– Выпил я в тот вечер, – пустился в воспоминания Макар Федорович. – Сначала с Мишкой, потом дома немного добавил. Разморило меня, спать захотелось. Обычно если в кровать пьяным лягу, просплю до самого утра, даже не сомневайся. А тогда лёг, кручусь-верчусь, заснуть не могу. Башка ещё загудела, в комнате жарко. Ворочаюсь, ругаюсь, и вдруг кто-то в дверь стучит. Думал, Мишка приперся, встал, открыл, а там парень еле живой стоит. У меня в коридоре свет слабый, не видно ничего, я сначала не понял, что он в крови. В плечо его толкнул, а он хрясь – прямо на пол. Ёлки-палки, думаю, атас, что за парень, откуда он взялся. – Макар Федорович посмотрел на коньяк. – Глоточек бы сделать, горло смочить.

– Позже смочите, продолжайте.

– Ну, значит, спать я лёг, а мне, блин, не спится.

– Подождите, как спать? Вы же уже Кириллу дверь открыли.

Якубенко вытаращил глаза.

– Уже открыл, да? Ёлки-палки, как быстро. Открыл, правильно. Он потом рухнул, я его толкаю, а парень спрашивает, есть ли у меня телефон. Как не быть, я ж не охламон, трубой обзавелся сразу, как только деньги появились. Он говорит, позвони жене, и номер диктует. А сам в комнату ползёт. Там я и увидел, что он весь в крови. Позвонил, передал ему трубку, он с ней говорить начал, меня попросил адрес продиктовать и отключился.

– А «скорую» кто вызвал, вы?

– А то! Он еле дышит, хрипит, я сразу позвонил.

– И полицию?

– Не-е, им не звонил. Врачи вызвали.

– Кирилл больше не приходил в сознание?

– Как не приходил, приходил. «Скорая» ещё не приехала, он глаза открыл, смотрит на меня и стонет. Я ему воды поднёс. Отказался. И вдруг…

– Что?

Макар Федорович резко вскочил, обогнул стол, попытавшись схватить коньяк.

– Мы же договорились, – напомнила Люська.

– Помню-помню, с памятью у меня полный порядок. Любой день назови, я тебе его в подробностях распишу, елки-палки.

– Макар Федорович, что произошло дальше. Говорите!

Якубенко почесал подбородок.

– Жарко было, не спалось мне совсем… а тут стучит кто-то. И так напористо. Ну, думаю, сейчас выйду, руки пообрываю.

Люська откинулась на спинку стула.

– Вы вызвали «скорую» и пока она ехала, поднесли Кириллу стакан с водой. Пить он отказался. Вспомнили?

– Угу.

– А потом вы сказали «И вдруг»…

– Я так сказал? – удивился Якубенко.

– Вы! – заорала Люська.

– А-а, ну, всё правильно. И вдруг он говорит…

Люська подалась вперёд.

– …там лежит девочка.

– Там лежит девочка? Вы уверены, что правильно расслышали?

– Зуб даю! Я еще нагнулся, спрашиваю, где там, а он на меня смотрит, а как будто не видит. И продолжает бормотать. Я тогда скумекал, в бреду парень. Когда «скорая» у калитки остановилась, он вздрогнул, на бок перевернулся и крикнул: «Наинка». И всё! Врачи зашли, парень уже преставился.

– Вы полиции об этом рассказывали?

Макар Федорович показал Люське фигу.

– Накося выкуси! Ничего я не знаю, ничего не видел, не слышал, и с парнем тем не знаком. Злой я на них. На семь лет меня закрыли. Ни слова ни скажу!

Опять эта таинственная Наина. Кто она? Почему Кирилл вспомнил о ней в последние минуты жизни, находясь в бреду? Неужели она произвела на Глухарева настолько сильное впечатление, что даже перед смертью он не мог думать ни о чём другом, кроме как о ней? И где, интересно, искать эту Наину?

От Макара Федоровича Люська поехала к Вере. Требовалось разложить имеющуюся информацию по полочкам, но для начала неплохо бы собрать мысли в кучу и призвать их к порядку.

Глава четвертая

Крестный отец

Люська застала Веру за весьма странным занятием – разложив на полу газетные листы, она склеивали их скотчем.

– Что ты делаешь? – Люська подошла к закрытой балконной двери, хотела её открыть, но Вера закричала:

– Не открывай дверь!

– Хорошо-хорошо, как скажешь, ты только не волнуйся.

Вера продолжила орудовать ножницами и скотчем. Понимая, что от свалившегося горя она могла съехать с катушек, Люська растерялась. Постояв с минуту возле Веры, села на корточки и ласково спросила:

– Вер, тебе помочь?

– Сама справлюсь, – последовал резкий ответ. – Уже немного осталось.

Всё ясно – Вера сошла с ума. Что же теперь будет? Её упекут в сумасшедший дом, начнут пичкать лекарствами, колоть уколы и вскоре Глухарева превратиться в растение.

– Вер, а что ты всё-таки делаешь?

– Сама не видишь?

– Вижу, но не понимаю, для чего склеивать газету скотчем? И почему я не могу открыть балкон? В комнате душно, не хватает свежего воздуха. Может, ты приляжешь, хочешь, я приготовлю тебе кофе или чай?

На секунду Вера оторвала взгляд от газеты и, подозрительно взглянув на Люську, обеспокоено спросила:

– Почему ты разговариваешь со мной как с дурой?

– Я?! Что ты, тебе показалось, – Люська попыталась поднять Веру с пола. – Давай, пойдём, полежишь немного, тебе полегчает.

– Люсь, отстань, – Вера вскочила на ноги и покрутила пальцем у виска. – Ты перегрелась, что ли? Хотя в такую жару у всех шарики за ролики заходят. Не собираюсь я спать, и кофе с чаем пить не буду. Надо успеть до двенадцати с газетой разобраться.

– В каком смысле, разобраться?

– На окна её приклеить, – ответила Вера. – Я всегда так делаю, когда на улице жара под сорок. Заклеиваю окна несколькими слоями газеты, сразу темно делается, свет не проникает, в комнате не так душно. Поэтому и балкон не открываю, там днём, как в парнике – дышать нечем.

Люська села на диван.

– Кошмар!

– Что с тобой?

– Подумала, ты с ума сошла. Сидишь на полу, газету склеиваешь, балкон не разрешила открыть. Фу!.. Прям отлегло.

– Я на самом деле с ума сошла, – огорошила Вера. – После похорон Кирилла кажется, у меня с головой проблемы начались. Ночью просыпаюсь от его голоса, постоянно мерещится, что он со мной разговаривает, зовёт куда-то. Ты знаешь, с одной стороны вроде страшно, а с другой я уже жду ночи, чтобы Кирилла услышать.

– Это нервы, со временем всё устаканится, ты забудешь…

– Забуду кого, Кирилла? – взвизгнула Вера. – Как ты могла такое сказать?! Я никогда не забуду Кирилла, он со мной, рядом.

– Вер, я другое имела в виду, – пыталась оправдаться Люська, но Вера заплакала.

– Зачем нам нужно было встречаться, зачем мы полюбили друг друга? Два года прожили вместе, Люсь, два года – очень мало. Кому помешал Кирилл?

– Убийцу обязательно найдут.

Вера вздрогнула, подалась вперёд, схватила ленту скотча и вновь села на пол.

От Люськи не ускользнула резкая перемена в поведении сестры. Вера сжалась, слезы высохли, движения сделались нервными – руки слегка подрагивали.

– Конечно, можно было купить плёнку для стёкол, – сухо бросила Вера. – В прошлом году Кирилл покупал. Не знаю, или ему бракованная досталась, или она вся такая фиговая, но от жары она нас не спасла. Газеты – совсем другое дело.

– Ты можешь оторваться на минуту от своих газет?

– Не могу! Надо успеть до двенадцати, пока парит не так сильно.

В комнате повисла пауза, Вера продолжала слой за слоем наклеивать газетные листы, Люська, откинувшись на спинку дивана, молча за ней наблюдала.

Наконец Вера не выдержала. Отбросив в сторону скотч и ножницы, она, не глядя на Люську, сказала:

– Незадолго до твоего прихода я вернулась от следователя.

– И?

– Они выяснили, кому принадлежит пистолет, из которого ранили Кирилла.

– И ты молчишь? Верка! Говори, кто стрелял в Кирилла?

– Кто в него стрелял, мне неизвестно, я только знаю, кому принадлежит оружие.

– Не совсем поняла, Вер.

– Сначала я не поверила, но ведь они всё выяснили, узнали, ошибки быть не может. Пистолет принадлежит Романову Алексею Гавриловичу.

– Так.

– Романову! Алексею Гавриловичу. Люсь, это крёстный отец Кирилла.

Сказать, что Люська была поражена, значит, ни сказать ничего. С минуту они сканировали друг друга взглядом, потом Вера всхлипнула.