«Пришли» – сказала Лида, развернувшись у деревянной калитки.

За её спиной в палисаднике цвели жёлтые бархатцы. Качалась и шелестела листвой черемуха. Лида стояла, чуть наклонив голову, и смотрела на меня, улыбалась лукаво – одними уголками губ.

«Значит, послезавтра уезжаешь?» – спросила она

«Взрослая жизнь зовёт».

«И куда тебя отправят?»

«Ещё не знаю. Скорее всего, на север. Следачить в городе у меня нет желания, а в здешних районах мест нет».

«Деревенский мальчик?»

«А ты городская девочка?»

«К сожалению».

«Почему к сожалению?».

«Город – не место для таких, как я».

«Каких таких?»

Лида вновь подмигнула мне. Затем задумалась на миг и поманила пальцем.

«Подойди, кое-что скажу…»

Я шагнул и в следующую секунду она поцеловала меня. Сделала это так ловко, что я растерялся на мгновение. А когда поднял руку, чтобы обнять и прижать к себе Лиду, она уже отшагнула назад и, прикусив губу, вновь посмотрела на меня с бесовским огоньком в глазах.

«Отыгралась, ведьма», – подумал я весело.

«Успехов, – сказала Лида, возвращая куртку. – Будет время, забегай. Только не сюда. Тётя у меня немного строгая, так что лучше на работу».

«Во сколько заканчиваешь?»

«Ты же будущий следователь, – улыбнулась Лида. – Узнай всё сам».

«Хорошо. Приду завтра вечером. Обещаю».

«Буду ждать, кот».

Она ушла, а я остался около её калитки, и ещё полчаса переминался с ноги на ногу, чувствуя, как внутри что-то переворачивается и расцветает. Я надеялся, что Лида выглянет в окно, помашет мне на прощание. Выкурил, наверное, треть пачки, но шторки за рамами так и не шелохнулись. И лишь потом, после свадьбы, Лида призналась, что всё это время она стояла у окна. Смотрела сквозь задернутые шторы за тем, как я не нахожу себе места, и тихо смеялась над моими попытками разглядеть что-нибудь сквозь просвет занавесок.

А тогда я об этом не догадывался. Тогда я возвращался домой по пустой деревне с чувством, будто меня ударили обухом по голове. Ещё утром я был свободным бездомным романтиком, чьи вещи умещались в один чемодан. Был цельным, ничем не связанным, и, может, болеющим изредка вечерней тоской, но теперь после этой прогулки и поцелуя меня словно разбили на тысячу зеркальных осколков, которые искрили, кружили, кололи, и сладкая тоска вперемешку со счастьем захлёстывала волнами, и звёзды на небе плясали в пьяном хороводе, и трава под ногами была мягкой и сочной, и воздух пропитан жизнью.

В ту ночь я засыпал на пуховой перине, слушая как на соседней постели храпят в стельку нарезавшиеся медсестрички. За стенкой надрывались пружины кровати, и сладко вздыхала под Максом Леночка. Мне было всё равно на этот скулёж и на все блудливые шорохи, ведь душа моя летала высоко под небом – чистая, легкая, разорванная пополам одним колдовским поцелуем. Я провалился в сон, и до рассвета мне снились тёмные вьющиеся волосы, лукавые глаза и желтые бархатцы, цветущие в палисаднике…

А на следующее утро позвонили из прокуратуры. Собеседование с генералом перенесли на день раньше, и пришлось бежать на автобус с тяжелой, похмельной головой. Я собрал вещи наспех, попрощался с Максом и ещё до обеда уехал из Рощи.

И когда вернулся неделю спустя, Лиды здесь уже не было.

***

Сигарета потухла. Я бросил окурок перед собой и затоптал ботинком.

«Засиделся, – мелькнула мысль. – Нужно идти за продуктами».

Продравшись сквозь заросли крапивы обратно за двор, я обернулся и ещё раз окинул колебинский пятистенок взглядом. «Странное всё-таки чувство. Смотришь на избу, и будто в землю проваливаешься».

Из леса налетел холодный ветер. Пробежала по телу дрожь. Вновь защекотала тревога. Прежде чем идти в посёлок, я решил, что нужно заглянуть домой – проверить всё ли хорошо с Лидой.

Она спала на диване – там же, где я её успокаивал. Лежала на боку, зажав подушку между коленями. Я осторожно сел рядом и поправил сбившийся плед. Затем погладил Лиду по голове – нежно, едва касаясь волос. Лишь бы не разбудить.

«Спи, родная, спи. Отдыхай. Я всё сделаю сам. На свете непременно есть способ победить смерть. И я найду его, обещаю».

Сердце кольнуло иглой. Совсем как тогда – под ветвями черемухи, у палисадника с желтыми бархатцами – в ночь, когда я пообещал Лиде, что приду за ней следующим вечером. Пообещал и не пришёл.

Чувство вины нахлынуло, словно нежданный ливень. Утопило душу, а затем так же быстро исчезло, оставив после себя лишь сырое чувство собственной никчемности. То самое паршивое ощущение, когда, попав под дождь, стоишь посреди улицы вымокший до нитки – жалкий и непохожий на человека.

«Возьми себя в руки, Андрей. Мечешься весь день, как подросток. На эмоциональных качелях солнышко крутишь».

Собрав остатки воли в кулак, поднялся с дивана и вышел на улицу. Но стоило шагнуть за двор, как я снова застыл у калитки. Застыл и понял, что боюсь оставлять Лиду одну. Мне мерещилось, что вот сейчас я уйду, пусть ненадолго, буду ходить по посёлку и искать кролика на ужин, а когда вернусь, Лида уже умрёт.

Пришлось зайти обратно в дом. Убедиться, что жена действительно дышит.

Затем снова вышел. Снова вернулся.

– Чёрт, – выругался еле слышно, чувствуя себя псом, привязанным к дому невидимой цепью. Лесным чертиком, чью тень прикололи к земле иголочкой.

Не зная, как погасить беспокойство, я начал ходить по комнате туда-сюда. Взгляд упал на шкатулку, валявшуюся на полу кверху дном. Взяв её в руки, сел за обеденный стол и начал вертеть шкатулку из стороны в сторону, пытаясь разглядеть что-нибудь в лакированном дереве. В отражении мелькали размытые очертания комнаты. Лестница, камин, дверь. Диван, на котором спала Лида. На секунду показалось, будто рядом с диваном в ногах у жены я вижу белое пятно… Но наваждение тут же развеялось, и сколько бы я больше не всматривался в поверхность шкатулки, ничего необычного так и не увидел.

Зато, когда обернулся, вздрогнул. Чёрный кот сидел на карнизе окна. Неотрывно следил за мной через стекло желтыми колдовскими глазами.

– Твою мать, – тихо выругался я, переводя дух. – Ты меня так в могилу сведёшь. Хватит пугать.

Кот наклонил морду чуть набок. Затем перевёл взгляд на Лиду. Или на кого-то рядом с Лидой.

– Видишь её? – спросил я шёпотом.

Ирис не ответил. Он спрыгнул на террасу, скрывшись из виду, а когда я открыл дверь и выглянул на улицу, кота уже и в помине не было. В голове шевельнулась безумная мысль: «А может, это ты в дверь и стучался?»

Чувствуя, что окончательно схожу с ума, я покачал головой. Накинув куртку, замкнул за собой дверь и отправился в посёлок. Подкуривая на ходу сигарету, решил, что нужно ещё раз позвонить Максу и узнать, где в Роще можно раздобыть кролика.

Номер друга оказался вне зоны действия. Уже почти убрав мобильник в карман, я вдруг задержал руку и задумался. Затем снова открыл телефонную книгу.

«Не стоит этого делать, – повторял я себе, пока палец прокручивал список контактов. – Ты обещал».

Палец замер на букве «В». На душе стало так тяжело, что я даже оглянулся, вообразив, будто Лида может следить из окна. Я вёл себя, словно неумелый начинающий воришка, стыдясь греха, что вот-вот случится – того самого груза, что давил с самой зари. Я знал: это просто звонок. Всё ради общего блага. Всё, чтобы вырвать Лиду из костлявых пальцев той, что стоит по другую сторону зеркала. Я знал это… Знал и не верил. Потому что маятник под сердцем качнулся, когда прозвучал первый гудок. Груз потянул на дно, когда в трубке затихло, зашуршало, а затем прошелестело нежным:

– Алло.

Забытое чувство… Сладкая гниль, будто вкус перезревшего яблока.

– Привет, Вик, – сказал я. – Есть минута?

В трубке застыла тишина, прерываемая лишь глубоким, хорошо различимым дыханием. Я слышал, как Вика успокаивается. Связь была чистой. Никаких помех, что шуршали в телефоне полчаса назад.

– Да, конечно. Ты по поводу или так?