— Полагаю, пришла пора тебе взяться за это, Хэйтем, — припечатал Чарльз. — Ты — магистр. И наплевать на то, что у вас там было десять лет назад!

Шэй несколько напрягся. Что такого случилось десять лет назад? Тогда он только вошел в Орден, и с Хэйтемом у них были еще не те отношения, чтобы делиться чем-то личным. Но ведь и потом Хэйтем ничего такого не рассказывал… Видимо, не настолько это было важно?

Шэй ожидал, что возлюбленный с издевкой сообщит, что уладит дело, но тот, напротив, поднялся, заложил руки за спину и довольно нервно зашагал по комнате.

— Не думаю, что это хорошая идея, — произнес он мрачно. — Мистер Армитедж, нынешний британский магистр… Он был близок с Берчем, и он… Не простил. Но я не верю, что он бы стал из-за нашей с ним личной вражды препятствовать общему делу. Здесь есть что-то еще.

— Да, есть, — хмуро отозвался Чарльз. — И это тоже связано с тобой. Точнее….э-э-э… почти с тобой. Дело в том, что недавно преступный мир Лондона всколыхнулся. И не только преступный. Множество ассасинов были убиты — в том числе те, за кем давно следили и кого даже надеялись взять живыми. Баланс был нарушен, а английский Орден — общество очень сдержанное и закрытое. Не знаешь ли ты, кто за этим стоит?

Шэй опустил взгляд. У него было множество разрозненных данных, но картинка не складывалась. Чего-то не хватало, какого-то кусочка мозаики.

— Знаю, — Хэйтем был бледен, несмотря на то, что пил — и пил крепкое. — Но ты сказал не всё.

— Да, — окончательно помрачнел Чарльз. — Погиб тамплиер. И дело даже не в том, что он был из высшего круга. Дело в том, что его работа была крайне ценна, поскольку он больше пяти лет потратил, чтобы внедриться в Братство. И был убит. Другим тамплиером.

Шэй почувствовал, что пальцы слабеют. Он вспомнил.

Поздний вечер, грязная мостовая, задворки за Темзой, куда не суются полицейские и где не поймать кэб. Тяжелый липкий туман, запах опиума, крепкого пойла и гниющих помоев. Пустые ящики, развалины дровяного сарая, жидкий свет далекого масляного фонаря — здесь не было даже керосинового освещения. И шесть теней, взявшихся словно из ниоткуда. Шэй был настороже, услышал их еще тогда, когда до нападения было довольно времени. Они не издавали звуков — не шелестели плащи, не раздавалось шагов. Было достаточно чужого дыхания и обостренного чувства опасности. Справиться со всеми одновременно Шэй бы не смог, но старые привычные методы его не подводили — и обычно ассасины не были готовы к тому, что против них применят их же тактики. На охотников за ним Шэй напал первым, прикрывшись маской посреди облака дыма из дымовой шашки, и перерезал всех. А ведь один из них пытался что-то сказать — ровно до тех пор, пока из рассеченной скрытым клинком шеи не вырвался веер кровавых брызг, а изо рта не хлынула кровь. Шэй еще хотел обыскать его, но не успел — пришлось уходить…

Он убил тамплиера.

Шэй хрипло перевел дыхание, хотя найти себе оправдания не мог. Знал, конечно, что «внедриться в Братство» — означает работать в Братстве, иначе никто тебе не поверит. Знал и то, что поступил правильно — а как он еще мог поступить, когда ассасины нападают толпой? Но все это не отменяло того, что от его руки погиб соратник и что он разрушил планы английских тамплиеров.

Чарльз Ли оглядел собеседников и закончил:

— Британский Орден… больше не доверяет нам. Ты, Хэйтем, когда-то убил их магистра. Твой… лучший друг — одного из самых нужных Ордену людей. «Морриган» видели в лондонских доках. У Армитеджа есть все причины для подобного поведения.

Шэй настолько погряз в сожалениях, что едва не пропустил тот самый кусочек мозаики. То, с чего все это, должно быть, началось.

— Хэйтем, — голос все еще хрипел, — ты убил… магистра? Зачем?!

И, встретившись с жестким взглядом серо-стальных глаз, услышал ответ:

— Он убил моего отца и сломал жизнь моей сестре.

Мистер Ли прервал это противостояние взглядов, растянувшееся на мириады мгновений.

— Это все, несомненно, печально, но об этом вы поговорите наедине. Нам нужно решить, что делать сейчас. Сведения о том, что Тауншенд умер, достигли Америки. Вот-вот местные самоуправления восстанут против его законов. А мы не знаем и не можем знать, что происходит в Британии прямо сейчас. На помощь британского Ордена рассчитывать не приходится.

Хэйтем резко вскинул голову и четко проговорил:

— Я напишу Армитеджу. Дам все необходимые пояснения. Извинюсь.

Шэй изумленно уставился на возлюбленного. Хэйтем готов… извиниться?!

Чарльз неуверенно заметил:

— Он может захотеть, чтобы ты выдал ему виновника гибели того парня. И чтобы виновник послужил на благо Ордена своей жизнью. Око за око, сам знаешь.

— Шэя я им не отдам, — с холодной яростью бросил Хэйтем.

— О-о-о… — Чарльз вскинул руки, да так, что несколько капель золотистого бурбона плеснули ему на манжет. — Мое дело — сторона. Я тебе, магистр, доложился, а дальше ты уж сам решай. Я, если что, готов, как ты знаешь. Всегда.

Коротко попрощались. Чарльз Ли не слишком уверенной походкой — видно, долго ждал наедине с бурбоном — удалился, а Хэйтем упал в кресло. И так мучительно поглядел на бутылку…

Шэй встал и наплюхал любовнику виски до краев. Тот никогда так не пил, а сейчас приложился от души. Шэй и сам хлебнул залпом. Перспективы не радовали.

— Скажи сразу, что я могу сделать? — хмуро бросил Шэй. — Мне нужно поехать в Лондон, встретиться с ними?

— Нет, — Хэйтем покачал головой. — Я тебя ни в чем не виню. Они бы тебя убили. И тот тамплиер ничего бы не смог сделать для сохранения твоей жизни, да и не стал бы — он ведь работал под прикрытием. А даже если бы у него была возможность… он мог и действительно хотеть тебя убить. О твоем прошлом только ленивому не известно, а в Лондоне вполне могут быть родственники и друзья тех членов Ордена, которых ты прикончил еще будучи ассасином. Но одно я тебе скажу точно: пока я не решу дело с британским Орденом, ты сидишь здесь. Никакой Европы, никакой Франции, никакого Парижа, никаких танцовщиц. Это приказ.

Шэй вздохнул:

— Я действительно сожалею. Мне не хотелось убить собрата.

Хэйтем неожиданно цинично поморщился:

— Хватит, не накручивай себя. Будто впервые тамплиеров убиваешь.

Шэй поперхнулся воздухом и торопливо отпил, чтобы прогнать неприятное чувство в груди. И возразить-то нечего!

— Я отправлю письмо еще сегодня, — твердо заявил мистер Кенуэй. — Сейчас. Тогда оно покинет Нью-Йорк с первыми судами.

— Хэйтем, — неуверенно окликнул его Шэй. — Это не лучшая идея. Ты все-таки пил. А ели мы еще днем. Ты можешь… не слишком точно выразить свои мысли.

— Как раз сейчас — лучшая идея, — возразил Хэйтем. — Если я составлю письмо так, как я это обычно делаю, Армитедж только удостоверится в том, что у меня есть скрытые мотивы. Но у меня их нет. Личное — это личное, а на Орден я всегда работал добросовестно.

Шэй кивнул. Это ему было понятно. И он рискнул задать вопрос — понял, что если не сейчас, то никогда. Один раз он уже спросил об этом, после убийства Адевале, но тогда Хэйтем довольно резко дал понять, что обсуждать слова Адевале о его отце он не желает.

— Что стало с твоим отцом?

— Он был ассасином, — коротко бросил Хэйтем и продолжил отрывисто. — Ты ведь знал об этом?

— Знал, — неловко кивнул Шэй. — Гист сказал, давно. Я в то время еще даже не был тамплиером.

Мистер Кенуэй приподнял бровь, и Шэй пояснил:

— Гист тогда был пьян.

Хэйтем сокрушенно покачал головой, потом отпил еще и продолжил:

— Я долго не знал правды. Эдвард Кенуэй… не был хорошим человеком, но я любил его. Как отца. И я бы, возможно, смог поверить в то, что у Берча не было иного выбора, но он… Он продал мою сестру… в рабство, так скажем. Лишил ее чести и права на жизнь.

Грубое ругательство сорвалось с губ мистера Кормака абсолютно непроизвольно, он был слишком поражен сказанным, но Хэйтем не сказал ему на это ни слова — только качал головой и продолжал пить. И Шэй, откашлявшись, выдал то единственное, что думал сейчас: