Как прежде Таинственный туман бумажного листа Змеится в темноте и тает в круге света. В пугающем ничто – не тлен, не пустота — Вопросов произвол и острый шок ответов. Сквозь мутное стекло невыходного дня Прорублено окно в другой конец Вселенной, И за пером бежит, предчувствием маня, Чернильная строка судьбы обыкновенной. Один среди людей, среди миров и звёзд, Не признавая лет, преград и расстояний, Он – ласточкин кузен, случайный певчий дрозд, Колдует в тишине, инь смешивая с яном. Ночная светотень, продлив проёмы штор, Уходит вглубь кулис, очерчивая сцену: Там призраки берут внаём таксомотор, Под жёлтым фонарём втроём сбивая цену. Рождение Кого спасать – ребёнка или мать? Господь, спасёшь Рубцова Николая? Усталый доктор сядет на кровать. Да не ложится. И не засыпает. Сгущенье гроз перечеркнёт июнь Косым дождём, и в нём не будет снега. Вот так внезапно снова станешь юн, Не ощущая горечи побега. От прядей тонких, слипшихся волос На жаркий лоб прольётся струйка пота. Но жизнь решит поставленный вопрос, Поскольку в том и есть её работа. А день расправит света полотно Над всей деревней, над рекой и пашней, Чтоб переполнить детское окно И незаметно сделаться вчерашним. На южном севере На южном севере не жарко по утрам. Сквозняк приносит сырость и разлуку, и свежий холод из открытых рам, и тёмную листву, и сон мне в руку. Привычен нам июньский неуют, когда надолго запоздает лето и звёзды – умирающий салют, — не могут выбрать правильного цвета. И серый город с медленной рекой под хмурым небом ёжится в ознобе. А ты, прижавшись к облаку щекой, не думаешь о тёплом гардеробе. Элегия Как холодны ноябрьские аллеи… Судьбой отца сквозит стальная даль. Молчи, как прежде, белая лилея. Не расцветай, ван-гоговский миндаль. Беря в расчёт и знаки, и намёки, На перемены ставя невпопад, Добрейший ангел перепутал сроки И, не посеяв, выкорчевал сад. Когда растает едкий дым сражений, И возвратится невозможный мир, Мой alter ego, добрый друг и гений, Последнее продав, закатит пир. Я брошу в нашу складчину немного. Но всё, что есть. И более того. Веди меня, вечерняя дорога, Осенним полем сердца моего. Не совсем по Шекспиру
На высокое небо апреля, На весенний немыслимый день Променяйте стремление к цели И познания бледную тень. Почки липы готовы взорваться Юным клейким зелёным листом. Вы бессмертны, когда вам пятнадцать. И неважно, что будет потом. Не прервётся дыханье Джульетты. Не погаснет её поцелуй. Что бы там ни твердили поэты, Смерть влюблённым совсем не к лицу. А когда всё пройдёт и очнётесь В совершенно иных временах, То споёте, что нету, мол, тёти — И не надо в житейских волнах. Птицы Воробей, снегирь, синичка — Что им русская зима? Просто чистая страничка. Просто истина сама. Не прокормишься, покуда Не истопчешь белый снег. А какого ждал ты чуда, Бестолковый человек? Прикупил билеты в лето? Чемоданы? Так лети. Журавлиного совета Не получишь по пути. Жаль. Они-то точно знают — Шутки в сторону и прочь: Непреклонна ось земная, Беспощадны день и ночь. Эмигранты-оккупанты Возвратятся по весне. А тебе служить атлантом, Как преставишься. Во сне Понежнее с нашим небом. Не ворочай. Не тряси. Не глуши нектара с Фебом, Не ругайся на фарси… Это завтра. А сегодня Вместе с нами – прыг да скок. Снег растает. Половодье Стрельнет звёздами в висок. Горшок Вот обычный горшок. Лишь бы вырос цветок. Да хоть самый простой ноготок. А упиться ершом И скакать нагишом Не дано мне. И так хорошо. Сунешь палец – земля. Ей цена три рубля. Под ногтями чернее угля. То ли есть в ней зерно, То ли нет – всё равно Поливаешь. Вода не вино. Может, что и взойдёт. Знает всё наперёд, Но не скажет упрямый народ. Чем волшебнее боб, Тем железнее лоб, Герметичнее Цинковый гроб. То ли ключик в замке, То ли пуля в виске, То ли пепел и соль в кулаке. Покраснеет восток, И пробьёт потолок Самый первый И смелый росток. |
