– Субтильная субстанция демократии, – наклонив голову вбок, Арман переключил канал, лишь бы избавить себя от досужих домыслов продажных репортеров. По несчастливой случайности и совершенно немилосердному провидению он попал на трансляцию выступления Мастерса. Тот требовал привлечь к ответственности всех мракобесов, способствующих распространению лжи о пропаже Всеотца. – Старый козел. – Государственный Секретарь, ухватившийся за возможность прибрать к рукам бразды единоличного правления, не прекращал вещать о гражданском долге и коллективной безопасности. – Я пью за эпоху Мастерса, к которой испытываю абсолютное и блаженное отрешение!

С этими словами он запрокинул голову и влил в себя остатки бутылки. Телевизор замолк, уступая место разрывающей барабанные перепонки музыке. Но ему было плевать. Голос исполнителя наряду с оглушающими ударными и волчьим воем на заднем плане буквально дробили стены и стекла. Есть вероятность, что соседи вызовут полицию, хотя не рискнут. Последняя такая выходка окончилась ночной перестрелкой личной кардинальской гвардии со служителями порядка на фоне выбрасываемых из окна купюр. Гори оно все синим пламенем. Весь этот прозелитизм и мессианизм вместе с другими извращенными формами “изма”. Блаженствуя в наполненной до краев ванне, Мануэль одновременно поливал себя содержимым другой бутылки, подаренной израильским атташе восемь лет назад. Достойное развлечение для одного, празднующего конец долбанного мира.

Конец периода Регентства.

Выбравшись из помещения, исторгавшего клубы горячего пара, Волкер облегченно вздохнул. Он назвал бы это истинным перерождением, если бы не начал испытывать отвращение к разному роду теологическим концепциям. Направившись к стеллажу с алкоголем, умышленно выставленном на всеобщее обозрение, политик слегка пошатывался. Наркотическая дымка окольцевала сознание – как он скучал по этим непередаваемым ощущениям. Колонки едва не разрывались на части от исступленного крика. Потрясающе. Вакханалия обостренных чувств могла длиться всю ночь. До тех пор, пока рассвет не ударит по красным глазам, испещренным лопнувшей сеткой капилляр. И его вполне устраивала такая перспектива. Неожиданный звонок в дверь прервал все веселье, заставив короля прекратить одиночный пир в своем импровизированном королевстве. Бутылка, брошенная в телевизионную тумбу, разлетелась на осколки. Ее заменил стакан с бурбоном и не потушенная сигарета.

Арман мог бы снять халат, дабы проявить чудеса гостеприимства, но решил не переступать черту в плане добрососедства. В этот раз. Кружась в необузданном танце, изобретенном благодаря кокаину и коллекционному алкоголю, Регент, не удосужившись взглянуть в домофон, распахнул входную дверь настежь. Сочтем это немым вызовом обществу в лице бесполезных обывателей с нижних этажей. Однако увиденное настолько сильно разошлось с ожиданием, что показалось искаженной реальностью. Перед ним возникло видение, наваждение. Мотнув тяжелой головой, оберегающей затуманенный рассудок, мужчина с трудом впился взглядом в зелень чужих глаз.

– Твою мать, – едва удержавшись на подкашивающихся ногах, Волкер отставил бокал на тумбу у стены, но замешкался из-за сигареты. Нервно оглядевшись по сторонам, он утробно зарычал и бросил ее в бокал. – Что произошло?

Сердце Виктории бешено забилось в груди. Внезапная вспышка, промелькнувшая в нездоровом подсознании, привела к пониманию всей ситуации – он всегда был рядом. В темные времена, в светлые времена. В часы надежд и разочарований. В эпоху веры и безверья. В жизни и смерти. Пусть пьяный, пусть обдолбанный или выживший из ума в порыве злости, но рядом. Даже сейчас в его безжизненных на вид глазах читалось искреннее беспокойство. Им аккомпанировал вопль тысяч адских волков, завывающих о вечном одиночестве. Волки – однолюбы. В подтверждении этой невольно мелькнувшей мысли Арман круто повернулся и хлопнул в ладоши, затыкая всю воющую аппаратуру. Все стихло. Слышалось лишь слабое потрескивание искусственного камина и легкое поскрипывание балконной двери.

– Я убила собственного отца.

Четыре слова. Четыре гребаных слова эхом разнеслись по полутемному залу.

Он замер в нерешительности, явно переваривая услышанное. Опустив потухшие глаза, Кардинал молчал. Ему потребовалось время, чтобы покинуть Кокаиновый Рай и компанию из двенадцати апостолов-игроков в покер. Побочный эффект. Окончательно придя в себя, Мануэль поддался вперед и, схватив женщину за локоть, притянул к себе. Значит, так с ними бывает. Ладью можно вывести из игры при помощи простых человеческих… эмоций? Но ведь они бессмертные твари, самопровозглашенные небожители, строители вечных империй. Нет, они не герои, не спасители и не блаженные инсургенты. Просто ошибки системы, программные дефекты. В каждом из них изначально был заложен стандартный набор кодов, постепенно заразившийся вирусом.

– И самое ужасное, что я до сих пор не испытываю к нему жалости. Ни капли, – она почувствовала обжигающее мужское дыхание в области оголенной шеи. Волкер покрывал ее лицо страстными, подчас беспорядочными поцелуями, слизывал солоноватые капли на щеках, прикусывал участки кожи, не защищенные тканью пальто. Если не знать его, то можно перепутать все происходящее с нежностью. – Я убила его…

– Он получил то, что заслужил, – без тени сомнения прошептал Советник, попутно пятясь куда-то назад вместе с прижавшейся к нему вдовой. Не вписавшись в поворот, он опрокинул тумбочку с ранее поставленным на нее бокалом. Плевать. – Он хотел уничтожить тебя. Ты опередила его. Не кори себя за то, что правильно.

Значит, ты уже обо всем знаешь?

Когда-то она хотела уничтожить и его. Ведь он причинил ей гораздо больше боли. Но никогда не делал этого первым. За долгие годы знакомства именно поведение Виктории приводило к столь печальным последствиям, становясь катализатором очередного срыва. И все ради возбуждения, получаемого от каждого нового вызова судьбе. Ей нравилось наблюдать за тем, как его внешне привлекательные черты искажаются маской неподдельной ярости, как непроизвольно холодеет взгляд, а кулаки сжимаются до хруста.

В конце концов, провокатор становится жертвой.

– Ты должен радоваться. Я стала такой же, как ты, – у нее началась истерика. Обхватив любовника за шею, Перри уткнулась ему в грудь. Ее била мелкая дрожь, а психику рвало на части. Коренной перелом всего. – Это невыносимо.

– Это то, кто мы есть.

Любимая фраза, ставящая под сомнение все верования и устоявшиеся каноны. Как же иначе. Да, так с ними действительно бывает – в какой-то момент их попросту ломает. Волкер переживал это тысячу раз, но ни разу не смел прийти к ней за помощью. Она бы вдоволь насладилась моментом его слабости, после чего окрестила бы слабохарактерным кретином и установила бы гегемонию Своры. Или ему хотелось так думать.

– Успокойся, – Мануэль закусил трясущуюся женскую губу, попутно расстегивая пуговицы пальто и касаясь пальцами ледяной кожи, покрытой мурашками. – Я не позволю тебе утонуть в этом блядском чувстве вины.

Оно было ему знакомо. Это один из тех невидимых рубцов, въевшихся в сердце и причиняющих нестерпимую боль. Они снова пересекли этот Рубикон. Вдвоем. Добровольно заклеймили себя нетленными мятежниками, лишенными любого намека на сострадание или сочувствие. Ко всем, кроме друг друга. Кто бы мог подумать, что их судьбы так тесно переплетутся. Особенно в пункте убийства собственных родственников. Подхватив Викторию на руки, Регент понес ее в спальню. Что это? Попытка отогнать ненужные воспоминания? Явно не увенчалась успехом. Он все равно вернулся в тот проклятый день, больше пятнадцати лет назад.

***

Мальчишка стоял на коленях, раскачиваясь под лучами палящего солнца. Кровавые реки стекали по израненным мышцам живота, насквозь пропитав рубашку. Он отключался. Гремящий на фоне салют напоминал звуки разрывающихся снарядов. Революция восторжествовала. А Волкер был слишком далеко. Возле места, которое когда-то называл домом. Где рос в ненависти и отчаянии, не подозревая о блистательном политическом будущем и головокружительной карьере. Просто юнец, подвергшийся влиянию деспотичных наставников. Достаточно амбициозный, чтобы затем уничтожить половину из них, и в меру жестокий, чтобы забыть о второй. Влюбившийся в одну из самых непредсказуемых женщин этого увядающего мира. Быть может, все еще имеющий шанс стать родоначальником их общей династии, которой будет суждено просуществовать много лет.