Впрочем… так ли уж «вдруг»?

Я стала припоминать, как относилась к Геральту на протяжении всего времени, что он здесь был. Вот я вижу его в поле… потом в избе на диване, и не этого красавца с солнечными глазами, а вымотанного болью старика… Я чувствовала к нему жалость, хотелось приласкать его, как бездомного котёнка. Вот он выходит из душа, и я стою перед ним, словно заворожённая, не в силах оторвать от него взгляда, и он смотрит на меня лучащимися будто от солнечного света глазами… и я понимаю, что именно его ждала всю жизнь. Потом выяснилось, что у него есть любимая женщина и приёмная дочь, я для него пустое место, и то, что мне виделось в нём раньше, всего лишь причуда моего воображения. А потом приехал Сваромир.

Нет, не был мне Геральт безразличен. Я испытывала к нему симпатию, если не сказать больше, обиду на него, ненависть, но не равнодушие.

Сложный получался клубок, и я понимала, что вот так, за одну минуту, его распутать не смогу. Главный вопрос был, как вести себя сейчас. Хочу я быть с Геральтом или нет?

Я вздохнула и обнаружила, что всё это время гладила шрам над правым соском ведьмака, и Геральт и не думал отстраняться. Значит, будь что будет. Кидаться на него с поцелуями не буду, но и избегать его не стану. Хотя… как же хочется поцеловать его в губы! И этот шрам, напоминающий звезду, над правым соском… и этот, тянущийся от солнечного сплетения почти до пупка…

Так, стоп. Такими темпами можно ниже пупка опуститься, а Геральт имеет обыкновение спать в том же наряде, что и Ладимир. И тогда, чего доброго, как бы я его и вправду не изнасиловала.

Я попыталась перевести мысли в другое русло, и мне это даже удалось.

– Геральт…

– Мм?

– Ты лежишь на больной руке.

– Лишь бы не на твоей, – усмехнулся он.

– Мне пока везёт.

Спустя пару минут стало ясно, что позу он менять не собирается.

– Геральт…

– Она не болит.

– Геральт!

Он тяжело вздохнул и перевернулся на спину. Я легонько прижалась к его руке. Он обнял меня, так что я оказалась у его бока, взял мою больную руку и положил себе на грудь. Впору было радоваться, что лонгета ограничивала движения моей кисти. Утомившаяся от бесконечных загадок и киданий от счастья к стыду и обратно, я не заметила, как заснула.

Чаепитие тем временем шло своим чередом. Шива решил приняться за Ладимира. Он сильно нервничал; в спокойном состоянии он бы этого не сделал, попытки вытянуть из Ладимира больше того, что тот считал нужным сказать, ничем хорошим не заканчивались.

– Как это понимать? – шипел Шива. – Нам было велено вернуть ведьмака, а он, видите ли, никуда не собирается! Рана у него якобы свежая, хотя он почти не хромает!

– А почему, собственно, Див Воронович сам не приехал? – спросил Ладимир.

– Ладимир, вопросы здесь задаю я. Не виляй.

– Зато отвечать вам или нет, зависит только от моей доброй воли. В данный момент она спит глубоким сном.

– Наглец! – прошипел Шива, но это было всё, что он мог сделать.

Странная субординация, царившая в Братстве с согласия Дива, обязывала Ладимира отвечать только Великому Князю. На младших князей он мог вовсе не обращать внимания, если это не приносило урон Братству. Ладимир мастерски распознавал критические ситуации, и сейчас ситуация явно критической не была.

Лед, в отличие от Шивы, всё понял, едва только расслышал за дверью женский голос. Он спокойно ответил Ладимиру:

– Его минувшей ночью Равана привёз почти без чувств.

– Чёрт, так и знал…

– Когда он пришёл в себя, сразу вспомнил о твоём звонке и вызвал меня.

– А сейчас он как?

– Лучше, – помедлив, ответил Лед.

Ладимиру эта секундная задержка не понравилась. Серебряный врать не умел. Вероятнее всего, Див ненадолго очнулся, перед тем как снова впасть в забытьё. «А я, дурак, ему звонил, – ругал себя Ладимир. – Можно же было сообразить, что если у меня нога болеть начала из-за этой проклятой погоды, ему тоже несладко пришлось. Правда, когда я ему звонил, нога только начинала ныть, я и не думал, что она разболится…».

Шива просидел молча до конца чаепития. Ладимир проводил гостей, убрал со стола и прислушался к тому, что творилось в доме. Там было тихо. Он посмотрел на оставленную возле сарая косу, немного подумал, проскользнул в комнату и уютно устроился на кушетке – подремать.

…По приезде в Москву князья разъехались. Шива, оставив жеребца в конюшне при Ставке, отправился домой, Лед заглянул в кабинет Дива и обнаружил там Бересклета, который ругался с Джентаю. Бересклет требовал усилить разведчиками отряд кольчужников Аскольда, который охранял Драконьи Врата, Джентаю не соглашался. Лед оставил товарища упражняться в остроумии и поехал домой к Диву.

Вышло так, что князя ему удалось повидать только вечером, когда Див нашёл в себе силы спуститься на кухню поужинать. Из свиты на месте был один Мстислав, который поел рано и уже улёгся спать, так что это был тот редкий случай, когда братьям выпала возможность поесть только в обществе друг друга.

Как всегда после приступов боли, Диву есть не хотелось. Однако приходилось себя пересиливать, чтобы справиться со слабостью, и он угрюмо возил ложкой в золотистом бульоне. Лед заметил, что он ещё больше не в духе, чем обычно.

Брацлав поставил столовый прибор перед Ледом и исчез.

– Ну что, вернули? – спросил Див, едва дверь за Брацлавом закрылась.

У Драконов было не принято разговаривать во время еды, но здесь встреча за обедом нередко была единственным шансом обсудить важные дела, и Леду пришлось смириться. Див и сам не любил подобных разговоров. Раз он этим пренебрёг, значит, ситуация с ведьмаком его тревожила.

Или очень не хотелось есть.

– Нет, – ответил Серебряный.

Ложка замерла в тарелке, и Див уставился на него.

– Почему?

– Геральт сказал, что его рана слишком свежа для путешествий.

– Свежа?! – удивился Див.

– Див, у него, похоже, невеста.

У атроксов не было понятия «любовница» или того, что в русском языке начали называть «гёрлфренд», как не было понятия отношений до свадьбы, и Лед не желал мириться с реалиями мира, в котором ему приходилось жить.

Див ухмыльнулся и настолько повеселел, что даже проглотил ложку бульона.

– А Ладимир что? – спросил он.

– Вполне спокоен. Во всяком случае, я не заметил, чтобы он… лазил по стенкам.

Див усмехнулся.

– Это устойчивое выражение. Означает «находиться в крайнем отчаянии».

Лед улыбнулся в ответ:

– Я подозревал, но не был уверен.

– Правильно, от Ладимира всего можно ждать. По крышам он лазает, почему бы ему невзначай не залезть на стену… Ведьмака ты видел?

– Да. Хорошо выглядит и хромает еле заметно.

– Надо будет наведаться.

Наступила недолгая тишина, которую прервал Лед:

– Почему ты мне сразу не сказал, что мы едем за ведьмаком?

– Был не в том состоянии, чтобы отвечать на вопросы. К тому же, если бы Шива знал, кого надо вернуть, он бы поехал только под дулом пистолета.

– Да, похоже, Геральт ему… очень неприятен.

– Шива его нанимал.

Лед знал Дива лучше, чем кто бы то ни было, но иногда и его князь ставил в тупик. Как сейчас, например.

Серебряный помолчал, пытаясь самостоятельно отгадать загадку. Когда у него это не получилось, он, поколебавшись и убедившись, что Див доел бульон, спросил:

– Значит, это тот самый ведьмак, который тебя конвоировал?

Див кивнул.

Лед ещё помолчал и наконец осторожно произнёс:

– Див, я… не понимаю. Ты чем-то обязан ему?

Див ответил не сразу.

– Можно сказать и так.

Лед склонил голову, совершенно удовлетворённый этим ответом.

…Проснулась я только в начале второго пополудни. Геральт снова лежал на боку, я уткнулась лицом в его грудь, а он обнимал меня и гладил по голове. Всё было хорошо, пока я не вспомнила свои ночные приключения и размышления на рассвете. Похоже, и ночью, и ранним утром здравый смысл со мной попрощался. Нет, это же надо – расцеловывать грудь незнакомого… ладно, полузнакомого мужчины?! Пусть даже только мысленно. Ещё и волосатую к тому же. Нет, явно мой рассудок помрачился. Разве, будь иначе, стала бы я думать о том, чтобы поцеловать шрам над правым соском… шрам, рассекающий его грудь… и ещё один, у основания шеи… и…