Так народ, возжелавший независимость от мира в котором политики боготворили экономическую ценность войны, оказался заперт внутри системы с человеком, не только не разделявшим нужд народа, но навязывающим апофегей к человечности, максимальное безразличие к самому её естеству.

[Власть одурманивает]

После первых побед на политической арене, лозунг ««Процветание в разуме свободном от страсти», стал значить гораздо больше, чем кто-либо мог представить в самом начале. Официальное принятие закона «О запрете любви», означало тотальный контроль государства над жизнью общества. И чувственный мир рухнул. Парадокс заключается в том, что под запрет не попадали, ни книги, ни музыка, ни любая другая форма творческого выражения с чувственной основой. Все было еще хуже. Вы когда-нибудь сидели на диете? Представьте огромные полки магазина, наполненные съестными продуктами, сырами, сластями, ароматными и пышными хлебами, настолько свежими, что корочка их поверхности буквально трещит в момент, когда вы отламываете самый маленький кусочек, выпуская горячий пар из пористой структуры теста. Здесь все способное пробудить аппетит даже в самом невозмутимом человеке, но вы проходите мимо, потому что решили, что гораздо больше, хотите иметь спортивное тело, или у вас заболевание ограничивающее поле для реализации потребности. Основное отличие данного примера от суровой реальности Фолмрака состоит в разных мотивах. Принципиальное различие кроется в том, что при диете доминирует осознанное стремление придания телу максимально идеальных форм, закон же «О запрете любви» даровал людям лишь одну сознательную причину подчинения – страх. Жестокость и состояла в том, что свобода самовыражения в творчестве осталась, художник мог так же творить, используя силу любви или разрушения, влюбленный поэт мог писать поэмы и короткие стихотворения о любви, но без возможности практического использования, все это было лишь теоретической прорисовкой, словно макетом. Человек мог самозабвенно думать о другом человеке, но не говорить об этом, чувствовать, но не касаться.

Все попытки политического переворота становились тщетными для борцов за справедливость и свободу. Их дух был силен, но численность не была столь многозначительной. Общество было не готово. Слишком быстро произошли все перемены, для того чтобы организованно собраться и бороться с абсурдной властью, нужен был лидер внутри народа, но его не было. А поодиночке, никто не представляет угрозы и все попытки разрозненных групп переменить ход истории, обрывался на корню. Механизм работы системы, на который и рассчитывала мисс Гофман, был не хитер, но сработал ужасающе блестяще. За основу была взята теория выученной беспомощности Мартина Селигмана. Основная суть теории применимой ей на практике заключается в генерировании пораженческой позиции у людей, т.е. пассивного принятия, что формируется, после сильного и крайне негативного воздействия неподконтрольной ситуации. Выученная беспомощность была прекрасно продемонстрирована учеными на примере блох, которых посадили в открытую банку. Первоначально, все испытуемые пытались сбежать, спустя некоторое время, исследователи накрыли банку стеклом. В начале, блохи бились о стеклянную преграду весьма отчаянно, стараясь выбраться, но спустя некоторое время произошло нечто странное. Когда наконец-то преграда была устранена, ни одна блоха не осмелилась выпрыгнуть из банки! Стекло убрали, а блохи оставались там, но почему? Страх снова удариться о невидимую преграду заставлял бездействовать, и более того, этот страх предавался через поколения. Ни один потомок экспериментальной блохи из банки, не прыгал выше уровня стекла установленного исследователями. Блохи блохами, но аналогичные реакции не чужды и для Homo Sapiens. Словом говоря, эта теория сработала, мисс Гофман получила желаемое. Слабое место у любящего человека очевидно. Именно это и выступало главным рычагом давления. Когда в твой дом приходит человек и вежливо просит отказаться от прошлой системы ценностей, это звучит бредово, но имеет место быть, вспомните сектантов, но когда в твой дом приходят десять таких же людей, уже не с просьбами, а с угрозами, не только тебе, но и твоей семье, это совершенно другое. Затем, к тебе не приходят. Больше трех раз они никогда не приходят, потому что доводы имеют исключительно действенные. Редкий случай, когда так массово человечность обратилась против самого ее носителя. В духовный мир каждого, внедрился страх – любить.

И этот страх, поселенный в сердцах людей разрастался с большей силой, как чума, пожирающая одного за другим. На вечерних улочках городов окутанных романтикой лунного света, вы уже никак не могли увидеть прогуливающихся под руку влюбленных, мужчины и женщины вообще перестали совместно проводить время в обществе, поскольку любой намек на любовь карался законом. Казалось мрак, словно кислород внедрялся в каждую клеточку живого и неживого, пропитывая все естество и даже солнце, будто забыло про небольшое государство Фолмрак. Отныне здесь холод.

Любовь, матерь заботы и нежности, преданности и жертвенности была незаслуженно возведена в ранг постыдного и мерзкого проявления человеческой натуры. Особую роль в этом весьма сомнительном достижении сыграл человек завистливый и педантичный, славящийся излишней злопамятностью, правая рука мисс Гофман – Гордон Наркисс. Во внешности его выделяла приземистая фигура и порядком округленная форма черепа, как бы вдавленная в плечи, что придавало всему его образу крайне напряженный вид. Именно он был главным блюстителем исправности работы закона и отвечал за его исполнительность. Словно шакал, преследующий свою добычу, он отлавливал преступников, людей уличенных в демонстрации любви. Следует отметить, что под демонстрацией чувств сердечных, согласно законодательной системе государства Фолмрак, понимался как физический контакт романтического характера, так и более хрупкие, но и куда более мощные проявления любви в виде: заботы, поддержки и неиссякаемой веры. Эти три формы были основными, но не единственными запрещенными. Одержимый целью поимки таких вот «преступников», Наркисс даже создал секретное подразделение. Ему не было дано название, у сотрудников отсутствовала и специализированная форма, по сути, это были обычные мужчины и женщины, которых вы могли абсолютно случайно встретить повсюду, в магазине, на улице, в кафе, они ничем не отличались от других, ничем кроме цели пребывания где-либо. Доносчики не щадили ни женщин, ни детей. Достаточно присутствовать один раз при аресте ни в чем не повинных влюбленных подростков, по сути дела, детей, что бы впредь мать боялась прилюдно сказать доброе слово ребенку, и отец держал дитя от себя в стороне. Мог ли кто-нибудь из случайных прохожих спасти жертв безумного закона, не рискуя так же оказаться в грязной кутузке, под тяжелым взглядом надзирателей? Конечно же, нет. Все отцы, все браться и сестры, все матери и друзья на этих показательных арестах безучастно наблюдают за чужим горем, не потому что им не жаль, не потому что сердца их окутала жестокость, а потому что никто не хочет так же. Говорят, если человек видит зло и не оказывает помощь нуждающемуся, он повинен в нем ровно также как и сам его создатель. Но всегда ли это истинно верно? В ситуациях, где не вмешательство оправдано реальной витальной угрозой, я думаю, что нет. И все это понимали. К несчастью в своем горе люди были едины, но разобщены страхом и этот естественный ужас с неимоверным чувством сожаления, каждый раз отражался в молящих взглядах наблюдающих «помоги им Господи и огради наши семьи от этой участи». Без права на оправдание, без права на защиту, арестованным беднягам, что становятся жертвами доносов, просто заламывают руки и увозят в неизвестном направлении. Увозят лишь потому, что какому-то доносчику показалось, что ты флиртуешь, слишком любезен, не по-товарищески проявляешь заботу, а с более глубоким эмоциональным подтекстом. Просто кто-то берет и перечеркивает твою жизнь, стирает из истории, так же легко, как обычно говорят «С добрым утром, вам один кофе Сэр?».