– Как княжество Монако?

Таласс задумчиво кивнул:

– Наверное. Почти как княжество Монако.

Брукс принесла поднос с напитками. Хью отметил, что поднос тоже был деревянным, зато чашки – из переливающегося стекла.

– Я много путешествую, – сказал он. – Но города, подобного Марблиту, еще не встречал.

Таласс встретился с ним взглядом и вдруг подмигнул.

– Что могу сказать, мастер Хью… Вам повезло!

Что до Бритт, то она никуда не пошла. Она не любила гулять по незнакомым городам, быстро в них терялась и не могла найти дорогу назад. В глубине души она подозревала, что и в нынешнее приключение влипла только потому, что отправилась путешествовать в одиночку, несмотря на попытки Брайана и Ри ее отговорить. Но братья никогда не вмешивались в ее решения: могли давать советы и предлагать варианты, но в конечном итоге слово оставалось за ней. Теперь Бритт в глубине души сожалела об этом.

Брайан и Ри снились ей ночью, но поговорить с ними не получилось. А два чужака, с которыми судьба свела ее на заснеженном перроне, разбежались кто куда поодиночке. Бритт оставалось только удивляться: кто добровольно останется в одиночестве в незнакомом месте? Но и навязываться им не захотела. Осталась в своем собственном, совершенно недобровольном, одиночестве, и отправилась гулять по площади. Здесь тоже было красиво. Очень красиво. И никуда не надо было идти.

Площадь – видимо, центральная, как часто бывает в небольших европейских городах – с четырех сторон была окружена домами. Бритт помнила, что главным зданием положено быть либо ратуше, либо дворцу, либо собору. Никаких церквей поблизости не наблюдалось, а вот ратушу она опознала сразу: по помпезному виду и флюгеру на островерхой башенке. Бритт пересекла площадь и прочитала табличку на двери. «Ратуша города Марблита» – гласила табличка, а вокруг не было ни охраны, ни работников, да и сам дом выглядел тихим и сонным. Видимо, у главы города рабочий день начинался позже, чем у тетушки Мэйв.

Бритт обернулась. Дом тетушки Мэйв стоял прямо напротив, окна в окна. Видимо, их гостеприимная хозяйка в самом деле занимала высокое положение в городе, раз ее дом так удачно расположен.

По другим домам сложно было сказать, жилые они или нет. Магазинных витрин было не видно, но и только. Быть может, там сплошное засилье юристов и менеджеров. Бритт терпеть не могла юристов и менеджеров. А художники точно не выбрали бы себе подобные дома: в них тесно творить.

На площади было пустынно. Только в западной части высилось какое-то сооружение, прикрытое шторой – не иначе, как от снега или дождя. Бритт заинтересованно покосилась на него и решила посмотреть: что там?

Она почему-то подумала про трибуну. Если есть Мэр, как она краем уха слышала из разговоров, то должна быть трибуна, с которой оный Мэр зачитывает свои указы. Она устроила альбом для рисунков удобнее под мышкой и решительным шагом направилась к темнеющему в рассветных сумерках полотну.

«Было бы забавно, если бы трибуна тоже была из стекла», – подумала Бритт, наблюдая свое отражение в крупных мозаичных плитках, которыми была вымощена площадь.

Здесь определенно очень, очень, очень сильно любили стекло. Иначе сложно было объяснить страсть к витражам и мозаике и пренебрежение простым, проверенным временем крепким булыжникам.

Широкое плотное полотно определенно скрывало что-то, что при ближайшем рассмотрении никак не могло оказаться подиумом. Из-под ниспадающей ткани, похожей больше на цирковой шатер, проступали странные силуэты. Конструкция не была огорожена ничем, поэтому Бритт сочла возможным заглянуть под необычный шатер и узнать – что же все-таки он скрывает. Она приподняла тяжелую, промерзшую за ночь ткань, ощутив покалывание в ладонях от соприкосновения с холодной материей, и просунула под нее голову. Ее обдало холодом. Она присмотрелась и в сумерках увидела лицо с прикрытыми глазами.

Бритт громко охнула и отшатнулась, попав в чьи-то крепкие объятия.

– Леди, позволите узнать причину вашего испуга? – вкрадчиво прошептал голос в самое ухо.

– Т-т-там… лицо! – выдавила Бритт, чья натура, впечатлительная, как у многих истинных художников, легко дорисовывала собственной фантазией любые намеки реальности.

– Лицо наверняка расположено на голове, а голова – на плечах, а стало быть, и бояться не стоит, – неизвестные руки отпустили плечи Бритт.

Человек обошел ее со стороны, давая себя рассмотреть. Одет он был чудно: в старомодный длиннополый пиджак нежного зеленого цвета, фиолетовый галстук, расписанный часами и звездами, а в глазу у него торчал настоящий монокль.

– А вы кто? – осторожно спросила Бритт.

– Я? – Человек крутанулся вокруг своей оси. – Мое имя Дроссельфлауэр. Дрос-сель-фла-у-эр. Почти как Дроссельмейер, только у меня в имени есть цветы, и я – знаете – просто терпеть не могу кукол! Особенно всяких щелкунов.

– Меня зовут Бритт, – поспешила Бритт восполнить недостаток вежливости, который начинала ощущать со своей стороны.

Дроссельфлауэр рассеянно улыбнулся.

– Красивое имя, ни мужское, ни женское, скорее английское, – пробормотал он. – Так вернемся к тому, что вас испугало. Разрешите показать?

Бритт заинтригованно кивнула. Дроссельфлауэр ухватился за тяжелый позолоченный шнур, которого Бритт не видела раньше, и с силой дернул вниз. Ткань медленно опустилась на землю, надуваясь, как парашют, открывая взгляду величественную старинную карусель.

Все в ней поражало воображение: размеры диковинных животных под позолоченными седлами, мощные столбы, поддерживающие фигуры на весу, гигантский купол, расписанный яркими звездами… Фантасмагорические фигуры выступали из туманной дымки и высились над Бритт, поднимаясь над ее головой. Чтобы подняться на карусель, надо было воспользоваться лесенкой. Другие же наоборот – дремали, точно верблюды, преклонив колени, почти на уровне ее роста. У одной фигуры Бритт увидела глаза, что напугали ее. И поняла, наконец, что было не так. Дело было в этом лице – человеческом, на звериной морде. И вовсе не лошади и верблюды кружились под веселую музыку в карусели. Крылатый сфинкс, единорог, вепрь, и огромная змея с витой бородой – вот кто это был. У всех, кроме сфинкса, были открыты глаза – и это пугало еще сильнее.

– Неплохо, да? – спросил Дроссельфлауэр, подходя ближе.

Он похлопал сфинкса с человеческим лицом по фиолетовому боку. Бритт захотелось сию же секунду нарисовать его руки: тонкие, с длинными пальцами, затянутыми в светлые замшевые перчатки.

– Меня напугало… лицо. Очень живое.

– Да, такова природа стекла. При необходимости оживит все, что угодно, но придаст ему мертвый вид!

Бритт присмотрелась. Глаза фигур были все до единого выполнены из стекла.

– Здесь, что же, все из стекла? – выпалила она.

Дроссельфлауэр рассмеялся.

– По большей части. Такой уж город! Что стоит изобрести неразбиваемое стекло крепче алмаза, и не использовать его в быту? К тому же цветные стеклышки это так красиво…

Глаза его подернулись мечтательной дымкой.

– Я хочу нарисовать их, – прошептала Бритт.

– Так нарисуй. Что тебе мешает?

– Я не знаю… Как передать эти цвета.

Небо окончательно прояснилось, и солнечные лучи добавили стеклянным фигурам оттенка и глубины. Они мерцали и переливались, как мерцает и переливается морская вода на глубине.

– Ничего не мешает попробовать, – шепнул ей на ухо Дроссельфлауэр.

Бритт заворожено кивнула.

Скинув шарф прямо на землю, она принялась обустраивать рабочее место. Ей уже много лет не требовалось удобство для творчества: она рисовала где угодно, где застал порыв, и привыкла сидеть и на обледенелых перилах, и на грязной земле. Чистая мозаичная мостовая казалась подарком судьбы. Разве что шарф для тепла скинуть вниз: все-таки земля промерзла за холодную ночь.