Папа изо всех сил старался компенсировать отсутствие у детей мамы, которая растаяла, как дым, когда они были совсем крошечными: Ваньке – три, а Сашке вообще только годик отпраздновали. Куда она делась, тема в семье была запретная. Причём такое вето наложил на неё не глава семейства, а младшее поколение, которое считало: полноценная семья – это когда есть полноценный папа. Детям трудно смириться, что мама их бросила. Ведь хороших не бросают.

Соседка Марья Ивановна – или Маривановна, как называли её все, женщина рано вышедшая на пенсию – взяла шефство над семьёй, где папа не вылезал с работы, но даже не досыпая порой, уделял своим детям время так полноценно, что они не чувствовали себя обделёнными родительской любовью.

Нет, она не заменила им мать, скорее – бабушку, которая взяла на себя все домашние заботы.

В общем, несмотря на трагическое событие в виде ухода матери, они росли радостными и счастливыми. И когда в школе кто-то бросил им: «Брошенки!», – они только рассмеялись:

– Дурак ты! – и сказали это совершенно беззлобно, что же делать, мол, если человек говорит глупости.

Но сейчас брат с сестрой мирно посапывали в своих постелях, а майор Котов размышлял, коротая время. Уснуть сейчас он всё равно не смог бы.

«Интересно было бы знать: что твориться в голове маньяка, что работает там не так? Почему он делает такие вещи, которые обычному человеку и в голову не придут?», – мысли, которые текли сейчас в его голове, майор по привычке оформлял в виде диалога – сам с собой: «Это его естественная потребность совершать неестественные вещи? Тогда откуда она берётся?..». – «Это даётся с рождением или воспитывается в детстве?..». – «Какая-то большая обида или потрясение – это всего лишь спусковой крючок для того, что уже есть в человеке, или это и есть его перерождение в монстра?..». – «Или какие-то обстоятельства накапливаются и, сложившись в определённый пазл, человек меняется, можно даже сказать, что он перестаёт быть человеком, но так считают далеко не все. Отношение к ним диаметрально противоположное. Большинство относятся к ним так же, как и я, но есть их почитатели и даже последователи. И примеров этому тьма…». – «Старичок Сергей Ткач, тридцать семь доказанных и более ста недоказанных убийств девушек, моложе двадцати лет, в тюрьме, на пожизненном, женился и стал папой. Какой же человек так полюбил его, что связал свою жизнь с…», – Кот не смог подобрать подходящего названия этому существу. – «Какая судьба будет у этого ребёнка, знающего, что жизнь ему дал человек, который отнял более ста других жизней? И как это повлияет на него? Вариант, что он пойдёт по отцовским стопам – насколько возможен?..».

Вопросы, вопросы…

Он подумал о своих детях, и внутри пробежала тёплая волна.

Вкупе с его мыслями об убийцах его поведение могло показаться несовместимым, но что же делать – профессиональная деформация действительно существует, и по-другому быть не может. Даже к сильнейшим потрясениям организм адаптируется, и отрицательные эмоции ослабевают, если эти действия часто повторяются.

Ведь его интерес к этой теме принципиально отличался от любопытства граждан, постоянно толкущихся возле мест преступления и горячо обсуждающих это событие.

Понимать маньяков – значит иметь возможность прогнозировать их действия, соответственно – и ловить их гораздо быстрее.

Котов и сам не заметил, что свой мысленный диалог стал наговаривать вслух:

– Говорят, чтобы поймать маньяка, надо думать как маньяк и быть маньяком, хотя бы – в своих мыслях. Ну вот это у меня точно не получится, а Ву, наверное, смог бы. Тьфу, ну не убивать, конечно, а мыслить, влезать в их голову, продумывать всё до мелочей. Ву – маньяк, это я смешно придумал. Но всё же… Его действия в расследованиях опирались не только на супервнимательность и острый ум – было ещё что-то. И слава Богу, он был на стороне Добра, хотя правильнее сказать – на стороне Света. Ведь Свет не всегда бывает добрым. Он – просто Свет. Будь он на стороне Тьмы – его никто и никогда не поймал бы. Это как играть с шахматистом, который думает не просто на много ходов вперёд, а вперёд твоих ходов…

Аппетита что-то не было, а это случалось нечасто. Сон тоже никак не шёл – хотя бы на полчасика задремать… – поэтому размышления продолжались:

– Как он там? Может, и не из шахматно-карточного дома сбежал этот несчастный. И Ву ничего не грозит. Сидит, попивает какой-нибудь благородный напиток, да болтает с хозяином дома. Да и не посмеют они причинить вред тому, кто вместе с полицией у них был… – хотя и понимал, что случаи разные бывают.

Но тут телефон ожил, и он кинулся к нему.

– Майор Котов? – спросили в трубке, и не дождавшись ответа, звонивший продолжил. – Извините за столь поздний звонок, но времени катастрофически не хватает.

– Кто это? – голос был незнаком Коту.

– Антон Павлович, психиатр больницы номер четыре. К нам привезли вашего пациента в бабочках.

– Слушаю вас, Антон Павлович, – шутить с врачом по поводу его имени-отчества он не стал.[12]

– Несмотря на большие повреждения кожного покрова, особой опасности для жизни и здоровья они не представляют. Разве что эстетические – не всем понравится такая объёмная раскраска. Потому как восприятие данного фактора… Простите, отвлёкся… Беспокоит психическое состояние больного.

– Он в сознании? Мне очень надо его допросить. И чем быстрее – тем лучше.

– В сознании, только непонятно – в каком. От всего, что с ним произошло, он ушёл в свой мир, которое это сознание и построило. На её взгляд – самый безопасный, а с нашим миром общение прервало, слишком много страданий он ему принёс Общепринятое, непрофессиональное название этому состоянию – сумасшествие.

– То есть? – надежда на то, что свидетель даст показание, и дело будет раскрыто, таяла с каждым словом человека с таким замечательным именем.

– То и есть. С одинаковым успехом вы можете допрашивать стенку возле него или стул, на котором он сидит. Полный ступор в поведении.

– Но это ведь может измениться?

– Судя по тому, что с ним творили – навряд ли… – доктор тяжело вздохнул.

– Я должен к нему приставить охрану.

– Он переведён в закрытую спецбольницу. Убежать оттуда невозможно. Попасть туда – аналогично. За исключением работников различных органов.

– Хорошо. Только и посетителей из различных органов надо ограничить одним человеком – мной.

– Боюсь, это невозможно. Мы не сможем этого сделать. А вот поставить вас в известность о таких посетителях – это можно.

– Ну и за это спасибо! И до свидания!

– Учитывая наши профессии, лучше – прощайте, Игорь Лукич!

Входная калитка тихо хлопнула…

Отец в задумчивости вертел в руках стакан.

– Если болит голова, покрути пальцами виски, а затем выпей виски. Видишь, какой каламбурчик получился… – усмехнулся он.

– Думаешь, от него у нас голова болеть будет? – спросил сын, намекая на нежданного визитёра.

– Будет, сынок, обязательно будет. Этот режиссёр только с виду как бы ветерок, а на самом деле – глубокая бездна, затянет, не отвертишься.

– Засыплем бездну?

– Не спеши, покотролируем ситуацию пока. Талантлив, мерзавчик, и приятен всемерно. Выкашивать таких грешно! – ответил мужчина и позвал:

– Жаба!

В комнату проскользнул мужчина с косой. Коса была не в руках, а составляла часть его прически. И на жабу он совсем не был похож, скорее на… Саламандру.

– Слушаю, – произнёс жаба-саламандра.

– Отследить по машине и телефону. Жучки поставили?

– Конечно. В машине сигнализация очень навороченная, Зет сильно помучился. Да и телефон непростой…

– Выяснить всё. Встречи, разговоры… – это уже был не тот добродушный хозяин, как прежде, и приказы его выполнялись беспрекословно.