— Шэй! — в голосе Хэйтема прозвучало отчаяние. — Коннор, не слушай его!

Коннор глубоко о чем-то задумался, и Шэй поглядел на любовника, готовясь выдержать тяжелый взгляд. Однако Хэйтем глядел, пожалуй, растерянно и немного сердито. Ни злости, ни ярости…

— А… давно? — вдруг спросил подросток.

— Давно, — тяжело вздохнул Хэйтем. — Больше десяти лет.

Коннор пошевелил губами, крепче прижал к себе Рохвако и упавшим голосом спросил:

— А как же мама? Разве ты ее не любил?

Шэй всем своим видом показал, что самоустраняется. И очень надеялся, что Хэйтем не наговорит глупостей. И тот ответил, с заминкой:

— Любил. Она была замечательной женщиной, твоя мама. Мы не всегда сходились во мнениях, и поэтому впоследствии жизнь нас развела, но я запомнил ее отважной и искренней. Она сама меня… прогнала. А Шэя я встретил позже, и с ним…

Хэйтем никак не мог найти слов, запнулся и замолчал, и Шэй закончил за него:

— Я люблю твоего отца, Коннор. Смею надеяться, он меня тоже любит.

— Любит, — вдруг уверенно ляпнул Коннор. — Он только со мной такой. И с тобой. И еще немножко с миссис Стэмптон.

— Какой — такой? — с любопытством спросил Шэй.

— Ну… такой, — на лице парня отразилась работа мысли. — Всех остальных он бы уже прогнал или убил. Я так думаю. А еще когда он сердится и отворачивается, его нужно обнять. Ты знаешь это, Шэй?

— Знаю, — мистер Кормак не смог удержаться от смеха. — И я это узнал раньше, чем ты.

Шэй видел, что Хэйтем приподнялся над кроватью на несколько дюймов — и тут же плюхнулся обратно.

— Это… просто возмутительно, — бросил мистер Кенуэй. — Обсуждать человека в третьем лице в его присутствии — невежливо, и тебе, Коннор, я это говорил. Впрочем, тебе, Шэй, тоже.

— Коннор, — позвал Шэй тем самым заговорщицким тоном, который неизменно вызывал напряжение у Хэйтема и воодушевление у ребенка, — а давай мы его сейчас с двух сторон обнимем? И он никуда не денется.

Коннор явно повеселел и первым прополз по кровати, а потом и обхватил отца за плечо. Шэй видел, конечно, возмущение Хэйтема, но куда тот денется, если его обнять с другой стороны?

— Одного — за латынь и историю, другого — за штурвал, — буркнул он, но облегчение так и сквозило в суровом тоне.

Коннор первым отлепился и бережно посадил Рохвако на тумбочку, а потом и неуверенно произнес:

— Я никому ничего не скажу.

— И правильно сделаешь, — резко бросил Хэйтем. — Это тайна.

— Ты умеешь хранить тайны? — подмигнул ему Шэй.

— Умею, — серьезно заверил Коннор, а потом вдруг задал потрясающий вопрос, выбивший Шэя из колеи. — А вы не ссоритесь, кто главный?

— Не ссоримся, — сразу же ответил Хэйтем, строго сощурившись. — Решаем в рабочем порядке.

Шэй только после его ответа вдруг осознал, что подросток, очевидно, спрашивал о чем-то другом, но теперь на мордочке его воцарилось такое изумление, что давать другой ответ было поздно. Тем более что с этим Коннор справился, кажется, даже быстрее, чем со всем остальным.

— И за яблоками пойдем? — вдруг спросил он.

— Пойдем, — заверил Шэй. — И твой отец пойдет тоже.

— О! — Коннор оживился. — И на «Морриган»?

— И туда, — процедил мистер Кенуэй.

— О-о-о! — Коннор упал спиной на кровать.

— Вставай, юнга, — бросил Шэй. — А то миссис Дэллоуэй вернется со своего утреннего променада — и шиш нам, а не яблоки.

— Оденьтесь прилично, мистер Кенуэй, — Хэйтем тоже поднялся. — Даже если мы идем воровать, это не повод выглядеть непристойно. И нам с мистером Кормаком тоже нужно привести себя в порядок.

Когда Шэй вышел из комнаты, ему казалось, что он только что покинул тюрьму, в которой провел не меньше нескольких лет — настолько ярким было облегчение. Хэйтем вышел следом, и по его лицу нельзя было ничего сказать — слишком много чувств сейчас явно боролись в нем, а ведь тот еще и скрыть их пытался…

— По-моему, вышло сравнительно неплохо, — заметил Шэй.

— Пожалуй, — отозвался мистер Кенуэй. — Поначалу я был в ярости и крайне сожалел о нашей оплошности… Но теперь думаю, что, может, это и к лучшему. Сейчас разум Коннора еще достаточно гибок, чтобы воспринять… то, что он узнал. Потом, возможно, было бы труднее, а от подозрений нас бы ничто не спасло. В этом доме не в курсе о некоторых деталях только охрана — и то исключительно потому, что вне исключительных случаев я не допускаю их дальше порога… Шэй, как ты мог утвердить мое участие в краже яблок?!

— Это сближает, — безапелляционно заявил мистер Кормак. — Общее преступление, общая тайна… Пожалуй… Знаешь, Хэйтем, я думаю, пора рассказать Коннору про Орден.

— Он еще слишком юн, — хмуро отрезал мистер Кенуэй, но позже смягчился. — В следующем году ему будет четырнадцать. По традиции племени ганьягэха он вступит в совершеннолетие, и тогда, я думаю… Сейчас ему и без того довольно переживаний.

— Он очень быстро их преодолеет, — улыбнулся Шэй в ответ. — Он метис, а потому наверняка смотрит шире, чем ты и даже я.

— Моя узость взглядов не помешала мне признать тебя в качестве любовника, — хмуро отозвался Хэйтем. — Надеюсь, Коннор не начнет болтать.

— Да даже если начнет, — миролюбиво отозвался Шэй. — Ты правда думаешь, что кто-то чего-то не знает? Но тебе это ничем не грозит. Мало кто захочет стать тебе врагом. И мне тоже.

— Миссис Дэллоуэй и в страшном сне себе представить не может… Кстати! Собирайся, Шэй, — мистер Кенуэй оглянулся на него привычно насмешливо. — Держу пари, я добуду больше яблок, чем бы оба вместе взятые.

— Я всегда знал, что твоя жестокость граничит с бездушием, — пробурчал Шэй.

— Да что ты говоришь, — ничуть не проникся мистер Кенуэй. — Ты шел на все с открытыми глазами, и высказывать мне претензии права не имеешь. Помочь тебе с воротничком?

— Сам справлюсь, — глухо отозвался мистер Кормак. — Ты же не думаешь, что на борту «Морриган» кто-то помогает мне одеваться?

— Я думаю, что в море ты одеваешься как попало, — хмыкнул Хэйтем. — Твой капитанский наряд выглядит так, будто ты его ни разу не надевал.

— Неправда, — не преминул поймать его на ошибке Шэй. — Один раз я его надевал — когда в Лондоне отправлялся на переговоры с твоим Армитеджем. Счел, что стоит выглядеть, как подобает твоему представителю.

— Надо же, — Хэйтем даже глаза закатил. — Ты об этом подумал!

— Вообще-то я неплохо одеваюсь, — буркнул мистер Кормак. — Но этот костюм слишком неудобен. И давит. Я чувствую себя в нем глупо.

— Ничего, на фоне остальных выглядеть будет… достойно, — то ли пошутил, то ли на полном серьезе возразил мистер Кенуэй. — Ты просто его не носил, вот он и не подогнан под тебя. А раз помощь с воротничком не нужна, то поторопись. Экипаж уже ждет, опаздывать — признак дурного тона.

Шэй и впрямь предпочел поспешить, тем более что сделать это было проще, чем раньше. Раньше то и дело приходилось возвращаться за чем-нибудь забытым в «свою» спальню, а теперь, окончательно переехав в комнаты Хэйтема, Шэй отмечал, что время сборов существенно сократилось. Правда, былую «его» спальню оставили за ним, чтобы соблюсти хотя бы внешние приличия, если в доме появятся гости.

Мистер Кормак с шумом затянул последний ремень и попытался подвигаться, но надежда не оправдалась — костюм все так же ограничивал движения, и Шэй чувствовал в нем себя подобно манекену в лавке портного. Одно хорошо — поход предстоял в театр, а не на прием, так что хотя бы танцевать в этом не придется. Да и открытая сцена единственного нью-йоркского театра Халлема — это куда лучше душной залы с тысячью свечей.

— Ты мог бы потребовать от меня чего угодно, — вздохнул Шэй. — Почему именно театр? Мы с тобой там уже были… Лет пять назад.

— Карточный долг есть карточный долг, мистер Кормак, — весело, но вместе с тем и наставительно откликнулся Хэйтем. — Извольте расплатиться.

— С тобой я бы мог расплатиться и иначе.

— Было бы невероятным расточительством тратить такие возможности на то, что я получу в любом случае, — хмыкнул мистер Кенуэй. — К примеру, нынешним вечером. Что-то подсказывает мне, что после пятиактной пьесы ты будешь искать более близких твоей душе удовольствий.