Какие странные шутки шутит с нами судьба! В сражении при Монлери, где погиб мой муж, Симон де Кенже был пажом графа Шароле, ныне герцога Бургундского, и дал ему своего коня, когда конь графа был убит. Мой муж в том сражении руководил войсками короля, а граф был его противником. При графе был и Филипп де Коммин, ныне – де Аржантон, и он давно при Людовике. Но тогда именно он рассказал мне об этом сражении. Правда, он не очень опытный военный, и в его рассказе это была череда случайных стычек, в которой еле уцелел нынешний герцог Бургундский, несмотря на неоднократную опасность для жизни.
Но вернусь к смерти брата короля, перед которой всем казалось, что война окончена. Король несколько дней тянул с клятвой, тут герцог Гиенский умер, и король отправил Симона де Кенже обратно с очень сухим напутствием и отказался давать клятву – неуважение и насмешка над герцогом – тот негодовал… Когда началась война, люди герцога отзывались о короле с невероятной непочтительностью – и взаимно люди короля о герцоге… Получилось так, что король обманул герцога. Но, вообще-то, если бы герцог Гиенский, брат короля, не умер, Симон де Кенже, посланный к королю, после того поехал бы к герцогу Гиенскому с заверениями, что герцог Бургундский союзников не бросил, ему нужны только те города на Сомме, а со временем он их снова будет поддерживать – то есть он тоже недолго бы придерживался заключаемого перемирия. Все это я знаю доподлинно: мне рассказал сам Симон де Кенже, побывавший в Труа сразу после тех событий. А я к тому времени уже была там. Оба они, король и герцог Бургундский, намеревались держать слово, если бы пришлось, но интриговали друг против друга, на случай, если не придется. Но герцог Гиенский умер, а король специально продержал у себя Симона де Кенже, выжидая этого, благодаря тому, что было известно, что герцог Гиенский болен… Король ведь понимал, что герцогу Бургундскому очень нужны те города на Сомме, чтобы объединять свои земли, и он не осмелится его торопить.
И так из них двоих именно герцог Бургундский оказался обманутым и оскорбленным. Вторгшись во Францию во главе войска в тысячу двести копий, герцог овладел городом Нель, это в Пикардии, и всех его жителей, кто не погиб при штурме, велел повесить. Правда, они перед тем убили его герольда, пришедшего передать им требования герцога. И, кроме того, перед штурмом он потребовал, чтобы мадам де Нель вышла из города со всеми домашними слугами и имуществом. После Неля он захватил Руа, в котором были полторы тысячи вольных лучников. Часть их, испугавшись участи защитников Неля, спрыгнула со стен, которые были невысоки, и перешла к герцогу. Во избежание измен стены крепостей надо делать повыше, чтобы спрыгнуть с них было нельзя.
Герцог приближался к моей Нормандии; по дороге к ней он и атаковал Бовэ, о котором у нас речь. Город защищали только немного людей из арьербана во главе с капитаном Луи де Баланьи и жители, всего триста человек. Уже зная о судьбе жителей Неля, они, однако, не поступили как в Руа, а, наоборот, стали отчаянно защищаться. Авангард герцога во главе с монсеньором де Кордом штурмовал город. Боеприпасов было уже мало, но все же они проделали в воротах две дыры двумя выстрелами и захватили предместье напротив епископского подворья. Как в книге пророка Исаии (XIV :XXXI): «Рыдайте, ворота! вой голосом, город! Распадешься ты, вся земля Филистимская, ибо от севера дым идет, и нет отсталого в полчищах их». Но двумя дырами история штурма ворот Бовэ только началась. В силу того, что жители города, как безумные, стали бросать со стен горящие вязанки хвороста, и ворота загорелись, как будто жители предпочли Книгу пророка Захарии (XI :I): «Отворяй, Ливан, ворота твои, и да пожрет огонь кедры твои». Но, пока ворота горели, войти в них было нельзя, несмотря на брешь. Герцог ждал, что они догорят, ибо сказано в Книге пророка Наума (III :XIII): «Вот, и народ твой, как женщины у тебя: врагам твоим настежь отворятся ворота земли твоей, огонь пожрет запоры твои». Но ворота горели весь день, благодаря тому, что жители все подкидывали хворост, и упрямства им было не занимать. Может, они и мучились при этом, как в Книге пророка Иеремии (LI :LVIII): «Так говорит Господь Саваоф: толстые стены Вавилона до основания будут разрушены, и высокие ворота его будут сожжены огнем; итак напрасно трудились народы, и племена мучили себя для огня». Но пока со стороны столицы в город тайно вошли десять копий короля. На рассвете бургундцы подвезли артиллерию; но тут оказалось, что за ночь в город вошло еще много кавалеристов короля, по крайней мере, 30 копий. Город стали обстреливать, и за две недели разрушили старую башню у ворот. Герцог велел штурмовать. Но в Бовэ уже находились коннетабль, маршал Жоакен, маршал Лоеак, монсеньоры де Крюссоль, Гийом де Валле, Мери де Куэ, Салазар и Эствено де Виньоль, и у них было по меньшей мере сто копий кавалеристов, собранных по приказу, и множество пехотинцев и дворян, собравшихся под началом этих капитанов. При проходе войска герцога через мост к разрушенным воротам в толпе задавили монсеньора д’Эпири, старого бургундского рыцаря, который был самым знатным из погибших там. А ведь так ему и было предсказано. О подобном предсказании есть в четвертой Книге царств (VII :XX): «Так и сбылось с ним; и затоптал его народ в воротах, и он умер». И был момент, когда уже флаг Бургундии развевался на стене. Но одна храбрая девушка, жительница города, Жанна Ласне… А некоторые говорят, что ее звали Жанна Форкит… Но что известно точно, что прозвали ее Жанна Хашетт, то есть Топор… Эта Жанна набросилась со своим топором на человека со знаменем – и за два удара сбросила со стены и его, и знамя герцога!
Тут мои собеседницы выказали восхищение, а фий Тес, как я и ожидала, усмотрела в этом примере доказательство того, что, как она и говорила ранее, всех героинь во Франции зовут Жаннами. Фам Сомех же сказала, что видит здесь сходство с Иудифью, по причине того, что та за два удара сняла с Олоферна голову его же мечом. И ведь обе не из Бовэ. Это я о том упрямстве, с каким они возвращаются к поиску героини или к намекам на то, что я должна ею стать.
Я не стала реагировать на этот детский лепет, а продолжила.
Из забравшихся на стену никто не вернулся. По слухам, погибло около ста двадцати человек, Симон де Кенже сказал, что гораздо больше. Раненых было почти тысяча человек. Ночная вылазка также была безуспешной, так как кони всадников спотыкались о палаточные канаты, и так потеряли двух-трех дворян. Там ранили одного очень знатного человека по имени Жак д’Орсан, герцогского фельдцейхмейстера, который несколько дней спустя умер. Герцог приказал отвести войско, чтобы за ним погнались – так его отец разгромил когда-то восставших льежцев – но жители Бовэ оказались умнее. Или упрямее. И из города не вышли. Он из упрямства – можно подумать, герцог Бургундский и сам из Пикардии – направился в Нормандию, поскольку обещал герцогу Бретонскому подойти к Руану, где собирался быть и тот. А я со страхом следила за всеми новостями, ведь Руан был когда-то моим городом, и я сама хотела более десяти лет назад отдать его герцогу Гиенскому, ныне покойному. Но тогда никто так жестоко не воевал. Герцог Бретонский отказался от своего намерения идти к Руану ввиду смерти герцога Гиенского и не тронулся из своей страны. В Нормандии герцог Бургундский подошел к городу Э, который был ему сдан, как и Сен-Валери; он велел сжечь все вокруг вплоть до самых ворот Дьеппа. Он взял и сжег Нефшатель, предал огню большую часть области Ко и собственной персоной явился перед воротами Руана. Он то и дело терял своих фуражиров – еще бы, при том, что он все сжигал, ему было нечего рассчитывать на поддержку населения Пикардии и Нормандии. И его войско испытывало сильный голод. Как в Псалтыри (СVI :V): «терпели голод и жажду, душа их истаевала в них». Ему пришлось двинуться обратно, поскольку наступала зима. И как только он повернул назад, люди короля заняли Э и Сен-Валери, взяв в плен семерых или восьмерых из тех бургундцев, что были оставлены там по договору о сдаче городов. Так герцог не получил ни одного города под свою руку взамен потерянных городов на Сомме.
