- Уже - не сосед, - ухмыльнулся Костян.
- Два других совершенно незнакомые, - продолжал я, с трудом сдерживая смех. - А она всем троим отказала. Какой вывод делает начинающий сыщик? Один из этих покупателей решил избавиться от хозяйки, или припугнуть, проник в ее квартиру, пустил газ, и так далее. А тут еще попугай орет - Костян, закрой окно, падла, Костян, закрой окно, падла.
Костя и Пашка так и покатились от хохота.
- Помню, помню, как вы ко мне с клеткой заявились, - давясь от смеха, произнес Пашка.
- А ты, страж закона, как поступил? - укоризненно сказал я. - Обсмеял нас и выгнал. Попугай, мол - не свидетель. И никакого уголовного дела по его показаниям заводить не будем.
- Да он же не дал показаний, - простонал Пашка.
- Тогда не дал, подлый предатель, скотина разноперая. Короче, ты нас выпер. И что мне оставалось делать? Искать Костяна, который с кем-то проник в квартиру Юльки, и закрыл там окно, чтобы газ не выветривался.
- И долго я был у тебя под подозрением? - продолжая хохотать, спросил Костян.
- Достаточно, - отпечатал я. - В общем, долго ли, коротко ли, стал я опрашивать свидетелей, выстраивать логическую цепочку, и докопался до существования тайника...
Пока я рассказывал, как добывал информацию - то подпаивая Клавдию и сунув ей взятку, то излечивая Женьку от люмбаго, то поливая свой потолок из душа и опаивая несчастного Витька, Костян одобрительно покачивал головой, а Пашка периодически хлопал себя по колену и вскрикивал: "Ну, ты даешь".
За разговором мы не сразу заметили, что Юлька выскользнула из кухни, свернулась клубочком на диване и безмятежно заснула.
- Уморили мы твою "ля фам"! - хмыкнул Пашка.
- Пусть девочка отдыхает, пришлось бедной натерпеться, - добродушно сказал Костян.
Когда я рассказывал, как охмурял лаборантку в морге, а она оказалась лесбиянкой, ребята так громко ржали, что испугались, не разбудят ли Юльку. Но она даже не шелохнулась.
- Слушай, а в театр ты зачем поперся? - удивился Пашка.
- В надежде на фортуну, - сказал я. - И ведь подфартило же! А что она не традиционной ориентации, я после узнал.
По мере рассказа я сам увлекался все больше, облекал свои истории в яркие, юмористические краски, хотя они и без того казались сейчас смешными, точнее - трагикомическими. Господи, сколько же всего было за какие-то неполные три недели! С ума можно сойти. Конечно, некоторые подробности я опускал, но не мог ни похвалиться, как ловко разыграл третьего покупателя, устроив ему сцену ревности. А уж история про то, как Валентина меня рассекретила, опустила, надругалась над моими ногами при помощи сдвинутого сиденья, прошла просто на ура.
- Ладно, ребята, - сказал я, - давайте пропустим по глотку, и перейдем к главному, то есть к раскрытию преступления с помощью не столько реальных фактов, сколько - нагромождения случайностей. Должен признаться, что во время расследования я часто заходил в тупик, мозги отказывали, обуревал страх...
- Еще бы, трупешников сколько, - вставил Пашка.
- Но я хочу сказать о другом. В такие моменты я обращался за помощью к верному другу - моей бабушке, и она помогала мне разобраться во всей этой путанице.
- Да, Электра Орестовна - это голова! - воскликнул Пашка, знакомый с бабушкой со времен своего детства, - и добавил шепотом. - Знаешь, Орестик, я тоже должен кое в чем тебе признаться. Пару раз я сам обращался к твоей бабушке за советом.
- Интересная подробность, - усмехнулся я. - Никогда об этом не слышал.
- Конечно, Электра Орестовна тебе ни за что бы не сказала, уж она-то умеет хранить секреты, - уверенно произнес Пашка.
- Однако, интересные у вас в семье имена, - задумчиво произнес Костян.
- Да, - согласился я, - но это - уже совсем другая история, когда-нибудь я тебе ее расскажу, но не сейчас.
Мы выпили, закусили, и я начал уже серьезно.
- Значит, так, жили - были в Тверской губернии брат и сестра, Настена и Колька Загоруйко... И это уже повесть не смешная, а очень даже страшная.
- Может, и к лучшему, что Юлька заснула? - сказал Пашка.
Я кивнул.
- Может, и к лучшему...
"Эту историю я позволю себе привести отдельно, почти так, как рассказала ее сама Анастасия Дроздянская. Только в незначительной литературной обработке, и, пожалуй, не от первого, а от третьего лица, поскольку заглядывать во внутренний мир такой женщины мне просто страшно...
Я имею в виду не ту ее болтовню, пересыпанную беззастенчивым враньем, которой она щедро одаривала меня при наших нескольких встречах, а истинную историю ее жизни.
Долго не упокоится с миром ее ожесточенная и безжалостная душа...
Я, рыжий дурень, спал с этой ужасной женщиной и сходил от нее с ума, к счастью - недолго, прости меня, Господи!
В общем, внемлите - и да содрогнуться ваши сердца, и да не помутится ваше сознание, и...
Таков, примерно, был мой внутренний монолог, произнесенный перед началом рассказа..."
Итак... -