– Да, идея моя, – Костик нервно улыбнулся, почесал голову и отложил нож в сторону. – Я люблю греческую мифологию, у меня даже книга есть, и про химеру я там вычитал…
– Пр-росто это единственная книга, котор-рая у него есть, – влезла Женя, склонившаяся над ведром с ледяной водой. Она бессмысленно пыталась оттереть холодный жир с тарелок. – Надо однор-разовые чашки достать, задолбалась уже мыть…
– Я помогу, – сказала Мила, уложившая Валю на матрас. Она тихонько напевала колыбельную, гладя девочку полной рукой по плечам. Валя же, сунув большой палец в рот, задремала, прикрыв бледные веки.
– Я не отстану. Что там, в тоннеле? – снова влезла Саша. Страх кололся изнутри, словно вставшая поперек горла рыбная кость. – Не очень-то похоже на человека…
– Мы не знаем, – сказал Юра. – Те, кто увидел… Их нет. Поэтому мы и прячемся. Как только слышим шаги – разные, всегда разные – то сразу ищем укрытие. Это или топот, будто зверь, или легкие перебежки, как насекомое, только большое… Или даже обычные шаги, человеческие. Но лучше и не знать.
Лампа чуть дрожала в его руках.
– Но…
– Может, хватит на сегодня? – перебил Юра, не глядя на Сашу. – Все устали. Пора спать.
– Пора, – согласилась Мила, вытирая несвежим полотенцем кое-как отмытые чашки. Костик кивнул, поднялся и снова начал растаскивать матрасы по всей комнате.
Сашу положили рядом с Валей и Милой. Лампа погасла, в комнате завоняло керосином и горечью, от которых першило в горле. Тьма казалась плотной и удушающей, с мельтешащими мушками перед глазами – Саша лежала на спине и смотрела в потолок, буравя взглядом пустоту.
Раньше Саша всегда спала на животе, обхватив рукой подушку, но теперь об этом не могло быть и речи. Рука чуть успокоилась, осталась лишь монотонная терпимая боль, словно изъеденный кариесом зуб давал о себе знать, но вот лежать на спине и пытаться заснуть… Это было пыткой.
И Саша прислушивалась – Костик сразу захрапел на матрасе, словно был не юношей, а дряхлым старцем со свистящим дыханием. Юра дышал спокойно и ритмично, словно кузнечный мех – как-то раз Саша ходила с отцом на выставку ремесленников, и звуки скрипучего меха надолго заворожили девочку.
Мила возилась на соседнем матрасе. Она то и дело склонялась к Вале, прислушивалась к дыханию, плотнее закутывала девочку в простыню, что мягко шуршала в навалившейся со всех сторон темноте.
– Саш, ты уснула?.. – не выдержав, в конце концов шепотом спросила Мила.
– Нет.
– Я тоже не могу. Сейчас…
Она завозилась с чем-то и, судя по звукам, приоткрыла крышку, поскребла внутри рукой. Саша внимательно прислушивалась к каждому ее движению. Рядом посапывала Валя.
– Вот, – Саша вздрогнула, когда в ее ладонь скользнуло что-то рассыпчатое и прохладное. – Поешь немного, желудок-то голодный, вот сон и не идет.
– Что это?
– Сухари. Ребята их для Вали притащили, но, думаю, ничего не случится, если и ты погрызешь. Только Жене не говори, иначе у нее совсем крышу сорвет…
– Спасибо, – Саше неловко было съедать Валины сухари, но желудок от одной лишь мысли о еде прилип к позвоночнику, сведенный судорогой, и Саша жадно захрустела. – Я потом верну, правда. Мил, слушай… а почему Женя… такая?
– Мерзкая, злобная и желчная? – веселость в ее голосе не мог скрыть даже мрак.
– Ага. Я же старалась нормально со всеми общаться…
– Не обращай на нее внимания. Она колючая, да, но просто потому, что это единственная ее защита. Она слишком сильно боится. Но, знаешь, не такая уж она и плохая. Когда что-то случается, первая, кто летит на помощь – Женя. Она, конечно, еще и пнет тебя пару раз после спасения, но бросится на подмогу без раздумий. Надо просто привыкнуть к ее колючему языку.
– Я понимаю, что это характер такой, но…
– Обидно?
– Обидно.
– Всем поначалу обидно, – Мила защелкала чем-то в темноте. Миг – и огонек тусклой зажигалки лизнул ее грубые пальцы, а лицо в полутьме показалось совсем незнакомым и осунувшимся. – Главное не забывай, что это она не со зла.
– А не опасно? – Саша кивнула на желтоватый огонек. – Керосин, маленькая комната…
– Забей, – Мила глянула на спящую Валю и заправила светлые волосы за ухо. – Слушай, спасибо тебе еще раз. За Валю. Я думала, мы ее уже не отыщем…
– Да ладно тебе.
– Нет, не ладно! Ты ее дотащила, даже со сломанной рукой. Я весь вечер думала, как бы отблагодарить, но…
– Сухари, – улыбнулась Саша, стараясь не хрустеть слишком громко. – Вполне себе благодарность.
– Перестань, – Мила поморщилась. – Спасти нашу Валюшку за сухари какие-то?..
– А за что вообще человека надо спасать, а?
Они неловко замолчали. Мила будто собиралась с силами, чтобы выдохнуть в конце концов:
– Валя для меня не просто еще одна бродяга, – она не сводила с девочки глаз. – Мне все чаще и чаще кажется, что Валя – моя дочка. Да, о ней все заботятся, но я-то всегда мечтала стать матерью, дарить тепло и все такое. Когда Валина мама умерла… я была первой, кто взял девочку на руки. И теперь я за нее в ответе, понимаешь?
– Думаю, что да.
Слышно было, как тяжело Миле признаваться в таких вещах незнакомому человеку. Да и Сашу сковало стыдом от того, как дрожал чужой голос.
– Я кормлю ее, купаю, укладываю спать. Эта девочка – лучшее, что случилось в моей жизни.
– Несладкая, наверное, у тебя была жизнь…
Мила обожгла настороженным взглядом – в нем словно бы смешались глубоко затаенная горечь, которая требовала выхода наружу, и сомнение, стоит ли выворачиваться наизнанку перед первой встречной. Саша сразу поняла этот взгляд и виновато улыбнулась:
– Прости, я не хотела…
– Забей, все в порядке, – Мила вновь заправила разлохмаченные пряди за ухо, словно этот жест ее успокаивал. – Не знаю, почему мне так страшно об этом разговаривать. Это с ними, балбесами, по душам не поболтаешь. А ты ведь скоро уйдешь на поверхность и забудешь о нас, словно и не знала никогда…
– Ну, я как минимум куплю пакет сухарей и принесу его Вале, – хмыкнула Саша. – И фруктов. Сок там, шоколадки… Еще для вас еды, колбасу. Копченую.
– Договорились.
Саша пригляделась к водянистым глазам. Словно родниковая вода, под холодом которой можно разглядеть гладкие камни.
– Ладно… – одутловатое Милино лицо стало еще бледнее. – Да, у меня была несладкая жизнь. Мама… В общем, душевное тепло – это не про нас. Я сбежала из дома, не выдержала маминого давления. Много было всего, и вспоминать не хочется… А потом меня привели сюда. Тут уютно, надежно. Костик только на первый взгляд кажется балбесом, но он хороший. И всегда заботится о нас. С бродягами я впервые нащупала ту ниточку, что тянется к семье, что смогла бы меня… Ой, да хватит про это болтать.
Она махнула рукой, не глядя на Сашу. Губы ее чуть прыгали, а слабый огонек высвечивал проступившие на лице воспоминания. Зашипев, Мила погасила зажигалку, будто та, разогревшись, все-таки обожгла ее пальцы, но Саша знала, что причина не в этом.
– А потом у нас появилась Валя. Точнее, ее мама, но и Валя следом… А я нашла свою дочь. Как-то так и живем, – донесся из темноты ее шепот.
– Неужели ты не жалеешь, что вы живете под землей, в канализации? – задала Саша вопрос, который то и дело покалывал губы.
– Жалеешь? – спросила Мила с таким искренним недоумением, что у Саши почти не осталось вопросов.
– Да. Тут ведь темно, воняет, холодно… А наверху жизнь, солнце. И люди.
Зажигалка вспыхнула снова. Мила посмотрела на Сашу и сказала:
– Я готова отдать и жизнь, и людей, и солнце взамен на ту семью, о которой всегда мечтала. Если это семья бродяг в канализации – ну и пусть. Знаешь, не самый плохой вариант. Нет, я не хочу на поверхность. Я хочу быть рядом с ними.
Они поговорили еще немного, пока Саша не поняла, что с каждой новой паузой в их разговоре ее голову заволакивает зыбким туманом из обрывков мыслей, а каждое слово, произнесенное Милой, выдергивает в реальность, где есть только ноющая сломанная рука. Даже уснуть на спине уже не казалось таким невозможным.
