Я с сомнением посмотрела на Дмитрия, запахивая халат.

– Неужели ты думаешь, что у тебя проморгают начало гнилушки? – с улыбкой сказал Дмитрий. – Тебе же почти каждый день анализ крови делают. Ты особенная! Тебя никакая гнилушка не берет.

После того как Дмитрий ушел, я еще долго не могла успокоиться. Я все еще ощущала осторожные прикосновения его пальцев. Из-за них противный зуд превратился в какое-то электрическое покалывание, которое можно было назвать даже приятным.

В голове опять прозвучали его слова, сказанные мягким баритоном: «Ты особенная!». Как бы в ответ на них я ощутила, как между ног что-то резко запульсировало, а потом меня бросило в пот. Этого еще не хватало! Я отправилась в душ.

Душевое и все сантехническое оборудование на базе было просто великолепным. Пожалуй, это единственно, что мне здесь нравилось на все сто процентов. И что самое удивительное: душевая кабина была оборудована не только множеством насадок и регуляторов, с помощью которых можно было менять температуру воды и ее напор. В ней были еще и цветные лампочки. И все это можно было включать и выключать как угодно.

А можно было просто нажать на кнопку и выбрать готовую программу. Тогда кабина сама делала воду то горячей, то прохладной, то превращала струи в колючие иглы, то лила воду широкой, плавной лентой. И все это сопровождалось переливами цвета.

Стоя под разноцветными потоками воды, я все думала о Дмитрии. Почему он вдруг так меня взволновал? И ведь он совсем не был в моем вкусе. Я ведь уже достаточно взрослая, чтобы понимать, какой мужчина мне нравится.

Начиная где-то с 8-класса, я была уверена, что мне нравится Ален Делон. Маме он тоже нравился. У нас было полное собрание его фильмов. Папа даже любил подшучивать над этим ее увлечением, и всякий раз, когда мама предлагала посмотреть какой-нибудь из его фильмов, папа, смеясь, напевал:

«Ален Делон говорит по-французски

Ален Делон не пьет одеколон

Ален Делон пьет двойной бурбон

Ален Делон говорит по-французски…»

Мама тоже смеялась, краснела, шутливо замахивалась на него и говорила: «Ой, да ну тебя, Слава!». А потом мы все вместе смотрели фильм. Обязательно по-французски. Мама была учительницей французского, поэтому нас с Кирой она приучила говорить на этом языке с самых ранних лет.

Дмитрий совсем не был похож на Алена Делона. Он был высоченный, но не мясистый амбал, и не жердь, хотя плечи у него были узковаты для такого роста. Черные волосы и вечная мелкая щетина на щеках. Борода и усы у него росли так быстро, что он выглядел слегка небритым уже к обеду.

Лицо у него было немного асимметричное. Крупный нос с большими ноздрями слегка свернут набок. Одна щека чуть круглее другой. Уши тоже большие. Настоящий ушастик.

Я представила его себе через много лет, когда у мужчин начинают бурно расти волосы в носу и ушах. Получилось, что он будет похож на Чудо-Юдо Болотное Беззаконное с зарослями седых волос, пучками торчащими из большущих ушей. Нарисованная воображением картина показалась мне такой забавной, что я захихикала.

Удивительно! Я впервые смеюсь после смерти родителей. И рассмешил меня Дмитрий, даже сам не зная того.

Но ведь он мне не может нравиться. У него очень полные губы, тяжелая, чуть удлиненная нижняя челюсть (вообще-то, такой рот принято называть «чувственным», но именно такая форма мне и не нравится). А все лицо у него усыпано разноцветными родинками: черными, коричневыми и красноватыми.

Хотя, и у меня черных родинок довольно много. Потому-то они мне и не нравятся. И у папы были родинки. Много. А одна большая у него была на руке, и мама часто ее измеряла и все боялась, чтобы это родинка не стала изменяться. А папа отшучивался, и говорил, что если не думать о плохом, то оно и не случится.

Да уж. Разве мы могли подумать о таком плохом, которое случилось на самом деле? А вот случилось же.

Мысли о Дмитрии посещали меня все чаще, но потом кое-что произошло, что сблизило нас по-настоящему.

Обещанный переезд настолько затянулся, что уже настала зима, а мы все еще сидела на старой базе, и никто никуда не переезжал. Уроков тоже не было. Медицинскими тестами нас больше не терзали, но крови брали много. Но мы с Кирой были рады – по крайней мере, из нас больше не выкачивали костный мозг.

Кормили нас теперь по-разному. Мое меню было прямо-таки роскошным: свежие экзотические фрукты, всякая рыба, морепродукты. Пришлось даже научиться орудовать щипцами и вилками для крабов.

Делиться всеми этими разносолами с Кирой не разрешалось. Правда, ее тоже кормили очень хорошо.

Меня удивляло, что нам не запрещали общаться, и по-прежнему разрешали ей оставаться в моей комнате на ночь. Ведь она заражена. И не просто заражена, а болеет – ведь ей каждый день приходится принимать лекарство. Но нас не разлучали, и это было хорошо.

Жизнь стала более монотонной и скучной. А, может быть, мы просто стали привыкать? Или были слишком сыты? Кормили нас на убой и заставляли съедать все без остатка. Я даже боялась, что мы начнем жиреть, но нам поставили в комнаты по беговой дорожке, и каждый день нужно было пробегать заданную дистанцию.

Все это становилось похоже на жизнь двух мартышек ценной породы в зоопарке.

Новый год мы отметили скромно, хотя и получили небольшие подарки. А на базе произошли небольшие изменения.

После того как с базы убрали психолога-Айболита, на его место поставили женщину. Разговаривала она с сильным акцентом, звали ее Гиртдж Готфридовна Дийкстра.

Судя по имени, она была голландкой (интересно, остались ли еще разные страны, или после эпидемии их уже нет и все глобализовалось?). Лет ей было, наверное, под 60 (молодые женщины почти все погибли во время разгула гнилушки, основные выжившие были из старшего поколения), а внешность у нее была в высшей степени оригинальная.

Первое, что бросалось в глаза при взгляде на Гиртдж Готфридовну, это ее необъятные размеры. Лицо ее было похоже на огромную розовую грушу, в которую какой-то злобный шутник вставил круглые синие глаза, носик-пятачок и прорезал огромный жабий рот. Если бы не туго натянутая на подушках кожа, она бы была похожа на Джаббу Хата из «Звездных Войн».

Душеспасительные беседы с психологом были обязательной частью моей жизни на базе. И может быть, они могли бы быть полезны, если бы не оригинальные личности этих психологов: первый оказался «Айболитом», коллекционировавшим высокохудожественные кубки из человеческих черепов, а второй – Джаббой Хаттом. Иногда мне казалось, что гнилушка по какой нелепой случайности сгноила всех нормальных психологов, и оставила вот этих.

Беседы с Гиртдж Готфридовной Дийкстра давались мне нелегко. Она так невыносимо коверкала слова, что ее трудно было понимать. Не знаю, в самом ли деле ей настолько не давалось русское произношение, или она нарочно искажала звуки и старалась сделать их как можно более нелепыми.

После первых нескольких сеансов бесед Гиртдж Готфридовна переключилась на выполнение тестов. Мне приходилось рисовать какие-то глупые картинки, заполнять таблицы и анкеты. Некоторые из них были мне хорошо знакомы. Моя подруга Нина собиралась стать психологом и очень увлекалась всякими тестами. Она выискивала их в Интернете, и мы часто вместе их делали, проверяли результаты, а потом смеялись до слез, читая наши «психологические портреты» и рекомендации, которые выдавала программа.

Нину это занятие настолько увлекало, что она выполняла один и тот же психологический тест несколько раз, вводя разные ответы, до тех пор, пока не получала «хорошую» оценку. Довольно быстро мы научились с ней разгадывать эти подобия кроссвордов так, чтобы программа выдавала нам сообщение, что наше психологическое состояние стабильное.

Многие из этих тестов, или очень похожие, теперь мне предлагала высококвалифицированная, многоопытная, выжившая в ужасной эпидемии профессионалка. Бьюсь об заклад, она когда-то набрала их с тех же ресурсов, что и Нина.