок в ресторанах. Все менялось, когда к ним присоединялся отец, и они, как настоящие корсары выходили в море на своей белоснежной яхте «Папирус». На этот раз приезд отца откладывался, запускался новый завод по производству картона. А значит, Вене предстояло общество мадмуазель и мадам Пуш – французских подруг его матери, живших неподалеку и везде таскавших с собой слюнявого английского бульдога по кличке Чезаре. Мама с дочкой увлекались психологией и очевидно имели отменное чувство юмора, потому и собаку назвали в честь известного тюремного психиатра Чезаре Ломброзо, уверявшего, что прирожденного преступника выдает форма черепа. Что уж говорить, их питомец имел все признаки убийцы: огромная костистая башка, выдающиеся надбровные дуги, приплюснутый нос и выпирающая нижняя челюсть с вечно прикусанным кончиком алого языка. Да к тому же этот бочонок на коротких лапках, страдал одышкой, чихал, хрюкал, пукал и пускал слюни при виде еды или просто так. Мадмуазель и мадам Пуш обожали своего урода, с нежностью утирали его пасть платочками, но он все равно умудрялся заляпать слюнями все подолы и брючины.

Когда Веня был младше, он хотел познакомить Чезаре со Шмубзиком, ему казалось, что вместе им будет веселее. Но мама не желала брать кота во Францию, уверяя, что у того будет стресс, и он потеряет свою роскошную мягкую, как козий пух шерсть. А это недопустимо! Ведь у папы радикулит, и единственное, что его спасает – шмубзотерапия. Выглядело это так: папа садился в огромное кожаное кресло, Шмубзик прыгал ему на колени, недолго «мурррался» и ложился пушистой грелкой между папиной спиной и спинкой кресла. Так он мог спать часами, с одной стороны торчала его умильная мордочка, а с другой пушистый хвост и две вытянутые лапы в роскошных дымчато-голубых «штанах». Кот был сибирским, огромным, вернее таким казался. На самом деле под богатой шерстью скрывалось хрупкое тельце. Как-то раз Веничка случайно облил спящего в саду Шмубзика водой из шланга и удивился, что тот стал раза в три меньше!

Папа обожал кота, наверное, не меньше, чем мадам и мадмуазель Пуш своего кривоногого Чезаре. Вот только от пса не было никакой пользы, а папин кот был лечебным. Об этом знали все знакомые. Те, кто удостаивались внимания Шмубзика, с восхищением рассказывали, что у них переставали болеть разные органы и части тела. Некоторые просили кота напрокат, но папа категорически отказывался, лелея и холя, своего красавца. У Шмубзика был личный диетолог, ветеринар, психолог и стилист. Но кот этого не ценил и летом обязательно цеплял на себя блох и репьи, шастая непонятно где и с кем. Даже видеокамеры, контролировавшие каждый метр поместья, не открывали сей тайны! Ни одного репья, а уж тем более блох не должно было быть в их имении, где трудился штат дворников, садовников и флористов.

Всеми обожаемый и ублажаемый кот давно определился в предпочтениях и как только «главный» возвращался домой Шмубзик не отходил от него ни на шаг. Вот и теперь он лежал на коленях и, молча, млел от удовольствия, потому что хозяин почесывал его за ухом. В прохладном кабинете стоял полумрак. Папа отдыхал после ужина. Мама не разрешала никому отвлекать отца. Но Вениамин, не смотря на запреты, отважился. Он без стука вошел в кабинет, что само по себе было маленькой дерзостью, и встал у дверей. Не открывая глаз, отец изрёк:

– Что?

Домочадцы привыкли к немногословности главы семейства, улавливая его настроение по голосу. Его «что» имело множество оттенков. Жесткое – сразу вгоняло в ступор любого. Однако, произнесенное сейчас, было мягким и расслабленным. И Вениамин решился:

– Я не хочу ехать с мамой, я хочу остаться на лето здесь.

Отец продолжал гладить кота. Вениамин немного помолчал и, набравшись смелости, добавил:

– Я завтра иду работать.

Отец чуть приоткрыл глаза, Шмубзик тут же поднял голову и удивленно «мявкнул», что очевидно означало на кошачьем: «Работать? Какая работа, если можно дремать в тепле и сытости!» Но, конечно, никто его не услышал. Вернее услышали, но для людей это был лишь кошачий «мявк». Шмубзик вернул свою мордочку на хозяйское колено и, прикрыв глаза, тихонечко заурчал, в блаженной истоме цепляя коготками хозяйские брюки.

– Куда? – поинтересовался родитель.

И тут Вениамин понял, что если он скажет правду, о том, что место это – дорога, его запрут дома и приставят охрану! И тогда он соврал, кажется, первый раз в жизни:

– В МультиЛэнде, аниматором, – выдал, он первое пришедшее в голову. Видно реклама с листовки прочно отпечаталась в памяти.

– Так ты у нас еще и артист… – укоризненно покачал головой отец, – мама в курсе?

– Нет… – Веничка метнул на родителя умоляющий взгляд. Слово отца было законом, и никто не смел его нарушить, даже мама.

– Хорошо. Юрий тебя отвезет.

Веня ликовал. Отец согласился!

– Можно, я сам? На маршрутке…

– Согласен. Но до остановки довезет и встретит.

«Согласен! Согласен!» – радостно гудело внутри Вениамина.

Шмубзик был удивлен, возмущен и недоволен таким поворотом событий. Теперь ему валяться в саду в одиночестве, а это скучно! Он демонстративно спрыгнул с колен хозяина и, задрав хвост, направился вон из кабинета. Но проходя мимо Вениамина, не удержался и «мявкнул» в его сторону, наверняка, самое обидное кошачье ругательство.

Первый рабочий день выдался солнечным и ветреным. Веня проснулся рано, он даже немного волновался. Хотя с чего бы. Лежа в кровати с закрытыми глазами он вдруг понял, что волнуется не из-за предстоящей работы, сердце его дрожит и замирает от предвкушения встречи с девчонкой имени, которой он так и не узнал. Худенькая, коротко стриженная, с разноцветными глазами и дурацким смехом похожим на тот, что доносится из игрушечного мешочка, если стиснуть его покрепче. Чтобы отогнать полусонные грезы Веня растер ладонями уши, да так, что они запылали, и он окончательно проснулся. Одежду для работы выбрал неброскую: серую майку и шорты. Не хватает ему еще издевательств за яркую гавайскую рубашку!

На часах было около десяти. Отец давно уехал, а мама не просыпалась раньше полудня. Стараясь ее не разбудить, Веня проскользнул мимо родительской спальни вниз по лестнице, прямо на кухню, откуда тёк невообразимо ароматный ванильный дух. Юрок-водитель уплетал сырники. Повариха Жанна сидела напротив и смотрела ему в рот, но не потому, что ей было жалко, и она считала, сколько же проглотит ненасытный Юрок, просто она не могла наглядеться на своего любимого мужа. А тот наворачивал один за другим женины творожники и громко прихлебывал из поллитровой бадьи густое какао с молоком.

– Доброе утро, Веничка! – Жанна встрепенулась и засуетилась вокруг присевшего к столу хозяйского сынка.

Веня очень любил сырники: с румяной корочкой и необычайно нежные внутри. Он полил их сгущенкой и только хотел проглотить…

– Позавтракаешь, поднимись ко мне! – раздался за спиной властный голос мамы.

Веня, не оборачиваясь, кивнул, но есть ему, тут же расхотелось. Он пару раз куснул сырник и отодвинул тарелку.

Когда он поднялся наверх, мама сидела за туалетным столиком и неспешно расчесывала свои золотистые русалочьи волосы. Подсвеченные солнцем они блестели и переливались. Веня даже залюбовался. Мама молчала и не оборачивалась, делая вид, будто не слышит, что сын уже тут, в комнате. А тот переминался с ноги на ногу, подозревая, – рассердилась не на шутку. Наконец, она повернулась. Брови ее взлетели, глаза округлились от возмущения:

– Отчего я узнаю обо всем от отца? – выговорила она, гневно, раздувая ноздри, и бросила гребень на подзеркальник. – Что за глупости приходят в твою голову? Откуда они?

Антонина Сергеевна негодовала, а потом губы ее задрожали, и она еле сдержалась, чтобы не расплакаться на глазах у сына. Он понял ее невольную слабость и, подбежав, обнял, прижал голову к плечу: