– Вы поддерживаете связь с кем-либо из Республики?
– Я ценю преданность больше, чем любые другие качества представителей рода людского. И так как мало кто оправдывает возложенные на них ожидания, то очевидно – нет. Только попавший в мои сети Курт исполняет обязанности камердинера. Иногда – виночерпия.
– Что насчет Армана Волкера? Когда в последний раз Вы с ним виделись?
– В прошлой жизни, – голос не дрогнул, а фирменная снисходительная улыбка все еще блуждала на похудевшем лице Президента. – Я верю в метемпсихоз. Реинкарнацию. Наверняка в какой-то из них мы пересекались не так давно.
– Прошло больше полугода с тех пор, как Вы покинули свой пост. И Вы не выходили на улицу все это время. Как Вы себя чувствуете?
– Превосходно, – на мгновение в глазах промелькнула искорка грусти. Или это всего лишь игра? У него свои цели.
– Вы слышали о том, что Вашего близкого друга и соратника, Фабиана Новака, арестовали, а затем приговорили к смертной казни? На данный момент он дожидается исполнения приговора.
– Я слышал о печальном положении, в котором оказался господин Новак. Не понимаю, какое это имеет отношение к нашей встрече?
– Мы беспокоимся, что он может вызвать общественный резонанс, тем самым повредив общему делу. Нам бы очень не хотелось зависеть от одного смертника, запертого в изоляторе. Вам следует вмешаться. Либо добиться его освобождения, либо устранить.
– Вы почему-то допустили мысль, будто можете решать, что для меня лучше. Или для страны, – по очереди одарив каждого человека холодным взглядом, Маунтан поддался вперед и громко опустил руки на стол. – Моей страны.
– Вы покинули ее шесть месяцев назад, испугавшись религиозных фанатиков. Теперь они смогли уничтожить ваши оборонительные сооружения и захватить город. А Вы по-прежнему здесь. – в чужом голосе не было осуждения. Сухая констатация факта. – В прошлую нашу встречу Вы сами сказали, что в этом мире нет сторон. Существуют только игроки. Вот и присоединяйтесь к игре. – щека непроизвольно дернулась. Всеотец не сводил прищуренных глаз с говорившего. – Или же выходите из нее. По-настоящему.
Они синхронно поднялись с мест и направились к предполагаемому выходу. Спустя пару минут за ними пришли провожатые и вывели наружу через запутанные лабиринты укрытия опального главы государства. Маунтан, в свою очередь, остался сидеть на скрипучем стуле, среди бумажек и газетных вырезок с новостями. На одной из них запечатлели Новака, смиренно принявшего все обвинения. Позади расположились жадные репортеры наперевес с камерами и диктофонами. С приходом к власти Мастерса общество действительно расслабилось. Контроля больше нет. Как и уважения к вышестоящим. Люди потеряли веру. А без веры они больше не знают, кого им надо бояться.
“Возможно, мне пора на покой. Еще бы мне хотелось передать сообщение моему старому другу Кассиусу Маунтану, для вас больше известного как Всеотец. Не знаю, жив он или уже давно гостит у Люцифера. В любом случае, я скоро к нему присоединюсь. Или же займу вакантное место”.
Последние слова подсудимого. Значит, он все прекрасно понимает. Прочитав кричащий заголовок в национальной газетенке, резко осмелевшей без ошейника Революции и невидимой руки с поводком, вождь поднял трубку стационарного телефона и набрал нужный номер. Гудки, приглушенные метровой бетонной стяжкой, напоминали редкие удары сердца. Раз они сильно настаивают на решении проблемы, то стоит разыгрывать партию до конца. Разрушение Стены и увеличивающийся градус протестных настроений скоро доведут страну до кризиса. А весь мир – до полномасштабной войны.
– Здравствуйте. Я бы хотел заказать у Вас трактат Томаса Мора “Утопия”. Когда я смогу получить книгу? – услышав ответ, Кассиус положил трубку и повернулся в сторону одинокого террариума, отставленного на табуретке возле постели. – Все так много говорят, правда, Дюнкерк? Они тебя пугают. Как и меня. – констатировал мужчина, включая настольную лампу и рассматривая своего верного спутника. Фиолетово-розовые вкрапления на темные волосатых лапках переливались, создавая причудливую палитру. – Наступают тяжелые времена. Нам придется переждать бурю. И побыть в роли палачей. – опустившись на матрас, Маунтан помог любимцу перелезть на тумбу. – Прискорбно.
Республика, следственный изолятор.
– Господь слышит, когда я призываю Его, – сложив ладони на столе, мужчина склонил голову, не решаясь поднять глаза на небольшое распятие. Он застрял на краю пропасти и балансирует так уже третью неделю подряд. Никто ничего не сообщает. Никого к нему не пускают. Даже супругу с детьми. – Я прошу у Него прощения за содеянное зло. И прошу прекратить мои страдания. Я не хочу продлевать их себе, или моим близким. Заклинаю. Пусть Он услышит мой голос. *
Раздавшиеся в коридоре шаги поначалу не привлекли внимания тосковавшей жертвы системы. Продолжая усиленно молиться, он не сразу заметил, как дверь изолятора открылась со скрипом и осветила затемненное пространство. Сидя спиной ко входу, Новак почему-то не спешил поворачиваться. Он все понимал. Как и предсказывал Президент, знавший Верховного судью слишком долго, чтобы усомниться в очевидном. Тяжело вздохнув, Фабиан выпрямил плечи и принял безучастный вид. Словно выслушивал аргументы обвиняемой стороны, которые не повлияют на приговор.
Они ни на что не влияют.
– Ты же, когда молишься, войди в комнату твою, и затвори дверь твою, – повысив голос, Фабиан дождался, пока входная дверь с таким же протяжным скрипом захлопнется. После этого он взял распятие и зажал между пальцами. – Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое, да наступит Царствие Твое, да будет воля Твоя и на земле, как на небе. – взведенный курок дал понять, что времени не осталось. – Не введи нас во искушение, но избавь нас от лукавого. Ибо Твое есть Царство, и сила, и слава вовеки. Аминь.
Выстрел в затылок в упор показался легким толчком. Все закончилось так быстро и неожиданно. Он успел увидеть следы собственной крови на стене, пока все не окрасилось в красный. Вскоре наступил долгожданный покой. Погрузившись в блаженный сон, Новак распластался на столе, а потом скатился на пол и выронил маленький крест с образом распятого сына Божьего.
Комментарий к Судья, присяжные и палач
* Иезекииль 25:17.
** Слова из песни Би-2.
*** Баал - почитающийся в различных культурах Бог. Был отождествлен с Баал-Хаммоном, богом карфагенского пантеона. В иных культурах его именуют Кроносом, титаном, повелителем времени.
**** Иезекииль 25:17.
========== Убить гонца ==========
Удар кинжала! Кто бы согласился,
Кряхтя, под ношей жизненной плестись,
Когда бы неизвестность после смерти,
Боязнь страны, откуда ни одни
Не возвращался, не склоняя воли
Мириться лучше со знакомым злом,
Чем бегством к незнакомому стремиться!
“Гамлет”.
– Вообще-то, это моя история. Если кто-нибудь забыл, – Гудвин дерзко ухмыльнулся, зажимая между пальцами очередную сигарету. Дневная норма давно перевыполнена и пренебрежительно отброшена за ненадобностью. Политики имеют право гробить и себя, и других. – Какие подробности моей личной жизни тебя интересуют? Сколько раз я выиграл в покер? Сколько налогов не уплатил? С кем сплю? С женщинами. Или с мужчинами…
– Хватит, Себастьян, – рявкнул мирно покоившийся на стульях Клиффорд, сложив на тучном брюхе ладони со вздувшимися венами. Прикрыв глаза, он словно погрузился в полудрему, но в моменты особого раздражения резко мотал головой и хмурился. – Мы сидим тут уже третий час и обсуждаем программу кандидата. И твою биографию. Чтобы распространять в СМИ нужную информацию.
– Я бы предпочел настоящего репортера, – вальяжно развалившись в кресле, Гудвин потянулся к пачке, но к своему огорчению обнаружил, что та пуста. Черт. – А не доморощенного клоуна с записной книжечкой. Это лучшее, на что вы способны?
– Ты ведешь себя так, будто уже являешься мэром. Уверяю, это не так. И твоя победа, если она вообще возможна, будет считаться великим чудом, – наклонив голову, Грэм презрительно сжал пухлые губы. – Твой оппонент на дебатах собаку съел. Хороший каламбур, правда? Не вздумай использовать его в своей книге, сынок, – потянувшись к сигаре, мужчина попутно ткнул мясистым пальцем в чужой блокнот. – Вычеркни. Я не хочу создавать образ Вселенского борца за справедливость. Дешевый трюк. На них не купишь избирателей.