Энни слегка приподняла брови и обратилась к котенку:

— Ну что, мью-мью, идем купаться? Мистер Кормак, комнату для вашего гостя я почти подготовила. Закончу, когда вымою. А… Кстати, а куда мне его девать потом?

Об этом Шэй не думал, а потому помедлил с ответом, но быстро нашел решение:

— А вот сюда и принесите. В гостевую.

Лицо Энни немедленно отразило сомнения:

— А если он… наведет беспорядок? Или, того хуже, не найдет, куда облегчиться?

— Ничего, — жизнерадостно отмахнулся Шэй. — Чарльзу не привыкать, око за око.

— Справедливо, — согласилась экономка, которая втайне от Хэйтема отмывала шкаф после визита Чарльза и «пуговок». — Не беспокойтесь, я все сделаю. Мистер Кенуэй в гостиной. И, кажется, в хорошем расположении духа.

— Спасибо, — с признательностью выдохнул Шэй.

И впрямь, добрые вести.

Однако прежде, чем отправиться к любовнику, следовало избавиться от улик: от сюртука, на котором вполне могла остаться кошачья шерсть, и от жилета, на котором точно остались зацепки. Так что в гостиную мистер Кормак отправился уже в рубахе и домашних туфлях.

Хэйтема он застал за мольбертом. Любовник стоял, расправив плечи, и скептически оглядывал творение рук своих. Неоконченное творение — Шэй едва ли что-то понимал в хаотичном наброске. Зато сразу было видно, к чему Хэйтем стремится — за мольбертом, на задрапированной шелком тумбочке стоял кувшин и лежали в миске яблоки.

Шэй мог поклясться, что мистер Кенуэй его заметил, однако продолжал стоять так же. И, только вдоволь наглядевшись, опустил палитру и повернулся:

— Где тебя носило? — он слегка улыбнулся.

— Прогулялся немного, — независимо откликнулся Шэй. — На улице настоящий рождественский мороз! Снега нападало. Прошелся, проветрил голову.

— Что-то тут не так… — протянул Хэйтем в ответ. — Ты вернулся — и даже переоделся, хотя обычно норовишь натоптать грязными сапогами.

Шэй невольно отметил непривычную пока деталь — на носу Хэйтема блеснули очки. Изящная вещь тонкой работы… стоимостью с хорошую пушку.

Мистер Кенуэй опустил очки на самый кончик носа и внимательно оглядел возлюбленного.

— Что-то все-таки не так, — заключил он.

— Все в порядке, — заверил Шэй и, пройдясь по ковру, нахально стащил из миски яблоко. И со вкусом откусил.

Яблоко было не слишком сочным. Сохранить яблоки в свежем виде можно было только на леднике, а от этого вкусовые качества сильно страдали. Хэйтем немедленно вскинулся и раздраженно произнес:

— Шэй! Это не еда, а реквизит! Я здесь битый час бьюсь над композицией… для чего? Чтобы ты ее умял?

Шэй даже жевать перестал, а потом сокрушенно оглядел надкушенное яблоко и устроил его обратно в миске — обгрызенным боком взад.

— Так ничего? — прочавкал он.

— Сойдет, — бросил Хэйтем и повернулся обратно к мольберту.

Мистер Кормак немного подумал и решился спросить:

— Этот сопляк, твой учитель рисования, что сюда таскается, он… ну… Что-нибудь умное вообще подсказал?

— Не сопляк, а уважаемый член Американской академии искусств и наук, — тяжело вздохнул мистер Кенуэй. — Мистер Стюарт.*

— Вот как, — Шэй изумленно вскинул бровь. — А у нас уже и академия есть такая? Когда успели?

— Год назад, — Хэйтем усмехнулся и снова опустил палитру.

— Да? А мне казалось, у нас тут война и вообще… — Шэй сделал рукой неопределенный жест в воздухе.

— Ну чем-то же Конгрессу нужно было заниматься? — возразил Хэйтем. — Не вооружением же и не финансами. Это, вероятно, слишком прозаично, поэтому приятели Коннора — мистер Хэнкок и мистер Адамс — организовали академию. После этого мистер Хэнкок вернулся в Массачусетс, где не сумел обеспечить минимальных поставок говядины; а мистер Адамс благополучно отправился в Гаагу, где своими речами склонил Вильгельма Оранского к помощи американским колониям, за что Вильгельм немедленно поплатился войной с Британией… Тебе точно все это интересно?

— А я смотрю, Коннор везде поспел, — одобрительно хмыкнул Шэй.

— У Коннора из искусств — только наскальная живопись, — парировал Хэйтем. — А из наук — навигация и мастерское умение влипать в неприятности. Кого-то мне это напоминает…

— Я умею рисовать капусту! — немедленно запротестовал Шэй. — И еще карету… Меня отец в детстве учил.

— А твой отец умел рисовать? — Хэйтем выглядел несколько сбитым с толку.

— Нет, — объяснил Шэй. — Он тоже умел рисовать только капусту и карету. Его кто-то другой научил, не знаю, кто.

— А Коннор умеет?

Шэй опустил веки и вздохнул:

— Умеет. Я учил его всему, что знал сам.

Мистер Кенуэй покачал головой, но все еще выглядел удивленным. И даже не спросил, как так вышло, что сын ни разу ему не похвастался приобретенными навыками. Шэй и сам не знал, почему. Наверное, потому, что это было одним из тех секретов, которые оставались очень личными — пока их место не заняли другие, куда более опасные.

— Мистер Стюарт тоже старается, — вернулся к изначальной теме Хэйтем, преодолев замешательство. — Поначалу нам было сложно найти общий язык. Он проинспектировал мои умения и убедился в том, что из академических знаний у меня — только умение держать карандаш и кисть. Мне больше интересен портрет, однако мистер Стюарт безжалостно указал мне на то, что умение строить композицию больше развивает натюрморт, и… вот, — Хэйтем тяжело вздохнул, поправил пока еще непривычные ему очки и указал на холст. — Это действительно непросто.

— Все у тебя получится, — убежденно заявил Шэй. — Может, ты не откажешься ненадолго отвлечься от работы и отдохнуть?

Мистер Кормак искренне полагал, что любовника стоит привести в самое лучшее расположение духа — любыми способами. Однако мистер Кенуэй отказал — кивнул на тумбочку с «натюрмортом» и довольно хмуро проговорил:

— Мне придется поспешить. Если не зарисовать сегодня…

— Яблоки? — догадался Шэй. — Да что с ними будет за день? До завтра не сгниют.

— Не сгниют, — подтвердил Хэйтем и печально вздохнул. — Но потускнеют и перестанут блестеть. А мне нужно поймать игру бликов, черт бы их побрал.

Шэй с сомнением поглядел на яблоки. Бочки розовато-желтые, блестящие… Аппетитные. Но никаких бликов мистер Кормак не узрел.

Однако мешать Шэй больше не стал. Подтянул кресло поближе и устроился позади Хэйтема. Они уже не раз проводили время именно так — Хэйтем рисовал, старательно выполняя задания учителя, а Шэй наблюдал, дремал или листал газеты. Шэя вообще умиротворяло это занятие — следить за тем, как под ловкими руками возлюбленного холст или лист расцветают красками или штрихами. Хэйтем часто бывал собой недоволен, но Шэй не видел огрехов, не замечал того, что видел придирчивый глаз Хэйтема. Шэй просто наслаждался.

Мистер Кенуэй нанес несколько розовых и почему-то зеленых мазков, и рассеянно проговорил в пространство:

— Мистер Стюарт меня пугает, что в следующий раз это будет не кувшин, а графин. Как представлю эти блики в граненом стекле, мне заранее нехорошо.

— Так налей в графин виски, — посоветовал Шэй. — Или лучше ром. На темном будет ярче видно.

— А это… мысль, — задумчиво пробормотал мистер Кенуэй и поверх розово-зеленого ляпнул белым.

— Ром всегда спасает, — назидательно заявил мистер Кормак и откинулся на спинку.

Хотелось закурить, но это противоречило планам.

До рождественского ужина оставалось недолго. Пара часов, может, чуть больше… А потом уже можно будет ждать Чарльза и истекать слюной на вкусные запахи. А до тех пор можно было наслаждаться покоем и — вполне вероятно — даже подремать в кресле. После холодной улицы в тепле разморило и клонило в сон.

Но сбыться планам было не суждено. В доме раздался шум, и Хэйтем вздрогнул, а потом и тихо выругался — рука сорвалась и смазала очередной штрих. Пока Хэйтем пытался подправить неудачный мазок, шум раздался громче, и вскоре в нем уже можно было различить чей-то топот — явно не одного человека — и голоса.

— Держи его! — почти под самой дверью взвизгнула Энни, но было поздно.