Меня вдруг пробрал смех. Дурацкая-дурацкая шутка.

Я уселся на краю постели и достал из тумбочки сигареты. Глядя в пол, закурил. Краем глаза заметил, как поморщилась Лида. Думал, что сейчас разругается, но нет. Лида промолчала… Вместо этого она взяла с трельяжа стакан с водой и протянула мне под пепел.

Выкурив сигарету до половины, я спросил:

– Почему в воскресенье?

– Три дня. Она всегда так приходит.

– Сегодня пятница.

– Она пришла не сегодня.

Я посмотрел на жену. Сглотнул вставший в горле комок.

– А когда?

– Вчера вечером.

Маятник провалился вглубь. Закружилась голова – то ли от табачного дыма, то ли от услышанных слов.

– Почему ты не сказала?

– Было поздно, ты спал. Не хотела тебя будить.

– Наверное, всё-таки стоило.

– Наверное, – кивнула жена. – Но я этого не сделала.

Я отвернулся и потушил окурок в стакане. Задумавшись, провел пальцами по шраму на шее.

– Будешь теперь обижаться? – спросила Лида.

– Нет, конечно. Не говори глупостей.

– Хорошо… Это хорошо.

Мы долго молчали. Затем я спросил:

– Ты уверена, что не ошиблась? Может, тебе померещилось?

Лида усмехнулась и мельком глянула в зеркало.

– Нет. Не померещилось.

– А, вообще, ты нормально себя чувствуешь?

Лида издевательски повела бровью.

– Ну в смысле, я хотел сказать… В плане самочувствия. Физического. У тебя ничего не болит?

– Нет, кот. У меня ничего не болит.

Я кивнул. Стало словно бы легче.

– Давай я всё-таки позвоню Вике. Она проведёт тебя на томографию, сделаем всё за день, там посмотрят…

– Андрей, – перебила меня Лида. – Давай договоримся. Никаких врачей, хорошо? И тем более Вики.

– Это не займёт много времени. И самой Вики не будет, она просто скажет, кому нужно…

– Андрей.

– Ладно, – кивнул я.

Уставившись в пол, несколько раз провёл ладонями по опухшему за ночь лицу. Голова не успела толком проснуться. Мысли кружились в беспорядке, цепляясь одна за другую. Мутные, рваные образы, словно покрывшиеся паутиной снов.

Лида вновь отвернулась и посмотрела в трельяж. Она разглядывала в нём кого-то.

«Ты знаешь кого, Андрей. Не изображай идиота. Ты ведь помнишь этот запах. Конечно, помнишь… Ты никогда его не забудешь. Кто угодно, только не ты. Ты знаешь, как будут пахнуть эти три дня, знаешь, как будут пахнуть простыни и подушки. Сырой болотный запах, который не выстираешь никаким порошком. Ты ведь помнишь. Он пройдёт сам. Через три дня».

Меня словно выдернули из кровати и бросили на три года назад.

Казалось, будто ночной кошмар пробрался из сновидений в реальность. Невидимое чудовище опутало щупальцами комнату, а вместе с ней и всю жизнь. Чудовище крутило, сжимало, ломало хребет. Совсем как тогда – в тот самый ноябрь.

Нет. Она не посмеет забрать и её. Я не переживу это снова.

– Кот, прошу, не нужно…

Я не заметил, как потерял контроль. Только почувствовал, как живот сводит болезненной судорогой. Затем понял, что задыхаюсь.

Я закрывал лицо ладонями и сжимал зубы, пытаясь сдержать слёзы. Чувствовал, как присевшая рядом Лида гладит меня по спине. С её пальцев струилось тепло. Словно золото, словно древесный сок. Незримые нити скользили по коже, проникали в сосуды и разливались по телу успокоением.

Не знаю, сколько это продолжалось. В конце концов, боль просто закончилась. Ещё какое-то время я вздрагивал, как в посмертных конвульсиях, а потом опустил ладони. Посмотрел на Лиду. Её чёрные волосы лились по шёлку ночной рубашки. Они пахли хвоёй, совсем как новогодняя ёлка. Такой тёплый и праздничный запах, что невольно захотелось мандаринов.

Я прижал жену к себе и почувствовал, как её тепло заполняет образовавшуюся в груди пустоту. Чёрные локоны Лиды пахли детством и радостью. Никакой не рекой.

«Этого не случится, – пообещал я себе. – Больше не позволю».

Болотный смрад кружил где-то рядом, но был не в силах победить Лиду. Мою златоглазую любимую Лиду.

– Когда ты хочешь уехать? – спросил я.

Лида прикусила губу.

– Прямо сейчас.

– Хорошо, – я кивнул. – Если так, то готовь вещи. Поедем в Рощу. Проведём вместе эти три дня.

***

Всё было не по-настоящему и, конечно, происходило не с нами. Ведь, если б Лида и вправду умирала, то наша машина бы не сломалась, и мы бы не ехали за город на такси – в прокуренной иномарке, в компании надоедливого водителя.

Всё это было лишь сном. Навязчивыми видениями на фоне вечного стресса.

Тем утром мы долго и основательно собирались. У нас оставалось меньше трех суток, а мы транжирили время и разгуливали по квартире, словно уже опоздали, и теперь можно не торопиться.

Лида ходила по комнатам. Водила ладонью по стенам и мебели. Поливала цветы и шептала им что-то нежное. Протирала листья и стебли… Листья и стебли шептали ей что-то в ответ. Зелёные, сочные, полные жизни.

Когда чемодан был собран, Лида посмотрела на меня – коротко, с просьбой во взгляде. Я кивнул. Знал, что ей это нужно. Мы подошли к детской.

Перед тем как войти взялись за руки. Постояли у порога пару мгновений. Потом Лида повернула дверную ручку. В комнате Алисы всё было так же, как и три года назад. Ни у кого из нас не поднялась рука хоть что-то здесь изменить, и поэтому время тут схлопнулось, словно на фотографии.

На розовых обоях висели плакаты с динозаврами и планетами. Мальчишеская любовь дочери к космосу и древним ящерам всегда умиляла меня. Помнится, однажды я зашёл в детскую и увидел, что над плакатом тираннозавра висит картинка с горящим метеоритом. Рядом с ящером угловатыми буквами была нацарапана фломастером надпись. «ЗАТО НИ НАДА БОЛЬШЕ НА РАБОТУ». Я смеялся тогда до самого вечера.

В дальнем углу комнаты сидели игрушки. Компания плюшевых друзей. Я помнил их по именам: Медвежонок, Принцесса, братья Волчата, и Барсик, который на самом деле был крокодилом. Место посередине было пустым. Раньше там жил главный любимец – Заяц. Белый, ушастый, одетый в рубашку с оторванной пуговицей. Алиса таскала его везде с собой. Именно он разделил с ней последний сон.

Я закрыл глаза. На мгновение в ушах зазвучал ливень… Капли барабанящие по чёрным зонтам. Ручейки, стекающие в землю с лакированного дерева.

Скрипнул комод, и я очнулся. Лида достала из ящика черное платьице в желтый горошек.

– Кот. Хочу…

– Конечно. Бери.

Лида благодарно кивнула. Она сложила платье в несколько раз и с нежностью провела ладонью по ткани. Затем взглянула на детскую и вместе со мной вышла в гостиную.

…мы ехали в трясущейся прокуренной иномарке, и позади оставался город с его серыми зданиями, серым небом и серой рутиной. Бетонные коробки становились всё меньше и ниже, пока не превратились в полуразрушенные деревянные халупы. Потом жилые дома и вовсе исчезли. В запотевшем окне проносились лишь автозаправки, придорожные кафе и гостиницы. Через какое-то время не осталось и их. Дорогу обступил лес. Изредка его разрезали высоковольтные линии с четырехногими башнями, и каждый из этих решетчатых исполинов напоминал мне неудачную пародию на новогоднюю ёлку.

В салоне машины потянуло сыростью.

Просто проехали Енисей, подумал я.

Лида сидела рядом, положив голову мне на плечо. Всё что я хотел – это ехать с женой вдвоём, слушая тишину, но водитель такси то и дело нарушал наш покой. Он оказался конченой сукой, этот водитель. Дело было даже не в том, что он содрал с нас втридорога, – деньги уже не имели значения, – а в том, что этот лысый, похожий на обезьяну таксист не понимал очевидных намёков. Каждый раз, когда он начинал разговор о политике, или ещё о чем-то настолько же мерзком, я смотрел на него в зеркало заднего вида и убедившись, что он видит, едва заметно качал головой. Мол, мужик, давай завязывай. Просто молчи. Лысый не понимал, либо делал вид, что не понимает. Очевидно, ему было скучно ехать два с половиной часа, погрузившись в молчание, поэтому не проходило и пяти минут, как он снова нарушал тишину. Чем больше он раскрывал рот, тем сильнее оттуда сквозило глупостью. Лысый был младше меня лет на десять; казалось, только вчера выпустился из техникума, а говорил с таким видом, будто имел учёную степень по политологии. Он талдычил про особую судьбу России и врагов на Западе. Говорил о патриотизме и о других неуместных вещах. Мне хотелось ударить его головой о руль.