Господин Никто, тщательно прорабатывавший дизайн будущего слуги народа, послушно достал ручку и зачеркнул ненужный нюанс чужой жизни. Его блистательный слог позволял не только строчить инвективы в стол, но и давать пищу для забродивших умов всей журналисткой псевдо–элиты. Одним росчерком пера он уничтожал наигранность, не позволяя ей перерасти в повседневность. Срывал окаменевшие маски, державшиеся на потрескавшемся клею. И высмеивал ретроградность как нечто непозволительное. Пока обрюзгшие партийные бонзы превращали бюллетени в личные активы, он мог с легкостью превратить их в токсичные системные элементы. Обнаружить пороки и приукрасить таким образом, что работодатели получат компромат на месте. Ведь у каждого имеется слабое место. Главное – вовремя найти и подчеркнуть.

Дальше все будет зависеть от публики.

– Я не боюсь прихлебателей Мастерса, – заказав по телефону дополнительную пачку личных наркотиков, валютчик нервно ерзал на сидении. Ему не нравилось ежедневно встречаться с этим свиноподобным пиар-менеджером и репетировать монологи, доводя произношение до совершенства. – Они уже похоронили свою репутацию. Вопрос времени – когда их сметут.

– Твои самодовольство и самоуверенность этому не поспособствуют. Слушал бы ты меня внимательно, то понял бы, что кандидат от Мастерса публично открестился от своего патрона и идет как самовыдвиженец. Что поднимает его шансы, поскольку он якобы играет в новое лицо. А вот ты – проект антиправительственной организации, еще и при поддержке человека, потерявшего нашего Президента в разгар кризиса. И как думаешь, сильно тебе поможет образ аполитичного контрабандиста-банкрота?

– Это не образ, – дожидаясь, пока бармен разложит на столе ассортимент разных сигаретных пачек, Себастьян терпеливо стучал носком туфли по полу. Без особых колебаний он отдал предпочтение излюбленной марке Ричмонд и отослал прислугу. – Слушайте, вы тут разберетесь без меня, да? Я хочу подышать свежим воздухом. – не дожидаясь разрешения, он поднялся и проследовал к выходу из помещения. Криков и возмущений вдогонку не последовало. Все устали мариноваться в четырех стенах, при этом не находя общий язык. – Славу Богу, передача “один день из жизни мэра” закончилась.

Спустившись на главный этаж, Гудвин по дороге прикурил сигарету и отправился в бар на нижнем ярусе. Сопровождаемый едким сизым дымом, он представлял весьма мрачное зрелище: темный вестник в окружении мглы, готовый поглотить любого на своем пути. Облаченный в темную обтягивающую рубашку и такого же цвета штаны с туфлями, мужчина не изменял своим вкусовым привычкам. Только со временем их становилось все тяжелее отличать от отчаяния. Он двигался нарочито медленно, но эта походка больше походила на усталость, вяло влачившую ноги. А вот нездоровый блеск в глазах все тяжелее было выдавать за политический энтузиазм и желание все менять по первому требованию избирателей. Оказавшись в единственном месте, что еще приносило радость, неудавшийся политик сел за барный стул и заказал стакан виски, раскачивающийся на барной стойки из-за классической изогнутой формы.

– Плохой день, Гудвин? – низкий голос прозвучал откуда-то извне, вынуждая тут же обернуться и внимательно вглядеться в плохо освещенные пространства. Себастьян едва уловил движение за соседним стулом. Стоило отдать должное местному палачу – свое дело он знал.

– Тебе когда-нибудь приходилось три часа репетировать речь о вреде застройщиков пляжей и недобросовестных коммунальщиков в компании одного жирного кретина и откровенного дурачка-писателя? – услышав отчетливый, но слегка приглушенный смешок, валютчик рассвирепел. – Тебе весело? А мне нихера не весело было слушать весь этот бред про машины и социальную ответственность граждан. И ведь каждый из них верит в свою полезность.

– Зато тебе не скучно. Но выглядишь ты потрепанным. Не пробовал спать по ночам?

– Не делай вид, что заботишься обо мне. Мы же не друзья, – допив скудные остатки целительного эликсира, Гудвин затребовал еще. Пьянствовать в одиночку – удел все тех же политических неудачников. Но он по крайней мере не один.

– Пойдем со мной, – не собираясь повторять дважды, Данбар достал из кармана пару помятых долларовых купюр и швырнул на стойку. – В счет фонда будущего мэра. – с характерной для себя флегматичностью эдемовец прошествовал к выходу, ни разу не обернувшись и не остановившись, чтобы подождать соратника.

Гудвину ничего не оставалось, кроме слепого подчинения. Догнав верного пса Эдема на середине парковки, он неуверенно последовал за ним в соседнее помещение, едва выделяющееся темной полоской в сумрачном, неосвещенном фонарями квартале. Не нужно было обладать членской картой, чтобы знать, куда они идут. Арсенал. Место с неприглядным прошлым и сомнительным настоящим. Заброшенный склад почти в самом центре Города, приватизированный сворой под собственные нужды. Впрочем, с документами у них все в порядке. Иначе сложно было бы объяснить полицейским из соседнего участка, почему у них под носом хранят контейнеры с оружием и ящики с наркотиками. Себастьяну еще не доводилось посещать это священное место, хотя никаких запретов относительно свободного передвижения в клубе не существовало.

Пока что.

– Если ты хочешь прикончить меня и спрятать тело здесь, то мог бы не оплачивать выпивку, – полушутливо-полусерьезно съязвил Гудвин, настороженно оглядываясь. – Неужели я так сильно достал всех вокруг?

Игнорируя любые попытки навязать разговор, Илай резко повернул влево и открыл неприметную железную дверь. Оттуда доносились заглушаемые стенами крики. Это встревожило больше, чем общий антураж. Отступив на шаг, Себастьян сглотнул. Ему прочили блестящую карьеру, отнюдь не подразумевающую пытки. Тем не менее, на Илая эти звуки не произвели особого впечатления: по-прежнему никак не реагируя на замешательство попутчика, Данбар зашел внутрь и принялся спускаться вниз по крутой лестницей, все больше и больше погружаясь в нескончаемый гомон мужских голосов. Замерев на середине, он отметил про себя, что валютчик следует за ним на небольшом расстоянии. Все еще беспокоится за свою мэрскую шкуру.

– Добро пожаловать на псарню, – подождав, пока Себастьян спустится вниз и станет рядом, солдат махнул рукой в приветственном жесте. – Мы тут снимаем напряжение.

Посреди прямоугольной комнаты расположился октагон для профессиональных боев. С высокой железной сеткой, не допускающей неограниченности в пространстве и огромной железной балкой, прикрепленной к потолку и оснащенной фонарями для скудного освещения. Своеобразный ринг уже окружили около десятка эдемовцев и парочка звероловов, приведенных Волкером во имя укрепления союза кланов. Дабы не сеять смуту в стенах самого клуба, они решили устроить дружеский матч лагерей. Конечно, без строгих правил ведения боя. Ни к чему церемониться.

– Разве насилие не под запретом? Или не видит слепой палач – рассветна зеленая твердь. *

– Запрещено нарушать закон в стенах клуба. Но мы сейчас не там, – сняв армейскую куртку и швырнув ее на потрепанную скамейку, Илай размял спину. – Я пообещал им уложить напыщенного волкеровского приспешника на лопатки в третьем раунде. Не отказывай себе в удовольствии поставить на меня.

Не до конца понимая сути происходящего, контрабандист с удивлением наблюдал за действиями вечно спокойного Данбара: тот резво прыгнул в центр арены, вызывая у публики неподдельное восхищение. Избавившись от футболки, он приготовился тут же дать бой любому оппоненту. В другой стороне ринга показался лидер звероловов со своей фирменной раздражающей серьезностью и аккуратными рыжими усами с остросшими кончиками. Не следовало ожидать от главы личной охраны второго человека в государстве ничего иного, кроме правильно сложенного тела, усеянного многочисленными шрамами. Не желая красоваться, Артур просто кивнул сопернику и наклонил голову в знак готовности начать долгожданный поединок.

– На кого ставишь? На амстаффа или зверолова? – с трудом отбиваясь от протянутых рук, зажавших купюры, букмекер обратился к пробившемуся сквозь толпу Гудвину. – Ну, решай быстрее!