Алеша неуверенно покачал головой.

– Редколье или Разколье, как-то так.

– Радколье, – пробормотал дед. – Скала мертвого животного.

Баба Маня и дед переглянулись, и что-то в их глазах было слишком много недосказанного. Чего-то такого, чего я точно не знал, а знать мне это, пожалуй, следовало, а потому, подчистив миски, я уходить не стал, а прилежно принялся мыть усы и щёки. Ушки мои и глазки несли верную дозорную службу – вдруг кто-то ещё что-то скажет об этой маме. Но беседа за столом прервалась. Мальчики поблагодарили за еду и захотели посмотреть дом. Дедушка велел им идти в светёлку⁵ под крышей, где они будут жить, и переодеться во что-нибудь полегче.

– Ну и что ты об этом думаешь? – спросила бабушка.

– А что тут думать? Чему быть, того не миновать… Плохо, конечно, что она от нас это скрывает, но такая уж она всегда была.

– Нет, мы должны что-то сделать. Позвони ей, пусть приедет.

– Позвоню, – дед встал и потрепал бабушку по плечу – Не накручивай себя напрасно. Она у нас умница и в обиду себя никому не даст.

Бабушка вздохнула и принялась убирать со стола.

Я закончил умываться, и так как дед повёл Алёшу и Никиту осматривать дом и всё домашнее хозяйство, а баба Маня со мной откровенничать не собиралась, я решил пойти вздремнуть – надо же свой хлеб отрабатывать.

Обернувшись вновь добрым молодцем, Базиль, задумался, с чего начать. В углу на тумбочке так и осталась лежать завёрнутая в фартук смятая рассада. Он подошёл к ней, осторожно отогнул край ткани и склонился к стебелькам и листьям невинно пострадавших помидоров. Чуть подув на них, зашептал:

– Заря-заряница, красная девица, полуночница. В поле заяц, в море камень, на дне Лимарь. Моя скорбь ни мала, ни тяжела, твоя сила могуча да бела. Распрями траву, разгони лебеду. Дай силу корням, дай жизни цветам. Слову моему конец – всему делу венец.

Кот ещё раз дунул на ростки и накрыл тряпочкой. Вот бы сбрызнуть их ещё, но сам он сделать этого не мог.

– Надо бабе Мане намекнуть, – подумал Кот и подойдя поближе к бабушке стал ей тихонечко нашёптывать. – Хватит уже посуду мыть, и так, чашка уже чистая. Зачерпни водицы холодненькой и побрызгай на фартучек. Вот так, умница, Мария Дмитриевна.

Базиль был доволен.

– Ну всё, здесь мои дела закончены, пойду по дому пройдусь, – сказал он себе и вышел в сени.

Дом был не большой, но уютный. Когда-то на этом месте был обычный пятистенок. Но потом его перестроили. Одну комнату разделили на кухню и каморку⁶, и в этой каморке сначала жила дочка Егора Гавриловича и Марии Дмитриевны – Василина, а теперь туда бабушка перебралась, поближе к кухне и подальше от компьютера, как она сама говорит. Ну а дед остался в другой половине дома. Не один, конечно, а с Базилем, потому что в комнатке бабушки прохладнее, туда тепло только из кухонной двери идет. А в дедовой части печка задней стенкой выходит. И телевизор опять же у деда стоит. Бабушка туда тоже приходит кино посмотреть, хоть и не часто – она книжки больше любит. В общем, в комнате у деда вся техника и библиотека домашняя, а у бабушки комоды да шкафы всякие. Разные функциональные зоны получаются, и требуют они от Базиля разных профессиональных навыков. На бабушкиной половине он начальник. Пришёл, раздал ценные указания домовому, проверил, всё ли, верно, сделано и адью⁷. А вот на дедовой так просто не получится – тут надо всё самому делать. Электромагнитные импульсы замерить, экранирование поправить, чтобы связь без сбоев работала.

У двери в дедову комнату Базиль остановился, прислушался, нет ли там кого и лишь потом, тихо открыв дверь, вошёл. В комнате – самой большой в доме – царил полумрак из-за плотно задёрнутых занавесок. Лишь кое-где его рассекали тонкие лучи света. Это тоже всегда нравилось Базилю. Какой-то особый, потаённый уют был в этом месте. Тихонько мурлыкая, Кот подошёл к книжному шкафу.

Этот шкаф был, наверное, самой дорогой вещью в доме, сделанной на заказ голландскими краснодеревщиками в начале девятнадцатого века для богатой помещицы, чьё имение было неподалеку. Шкаф долгое время украшал её покои. Когда она состарилась и умерла, он вместе с поместьем перешёл к её сыну. Тому книги были без надобности и шкафчик перенесли сначала в спальню, а потом и вовсе убрали в кладовку. Там изящную вещицу забили всяким хламом и не вспоминали о нём до самой революции, в результате которой хозяева поместья, бросив всё своё имущество, подались за границу, а в имении была создана коммуна⁸. В отличие от многих других, эти коммунары не пустили свою новоприобретённую собственность на дрова, а провели тщательную перепись и даже кое-что отремонтировали, в том числе и этот шкафчик. Позже в имении был открыт дом-музей, и его экспозиция пользовалась большим успехом у туристов. Но в Великую Отечественную музей сгорел в результате бомбёжки, а шкафчик остался цел, потому что его как раз весной сорок первого отправили на реставрацию, в мастерскую к известному на всю округу художнику и столяру – Алексею Петровичу Ижевскому. Прадеду моего хозяина.

В общем, как семье Ижевских удалось сохранить предмет антиквариата⁹ в войну и в послевоенные годы, история тёмная и нигде не описанная, а вот всё что до этого со шкафчиком происходило Базиль вычитал в папочке, которая к шкафчику прилагалась, когда его на реставрацию привезли, и до сих пор на верхней полке хранилась. Было в шкафу много и другой интересной литературы, но Базилю в шкафчике всё же больше нравилось не внутреннее, а внешнее. А именно то, что в одну из дверок шкафа было вставлено зеркало, и уж больно нравилось коту в это зеркало глядеть. Вот и сейчас он встал перед ним подбоченясь и, поворачивая голову то так, то эдак, любовался собой.

«Хорош, конечно,» – подумалось ему как всегда – «Но больно молод…». Базиль приблизил к зеркалу лицо и стал внимательно разглядывать пушок над верхней губой. Усы, если это можно было так назвать, были чуть темнее гривы растрёпанных довольно длинных волос и едва виднелись над верхней губой. Зато предательские веснушки, которые высыпали на его носу каждую весну и красовались на нём до поздней осени, сразу же бросались в глаза. Эти веснушки просто сводили с ума Базиля. Так они его раздражали, что он их даже сводить пытался, но всё без толку. Ни притирки, ни заговоры не помогали. Базиль вздохнул, одёрнул рукав рубашки и расправил ворот. «Эх, если бы не веснушки…»

Проведя пальцами по резьбе на раме, он открыл створку шкафа. Там на средней полке стояла толстая книга в потёртом кожаном переплёте. Базилю не за чем было её открывать. Достаточно было коснуться пальцами корешка, чтобы получить допуск ко всей необходимой информации. Это был его компьютер, телефон, телеграф и интернет одновременно.

Прикрыв глаза, Базиль сосредоточился. Перед ним открылась совсем другая картина мира. Всю округу он видел словно бы с высоты птичьего полёта. И среди привычных красок лесов, полей и болот тут и там проскальзывали яркие искры, а иногда и сполохи совершенно неестественных цветов. Вот в сердце Чёрной Поляны пульсирует ярко-алый огонёк. Сегодня он небольшой, чуть меньше горошины. Это значит, что печь в доме ведьмы еле теплится. То ли она спит, то ли просто бездельем мается. Но уж точно ничего не замышляет. А вот – россыпь жёлтых искр вдоль дороги – то Лесавки-проказники, опять одни без родителей. Вон они – Леший и Кикимора изумрудами мелькают возле брода. Там у них родовая лёжка. Да только их родню малолетнюю можно встретить, где угодно в лесу, но только не дома. То ли дело водники. Кстати, как там они, закончили уборку? Базиль всмотрелся в серо-зелёную ленту реки. Она вся пестрила яркими бликами, вдоль берегов аметистами сверкали Берегини¹⁰, что предсказывают будущее и спасают маленьких детей, оставшихся без присмотра у воды. Водяницы, словно жемчуг переливаются по всей Чернушке. С ними рядом нет-нет да и появится синий росчерк Анчутки¹¹ – водяного чёрта. Ну и в самом глубоком омуте шевелится тёмно-зелёное пятно – Дедушка Водяной¹², хозяин всех вод.