– Да, у нее есть – верно же? – послышался голос Лус. А я и не заметила, что она стоит рядом, за спиной Паркера. Волосы она откинула назад, ее макияж слегка поплыл, под глазами появились темные круги. Лус шагнула вперед, взглядами спрашивая подтверждение поочередно у меня и у Паркера. И кивнула уже увереннее. – Татуировка. Вот здесь, – и она показала на своем теле место слева, возле самого выступа тазовой косточки. Пальцем она нарисовала восьмерку, лежащую на боку, – символ бесконечности.

Полицейский сжал челюсти, тут-то твердая земля разом и ушла из-под наших ног.

Мы на время стали сорванными с якоря утлыми лодчонками в океане, я ощутила приступ той самой морской болезни, от которой, особенно ночью на воде, так и не избавилась, даром что выросла на побережье. В сбивающем с толку мраке, начисто лишенном ориентиров.

Полицейский, который был повыше, накрыл ладонью руку Паркера.

– Вашу сестру нашли на Брейкер-Бич…

Вся комната загудела, Лус зажала обеими руками рот, а я по-прежнему гадала, не ослышалась ли я. С какой стати Сэди понесло на Брейкер-Бич? Мысленно я увидела ее танцующей босиком. На спор окунающейся голышом в ледяную воду. Ее лицо в отсветах пламени костра, какие мы разводили из коряг, выброшенных на берег.

За нами вечеринка отчасти продолжалась, но не так шумно. Музыку вырубили.

– Позвоните своим родителям, – продолжал полицейский. – Нам надо доставить вас в участок.

– Нет, – перебила я, – она…

«Укладывает вещи. Собирается. Уже в дороге». Глаза полицейского раскрылись шире, он посмотрел вниз, на мои руки. Они цеплялись за его рукав так крепко, что побелели кончики пальцев.

Я разжала пальцы, отступила на шаг и наткнулась на кого-то. Мигающие точки на моем телефоне – она же писала мне. Полицейские наверняка ошиблись. Я вытащила телефон, чтобы проверить. Но мои вопросительные знаки так и остались без ответа.

Паркер протолкался к входной двери и исчез из виду, огибая дом и направляясь по тропе к мини-отелю. В суматохе нас было не удержать. Мы с Лус бросились следом за Паркером, петляя между деревьями, наконец догнали его на усыпанной гравием парковке и втиснулись к нему в машину.

Проезжая мимо темных витрин на Харбор-драйв, мы слышали лишь время от времени сбивающееся дыхание Лус. Едва мы приблизились к повороту у Брейкер-Бич, я прильнула к окну: впереди мельтешили огни мигалок, въезд на стоянку перегородили полицейские машины. Но за дюнами стоял на страже еще один полицейский, светящимся жезлом подающий нам знаки проезжать мимо.

Паркер даже не сбавил скорость. Он повел машину вверх по склону Лэндинг-лейн и к темному дому в конце улицы, за обложенной камнями подъездной дорожкой.

Остановив машину, Паркер направился прямиком в дом – или все еще не верил и спешил найти Сэди, или хотел позвонить родителям так, чтобы его никто не слышал. Лус медленно поднялась следом за ним на крыльцо, но, перед тем как скрыться, оглянулась через плечо на меня.

Спотыкаясь, я брела вдоль дома и держалась рукой за стену, чтобы не упасть; свернула за угол, миновала черную калитку в ограде вокруг бассейна и направилась по тропе к утесам за домом. Тропа продолжалась, повторяя очертания края утесов, пока вдруг не обрывалась у северной оконечности Брейкер-Бич. Но оттуда вырубленные в камне ступени спускались к песчаной полоске пляжа.

Мне хотелось увидеть пляж своими глазами, чтобы поверить. Хотелось посмотреть, что делает полиция там, внизу. Выяснить, не спорит ли с ними Сэди. Все ли мы правильно поняли. Но уже тогда я догадывалась, что надежды мало. Этот город только и делал, что отнимал у меня близких людей. А я расслабилась, успокоилась и совсем забыла об этом.

Я слышала плеск волн, бьющихся о скалы слева от меня, и без труда представляла себе, как пенится здесь внизу вода при свете дня. Но вокруг было темно, я ориентировалась лишь по звуку. Вдалеке на мысу периодически вспыхивал вращающийся фонарь маяка, и я брела на этот свет, как в трансе.

Впереди на тропе, вьющейся сверху по утесам, задвигались тени. Мне в лицо направили луч фонарика, пришлось вскинуть руку, прикрывая глаза. Черная человеческая фигура шагнула ко мне, послышался треск помех из рации.

– Мэм, вам сюда нельзя, – заявил незнакомец.

Фонарь отвели в сторону, тогда-то я и увидела их мелькнувшими в луче света и почувствовала, как земля качнулась под ногами.

Знакомую пару золотых сандалий из ремешков, брошенных у самого края утеса.

В сумерках поодаль от берега разыгрался шторм. Я узнала о его приближении по грозовому валу туч, нависших над самым горизонтом. Почувствовала его в ветре, дующем с севера и более холодном, чем вечерний воздух. В прогнозе погоды ни о чем таком не упоминали, но летней ночью в Литтлпорте это ничего не значило.

Я отступила от края утеса и, как часто бывало, представила стоящей здесь не меня саму, а Сэди. Ветер трепал ее голубое платье, швырял ей в лицо светлые волосы, она жмурилась. Зацепившись пальцами ног за край каменного карниза, она медленно переносила вес тела. Как рычаг с точкой опоры, на которой балансировала ее жизнь.

Мне часто представлялись последние слова, которые она писала мне, стоя на самом краю: «Есть вещи, о которых даже ты не знаешь».

«Больше я так не могу».

«Помни меня».

Но в конечном итоге молчание выглядело идеальным и трагичным, в духе Сэди Ломан, заставляя всех желать большего.

Обширные владения Ломанов когда-то казались мне теплым и уютным домом: каменный цоколь, серовато-голубая обшивка досками, белые дверные косяки и наличники, а по ночам во всех окнах загорался свет, и дом словно оживал. Теперь же был низведен до состояния темной и пустой оболочки.

Зимой не составляло труда делать вид, будто все в порядке: отслеживая состояние объектов недвижимости по всему городу, координируя бронирование на будущий сезон, наблюдая за новой застройкой. Я привыкла к затишью мертвого сезона, к его затяжному спокойствию. Но во время летней суеты с постояльцами, из-за необходимости всегда быть на связи, да еще с приклеенной улыбкой, любезным и дружелюбным тоном, контраст с домом становился слишком уж резким. От осязаемого отсутствия призраков на периферии зрения.

Теперь каждый вечер я шла мимо большого дома по пути к гостевому и краем глаза замечала то, от чего оборачивалась, чтобы присмотреться, – неявное шевеление. И на ужасный и прекрасный миг думала: Сэди. Но в темных окнах видела лишь одно – собственное искаженное отражение, глазеющее на меня. Мой личный неотвязный призрак.

Первые дни после смерти Сэди я держалась отчужденно, приближалась, только когда меня звали, говорила, когда ко мне обращались. Смысл имело все и в то же время не имело ничего.

Свои вымученные показания о том вечере я дала двум мужчинам, которые постучались ко мне следующим утром. Следствие поручили тому же детективу, который нашел меня на утесах накануне ночью. Его фамилия была Коллинз, все самые острые вопросы исходили от него. Ему хотелось знать, когда я в последний раз видела Сэди (здесь, в гостевом доме, около полудня), сообщала ли она мне о своих планах на этот вечер (нет, не сообщала), как она вела себя в тот день (как было свойственно Сэди).

Но в своих ответах я неестественным образом притормаживала, словно нарушилась некая связь. Во время допроса я слышала себя будто издалека.

«Вы, Лусиана и Паркер прибыли на вечеринку по отдельности. Еще раз: как это происходило?»

«Я появилась там первой. Следующей – Лусиана. Паркер прибыл последним».

В этом месте возникла пауза.

«А Коннор Харлоу? Мы слышали, он присутствовал на вечеринке».

Кивок. Миг молчания. «Коннор тоже был там».

Я рассказала им про сообщение, показала свой телефон, заверила, что Сэди как раз писала мне, когда все мы уже находились вместе на вечеринке. «Сколько порций спиртного вы к тому времени выпили?» – спросил детектив Коллинз. Я ответила, что две, имея в виду три.