Фам Сомех (и почему все-таки она сначала думала, что фам Сомех – это фий Тес?) передала мне общее для всех нас предостережение, заключенное в истории Саломеи, которой принесли на блюде голову Иоанна Крестителя, а по прошествии времени где-то тут неподалеку она провалилась под лед, льдом ей отрезало голову, и ее принесли на блюде ее матери и отчиму. Если я правильно истолковываю намек, содержащийся в этом напоминании (а это именно намек, в честь чего мне перед кем-то плясать и выпрашивать чью-то голову на блюде?), он заключается в том, что Божья справедливость воздает каждому по его делам, а предостережение можно выразить словами «остерегись нас ослушаться, а то поплатишься». Как в книге Иова (XX :XVII, XVIII) «Не видать ему ручьев, рек, текущих медом и молоком! Нажитое трудом возвратит, не проглотит; по мере имения его будет и расплата его, а он не порадуется». Я, в свою очередь, могу очень кстати напомнить, что то же самое о Божьей справедливости уже сама писала в предыдущем письме. Могу напомнить: это о Прокрусте, Фалариде и кардинале де Ла Балю. Так что мне о ней напоминать не требовалось. Но они – не только через фам Сомех, но и через тебя – все же напомнили.
Да что это я все делаю вид, что обращаюсь к тебе, когда на самом деле – к отцам Римусу и Ариме? Тем более что далее идет, можно сказать, шпионское донесение о попытке выполнения первого поручения, непосредственно приводящего к противостоянию с драконом, ибо заговор потому так и называется, что начинается с разговоров между сообщниками…
Разговор о моем имени и одноименной деревне
Поскольку вы, отцы Римус и Арима, проявляли искренний интерес к тому, о чем беседовали мы с моими попутчицами, если столь прозаическим словом как «попутчицы» можно обозначить попутчиц по полету на драконе, могу порадовать вас пересказом некоего разговора. Начался он с молчаливых взглядов; никто не хотел взять на себя инициативы. Ведь собрались-то мы по вашему слову, когда стало ясно, что гонец ведет себя честно, печатей на письмах не вскрывает и не читает писем. Поэтому я могу здесь, не очень опасаясь, написать, что слово ваше было о совместном между нами обсуждении известного дела, в то время как ранее вы настаивали на том, что для конспирации нам не следует друг с другом разговаривать. Как говорится в Книге премудрости Иисуса, сына Сирахова (VIII :XXI): «При чужом не делай тайного, ибо не знаешь, что он сделает».
Однако, собравшись, мы испытывали объяснимую неловкость, взаимное недоверие и опасения, которое вы же и постарались нам привить, и не сразу смогли начать говорить об известном тайном деле, а только переглядывались, молча уступая друг другу инициативу.
Постепенно взаимная неловкость перешла в смешливость: каждой из нас стало ясно, что с такими попутчицами смешно и думать об успешном заговоре, уж слишком мы разные. А впрочем, если подумать, почему бы и нет? Как в государстве нужны аристократы, купцы, ремесленники и крестьяне, и у каждого своя функция, а все вместе вполне успешно работают, так и тут.
Может, у Вас, отец Римус, именно на это был расчет? Если бы только еще знать, согласятся ли мои попутчицы с таким распределением ролей…
Пока я молча рассуждала, не забывая, впрочем, приветливо улыбаться, выход из положения нашла немка. Она взялась сочинять шуточные стихи (по-французски!). Что-то на кулинарную тему, о несовместимых – так ей казалось – приправах. Что-то вроде:
Соль, сахар, перец и лимон не сочетаются в жарком.
Я: Ну, почему же?
Поскольку она была неправа – уж если сочиняешь стихи с намеком, последи, чтобы и их очевидный смысл был правдоподобным. Я не могла не намекнуть на ее неправоту, как можно мягче, конечно. Тогда тему подхватила фий Тес, но у той, при соблюдении предложенного размера, и правильно переданном смысле, в стих вкралось простонародное «ложит» вместо правильного (и не ложащегося в размер) «кладет». Так-то всякий может! Пришлось продемонстрировать им, как это надо делать – не могла же я отставать, в такой компании! И я продекламировала:
Вино не сделаешь из хмеля, добавив в солод виноград!
И тут крестьянка, до сих пор не принимавшая участия в этом стихотворном соревновании, и сидевшая с несколько остекленевшим взором, вдруг произнесла, уставясь в пространство, каким-то не своим голосом:
В один костер нельзя засунуть дрова, картошку и шашлык!
Никто не понял (что такое картошка? что такое шашлык?), а переспрашивать почему-то побоялись. Как-то она в этот момент смахивала на древнюю пифию. И вряд ли сама поняла, что сказала.
На этом кулинарная тема сама собой сошла на нет, и фий Тес продолжила импровизированное совместное творчество (а что? если мы можем вместе стихи сочинять, может, не все так и с заговором безнадежно?), перейдя на близкую ей ювелирную тематику, однако на этот раз уже у нее получилось неубедительно: почему в одном украшении нельзя сочетать разные камни? Я предложила из смежной области мастерства оружейников:
Меч не сковать из меди сплава с железом, оловом, свинцом!
Я имела в виду, что олово сплавляют с медью, чтобы получить бронзу, железо тут вообще ни причем, а свинец ни при чем в обоих случаях.
Тогда фрау Мем и фий Тес стали сочинять на тему «животные, предназначенные для одной работы, плохо будут делать другую». Кто-то из них сказал нечто вроде:
Попробуй потащить воз с солью, будь ты хоть Рыцаря конем!
Я сказала: Нет, не так!
Телегу влечь не запрягает никто Курьерского Коня!
Но тут же поняла, что еще лучше не совершенствовать оформление предложенного сюжета, а улучшить сам сюжет, добавив животных:
Нельзя запрячь одну карету Оленем, Мулом и Быком!
По-моему, это был лучший стих из всех. После этого одна горожанка попыталась упрямо вернуться к возу, а другая сказала (не отступая от предложенных размера и темы!) какую-то непристойность, демонстрируя всем легкость и несерьезность того, чем мы увлеченно занимались. И под довольное ржание горожанок и вымученные улыбки мою и крестьянки со стихами было покончено. Все как-то сразу поняли, что пора и делом заняться и перейти на прозу. Однако опять сперва наступило молчание, несмотря на то, что только что мы вместе посмеялись над собой. Может быть, это был страх, ведь сказано в Деяниях святых апостолов (XIX :XL): «Ибо мы находимся в опасности – за происшедшее ныне быть обвиненными в возмущении, так как нет никакой причины, которою мы могли бы оправдать такое сборище. Сказав это, он распустил собрание».
А может быть, несмотря на то, что вы писали о том, что никто из нас четверых не должен быть главным, а все должны действовать в соответствии с вашими указаниями, мы ощущали, что первая заговорившая, очевидно, обладает самым активным нравом, или самым большим чувством долга, словом, чем-то таким, что выведет ее на первый план и сделает ведущей, вопреки вашим указаниям, так что все уступали эту роль мне по естественному праву высших, а мне не хотелось ни нарушать ваши указания, ни вообще вести и отвечать за других. Хватило и одного раза, тогда, в Руане. Видя это, прочие начинали смотреть на фий Тес, ведь она, хоть и не аристократка, но не из простых бюргеров, а из патрицианского семейства, а горожане уважают их почти так же, как аристократов; но и она молчала. Могла бы начать разговор и фрау Мем. Хоть она-то как раз из ремесленников, но из таких, кому почтение к традициям мало свойственно; однако, будучи среди нас единственной не француженкой, она тоже стеснялась, не своего положения, а своего акцента. Так мне кажется. Не ожидали мы проявления смелости только от фам Сомех; но именно она ее проявила. Как в Евангелии от Матфея (XIX :XXX): «Многие же будут первые последними, и последние первыми».
Итак, разговор прозой начала, как ни странно, крестьяночка по имени фам Сомех, и начала с обращенной ко мне реплики. Хотя сказал пророк Исаия (LXI :XVII): «Бедные и нищие ищут воды, и нет ее; язык их сохнет от жажды: Я, Господь, услышу их, Я, Бог Израилев, не оставлю их», признаюсь, в обычных обстоятельствах мне вряд ли было бы интересно с ней беседовать. Пережитые вместе опасности сближают. Так что я даже могла бы назвать ее подругой, такой, как в Евангелии от Луки (XV :IX): «а найдя, созовет подруг и соседок и скажет: порадуйтесь со мною: я нашла потерянную драхму» – подругой, но не потерянной и найденной драхмой, которая там для объяснения радости от раскаяния одного грешника… Ей, как мне показалось, тоже было не очень ловко начинать разговор, и так получилось, что он весь состоял как бы из начала, а смысл приобрел не сразу, а только когда стал общим.
