— Тебе не слишком повезло: отец ассасин, и я… с таким же прошлым.

Мистер Кенуэй горько и язвительно усмехнулся:

— Если бы наша жизнь пошла иначе, то, возможно, ты и я встретились бы где-нибудь… Как ассасины. Называли бы друг друга соратниками по Братству. Меня ведь к этому готовили.

— Может быть, — Шэй даже фыркнул, и осторожно осведомился: — Ты… расскажешь мне потом? Когда полегче станет?

— Уже не станет, — отрезал Хэйтем. — Посмотрим, не знаю. Мне тяжело об этом рассказывать.

— А почему Чарльз знает обо всем этом, а я — нет?

Хэйтем долго молчал, а потом ответил негромко:

— Чарльз знает о событиях, но о моей боли он не знает ни черта. Тебе бы я не мог говорить об этом так, как ему — только о фактах.

— Я понимаю, — кивнул Шэй, и предпочел пока больше не расспрашивать. — Скажи, то, что происходит… Это действительно настолько плохо?

Хэйтем втянул воздух носом и слегка улыбнулся:

— Не думаю, что настолько, как ты думаешь. Я почти уверен, что мне удастся наладить отношения с британской ложей. Возможно, не сразу, но… Раньше мы могли просто не общаться, но в нынешней обстановке это необходимо, Армитедж не может этого не понимать. Нам нужно сгладить острый момент сейчас, а дальше будет проще.

Шэй кивнул, чувствуя себя несколько неуверенно. Он привык отвечать за свои слова и поступки сам, и ему не хотелось прятаться в Америке до выяснения отношений между магистрами. Но сделать он ничего не мог.

— Ступай, Шэй, — Хэйтем поднялся с кресла. — Я напишу письмо и приду. Надеюсь, ты не будешь требовать, чтобы я сегодня… тебе соответствовал?

— Да я собираюсь напиться в стаксель, — хмыкнул Шэй. — Уже начал, и до этого состояния осталось недолго. Приходи, я буду ждать, если не свалюсь раньше.

В доме давно погасли все огни, кроме одного — и его отблески Шэй видел на балконе по правую руку от окна. Но вот наконец погас и этот огонек, и дом погрузился в полную темноту.

Какое-то время еще раздавались шаги — очевидно, Хэйтем спускался вниз, чтобы отправить кого-то из охраны с письмом в порт, а потом шаги раздались под дверью.

Шэй сидел на раме, удерживаясь на всякий случай босой пяткой об крюк для фонаря, курил трубку и глядел на то, как свет луны красиво отражается в листве. Осень уже наступала на Нью-Йорк, но здесь, на сороковых градусах северной широты, деревья еще почти не начинали желтеть. Днем они шелестели потемневшими — малахит, а не изумруд — листьями, а ночью отражали свет и выглядели почти серебряными. Если, конечно, ночь была лунная.

Серебристый дым от трубки тянулся в парк, в сторону запада, и растворялся в такой же серебристой листве. Еще под боком у Шэя стояла бутылка. Уже не бурбона, бурбон закончился, но мистер Кормак даже не озаботился тем, чтобы прочитать на этикетке, что же он пьет. Что-то крепкое — и то хорошо, хотя с настоящим ромом, конечно, не сравнить.

Дверь распахнулась неслышно. Шэй даже не повернулся. И услышал то ли сердитый, то ли удовлетворенный голос Хэйтема — тот говорил вроде бы строго, но в его голосе сквозило удивительное для такого момента облегчение:

— Сидишь, ассасин?

Шэй пьяно фыркнул:

— Сижу, да направит меня Отец Понимания.

— В такой позе только ассасины могут с удобством сидеть, — вздохнул Хэйтем, запер дверь на ключ и прошел по комнате к окну. — И куришь. Шэй, ты ведь давно уже обеспеченный человек, так почему ты не можешь курить хороший дорогой табак? Опять вся комната этим зельем провоняет.

— У меня ф-л-с-фское настроение, — пояснил мистер Кормак.

— Да я вижу, — кивнул мистер Кенуэй. — Когда у тебя философ-фское настроение, ты всегда сидишь орлом. Шел бы ты в кровать, Шэй. Или опять начнешь меня домогаться?

— Не, — Шэй помотал головой. — Не хочу больше в челюсть.

Хэйтем подошел ближе, отнял бутылку и скомандовал:

— Затуши эту дрянь.

Шэй вдохнул дым напоследок, но бутылку у него отняли, а рисковать с огнем он не стал, а потому смачно плюнул на тлеющий табак. Трубка зашипела и потухла.

— У тебя отвратительные манеры, — брезгливо поморщился Хэйтем и потянул за руку. — Слезай, а то свалишься еще.

— Иду, — Шэй вздохнул, спрыгнул с рамы и хотел было затворить окно — под утро будет нежарко, но Хэйтем возразил:

— Нет. Должно же это выветриться.

Шэй ощутил, что его провожают в постель… слишком заботливо. Вовсе незачем так обнимать, тут всего несколько шагов.

— Кажется, сейчас ты меня домогаешься? — развязно улыбнулся он. — Я думал, ты придешь мрачный, суровый и хмурый. Почему не так?

Хэйтем даже замер, а потом выдохнул:

— Потому что эта история наконец-то получила продолжение. Я оставил ее незавершенной, но она никуда не ушла. Я должен дать пояснения, я должен сказать всё, что… написал в этом письме. И… Да, Шэй.

— Что — да? — не понял тот.

— Да, домогаюсь, — с тяжелым вздохом закончил Хэйтем.

Шэй только и успел, что смутно подумать, что холодно быть не должно.

========== Апрель 1769, Нью-Йорк — 1 ==========

Причаливая в нью-йоркском порту, Шэй чувствовал, что внутри что-то сжимается. Город, где он родился и вырос; где многого добился и куда так часто возвращался… Но отчего-то сейчас Шэй посмотрел на Нью-Йорк иначе. Быть может, дело было в том, что обычно он прибывал осенью или зимой, а сейчас стояла весна. О том, во что превратился и без того грязный порт, думать не хотелось, но издалека все выглядело очень… светло. Прозрачный воздух, почти незаметная пока, полупрозрачная зелень.

Шэй привычно поискал на причале две фигуры, но на первый взгляд никого знакомого не нашел. Это было почти тревожно, ведь Шэй обещал добраться к четвертому апреля, а сам задержался, воюя с несносными пассатами. Когда удалось выйти южней, Шэй гнал на всех парусах, но время было упущено.

И тут он увидел. Хэйтем изменился мало, разве что серебристых нитей в волосах под треуголкой стало больше, но Шэй искал высокого мужчину с худосочным ребенком — а теперь Коннор вытянулся в росте, раздался в плечах… Пожалуй, его можно было назвать уже почти юношей, но никак не мальчишкой.

Хэйтем привычно заложил руки за спину, возвышаясь, как мраморная статуя. Коннор расположился куда раскованней — руки сложил на груди, да еще и опирался на фонарный столб плечом.

Препоручив корабль надежному, как фунт стерлинга, Гисту, Шэй сбежал по сходням. Крепко пожал руку Хэйтему, заглянул в глаза, не сдерживая улыбки. Рукопожатие Коннора тоже оформилось — короткое и крепкое, но парень все-таки не сдержался и обнял Шэя за плечо. И глазами сиял. Темно-каштановые волосы Коннора, собранные лентой, стали много длинней, но и косичка — тоже, и на ней была уже не одна бусина, и не три, а все пять. Костюм на нем сейчас был английский, но это не отменяло бахромы на сапогах и перьев на воротнике плаща. Пожалуй, так даже было еще виднее, что он наполовину индеец.

— Шэй! — Коннор отстранился и заулыбался. — Мы тебя ждали. Отец говорил, что можно дождаться дома, что ты не маленький и сам доберешься, но я хотел первым тебя увидеть! Хочешь до дому наперегонки? Я нашел короткую дорогу!

— Ты и мне предлагаешь? — усмехнулся мистер Кенуэй. — Держу пари, я тебя обойду, как обошел месяц назад; но мистер Кормак, наверное, устал. Он, в отличие от тебя, был занят делом, а не носился по крышам и деревьям, не рвал штаны и не пугал честных людей, вываливаясь из самых неожиданных мест.

Шэй рассеянно подумал, что штаны не рвал точно, а вот все остальное было, но эти мысли сразу забылись в радостной и немного бестолковой кутерьме, которую создал вокруг Коннор. Мистер Кормак не мог сказать, что он именно устал, однако все-таки предпочел забегу по крышам удобный экипаж. Хотелось поскорей оказаться дома, где можно будет наконец снять загрубевший от морской воды плащ и груду оружия. А еще хотелось поскорее оказаться с Хэйтемом наедине, поскольку короткого взгляда и пристойного рукопожатия, конечно, не хватило.

Коннор крутился на сиденье, вываливал гору новостей — о большинстве из них Шэй знал из длинных писем в толстых конвертах. Хэйтем, как всегда, писал лаконично и коротко; Коннор в подробностях сообщал обо всем, что его занимало, но все равно это было не сравнить с живым и ярким рассказом. Хотя — и со временем все чаще — Шэю казалось, что Коннор что-то скрывает. Не в дурном смысле, а просто терпит, чтобы сообщить сенсацию как можно эффектнее.