– Ах ты, Бесово отродье! – всплеснула руками она. – Ах ты, шнырь проклятый! Ты, что наделал?! Васька, паразит, вылазь сейчас же! – это она уже мне под лавку кричит. – Вылазь, говорю. Все равно достану и прибью!
Ну кто после таких авансов по доброй воле сдаваться выйдет? Я прижался поближе к стенке и замер. Бабушка продолжала бушевать.
– Всю рассаду мне сгубил! Что теперь делать?!
– Бабуля, давай мы соберём, – Алешка уже копошился на полу, в руинах торфяных горшков. Младший же внучок сполз с сиденья и, сидя под столом на корточках, заглядывал под лавку. На всякий случай я вздыбился и зашипел – пусть знает, что так просто я не сдамся.
– Никита, не лезь к нему, – бабушка потянула мальчишку за плечо, – Не лезь – оцарапает. Лёша, брось горшок! Идите оба руки мыть. Я сама уберу. Оставь, Алёша! Оставь! Всё равно не спасти… По переломалось всё…
Мария Дмитриевна вывела внуков в сени, где висел рукомойник над большим эмалированным ведом, вручила им кусок мыла и полотенце, а сама взялась за веник. Я ещё глубже забрался под скамью, хотя казалось, что глубже некуда. Но при виде веника материальная оболочка моего организма заметно истончилась и смогла-таки просочиться в просвет между ножкой скамьи и стеной. Бабушка между тем по-прежнему, бранясь и причитая, присела над горой поникшей зелени, земли и обломков горшков. Бережно отряхивая, она выбирала те побеги, которые ещё можно было спасти и складывала в передник.
– Бабушка, куда мыло положить? – спросил, появляясь в дверях Алёша.
– Там оставь, на рукомойнике, – вздохнула Мария Дмитриевна вставая. – Садитесь уже к столу. Стынет всё.
Она уложила всю зелень вместе с фартуком в уголок на тумбочку, а потом несколькими движениями собрала остатки в большой совок.
– Садитесь, не стойте, – велела она ребятам, выходя из комнаты, уже совсем другим тоном. Кажется, буря улеглась, хотя выходить мне из укрытия было пока ещё рано. Над головой по лавке заёрзали штаны, а перед мордой замаячили мальчишеские ноги в лёгких кроссовках.
– Алёш, а ты видел какой он большой? – шёпот младшего внучка согрел мне душу – А глазища! Как фары светятся.
– Ну прям уж там! Как фары, – засмеялся Алёша – Глаза не могут сами светиться, они только отражают свет. Правда, бабушка?
– Правда. Ешьте вот, голуби, проголодались поди, – и бабушка, моя бабушка, вновь начала двигать мисочки и тарелочки, а потом пошла наливать им молоко.
«А я? Как же я?» – от обиды хотелось плакать. Да что там плакать – рыдать во весь голос. Но «мужчины не плачут» – гордость не позволяет. Вместо этого я крепко зажмурился и постарался уснуть. Не тут-то было. Кто пробовал уснуть после сильных нервных потрясений, да ещё на голодный желудок, тот меня поймёт. Я не то, что уснуть, я и на месте-то спокойно сидеть не мог. Хвост дёргался так, словно в нём десяток бесов поселились и устроили шабаш4, в брюхе пел водяной, а во рту было столько слюны от вкусных запахов, что хоть русалочьи бега устраивай. Эх, меня даже на профессиональный фольклор пробило…
– Баба Маша, а ты с нами садись, – позвал Никита.
– Успею ещё, – улыбнулась бабушка – Ешь творожок. Колбаску хочешь ещё?
– Хочу.
«Хочууу!» – Отозвался голодными спазмами мой желудок – «Очень хочу!». В сенях хлопнула дверь – видно дед закончил с Карлушей и отвёл его в стойло. Бабушка опять засуетилась, доставая для него тарелку, чашку, отвернулась к печке проверить не остыл ли чай. И тут, о чудо, прямо передо мной замаячил кусочек колбаски. Розовый, нежно-пахнущий ломтик повисел пару секунд и шлёпнулся на пол. Я осторожно двинулся вперёд и обнюхал его. Сверху на меня с любопытством смотрели два широко-распахнутых серых глаза.
«Ишь уставился! Не нужно мне ваших подачек – я чужое не ем!» – я дёрнулся назад под лавку, но потом решил не брезговать и подцепив кусочек втянул его в своё укрытие. На его место тут же шлёпнулся другой, и я подумал, что этот мелкий – Никита, кажется – ничего внучок, с пониманием.
Засвистел чайник, и бабушка, снимая его с плиты, выглянула в сени.
– Ты идёшь, Егор Гаврилович?
– Иду, – дед шагнул к ней навстречу и приобнял за плечи – Ну, где тут наши гости дорогие?
– Здесь мы, деда, – отозвался Никита.
– А у нас тут кот в окно влетел, – зачастил Лёшка – Здоровый такой, рыжий! Всю рассаду раскидал, как вражеский снаряд, представляешь? Ух, бах, трах – и нет кота!
Я затрясся от возмущения. Вот ведь значит как? Снаряд я вражеский! Да я! Да я…
– Ну и где же он теперь? – спросил дедушка
– Под лавкой сидит, боится.
– Или новую диверсию придумывает…
Дедушка заглянул под стол. Глаза его смеялись, и мне стало чуть легче – есть всё-таки настоящая мужская дружба, и она выше каких-то там разбитых горшков.
– Ну, диверсант, иди-ка ты сюда. Давай-давай, Василий, вылазь уже, – дед протянул мне большую ладонь, и я с урчанием поднырнул под неё и потёрся. Подхватив под брюхо, Егор Гаврилович вытянул меня из укрытия. Бабушка ещё сердилась, но ворчала лишь для проформы.
– Чего ты щуришься, проказа? Защитник твой пришёл, да? Вот теперь будете на пару сметану с землёй есть!
«Сметану, это мы запросто! Я даже сам могу её съесть, зачем же деда наказывать?» – глазоньки мои распахнулись и умильно уставились на хозяйку.
Мария Дмитриевна взяла с полу мою миску и выложила в неё испорченную сметану. Правда большие куски земли она по доброте душевной всё же в ведро откинула, ну а с мелочью уж разберёмся как-нибудь. Я потёрся напоследок о рукав деда и спрыгнул со скамьи. Бабушка поставила мою мисочку в уголок, туда же она положила куриные косточки и потрошка. Не веря своему счастью, я принялся за еду. Но, как в народе говорится, не забывал и по сторонам поглядывать. А Васька слушает, да ест.
За столом тем временем беседа завязалась. Дедушка стал Алёшу и Никиту про их житьё городское расспрашивать. Оказалось, что живут они с мамой – Василиной Егоровной – в большущем доме на десятом этаже. Никакой живности у них в доме нет. Мама говорит, что в квартире зверей держать нельзя – только мучаться будут зря. Им простор нужен, свобода. Сразу видно – умная у них мама женщина, понимающая. Не зря моим дедушке и бабушке дочкой приходится.
А потом Алёша стал про школу рассказывать. В этом году он второй класс закончил, учится хорошо, математику любит и литературу, а вот с английским у него не очень – училка очень вредная. Всё время к его произношению придирается. А Никита, тот в садик ходит. Ему в школу ещё через год только. Но он тоже учится. В спортивной школе. Они вместе с Алёшей туда ходят, только Алёша на футбол, а Никита на плаванье. А в следующем году мама обещала записать их в секцию дзюдо.
– Ну, а мама там как? – спросила бабушка. Она сидела, опершись локтями на стол и внимательно разглядывала внуков.
– Мама хорошо, – деловито дожёвывая пирожок, ответил Лёшка – Она сейчас к командировке готовится. В Данию. Там будет какой-то семинар по Скандинавскому фольклору.
– А ещё она постриглась, – вставил Никита.
– Постриглась, – всплеснула руками бабушка – Как же так?.. Такие косы отрезала! Дед, ты слышал?
– Слышал. Ну и что?
– Да ничего, – бабушка поднялась из-за стола – Столько лет растила, а тут отрезала!
– Это ей куратор нового проекта, Андрей Сергеевич посоветовал, – нехотя признался Никита – Сказал, что такие косы – богатство и красота несравненные, но в походных условиях ей с ними хлопот много будет.
– Каких условиях? Походных? – дед поднял высоко правую бровь, от чего взгляд его стал ещё острее и проницательнее.
– Час от часу не легче! – бабушка опять всполошилась.
– Вообще-то мама просила вам пока не говорить. Там ещё не точно всё, но к концу лета они планируют на какой-то остров в Онежском озере поехать. Там карельские археологи раскопки ведут и маму в качестве консультанта от академии наук пригласили.
– А что за остров то? Не помнишь?
