Надо же было назвать четырех своих дочерей Артемидой, Клитемнестрой, Дафной и Электрой! Ну, ладно, пунктик был у мужика. Но я никак не мог врубиться, зачем надо соблюдать традицию спустя много лет после смерти сумасшедшего Ореста? Не проще ли было давать своим детям самые обычные имена?

   Но, по словам профессора, выходило, что Орест Ласкин не просто наказал всех своих потомков называть именами исключительно древнегреческих богов и героев. Оказывается, мой прадед решил изменить историю на примере своей семьи. А суть его завещания заключалась вот в чем. Все потомки обязаны носить имена персонажей из совершенно разных мифов, не связанных между собой. Каждый миф, и каждый мифологический персонаж, существуя по отдельности, живя своей жизнью, обретет в истории совсем иное качество и смысл. Расчлененная таким образом мифология утратит свою мрачную роковую суть, и принесет прекрасные новые плоды.

   Конечно, все это звучало слишком мудрено, но что-то в рассказе меня зацепило, мне показалась, что я узнаю затертую семейную легенду заново.

   Получалось, что наша семья в точности живет по наказу сумасшедшего Ореста. Каждый из нас несет в себе кусочек какого-то мифа, но совершенно в ином контексте.

   Моя драгоценная Электра приходилась мне бабушкой, а не сестрой, матушку, по счастью звали не Клитемнестрой, а Данаей, Ирка, она же Ифигения, была моей сестрой, но не родной, а двоюродной, а уж мой папаша Борис Васильевич ничем не походил на Агамемнона! И фамилию я носил не его, а прадеда, так что, можно сказать, если не считать самого факта моего рождения и оставленной мне квартиры в качестве откупа, он не имел к моей участи никакого отношения. И моя мать вовсе не убила его, а просто развелась с ним больше двадцати лет назад.

   Я мельком взглянул на портрет.

   Прадед был очень красив, молод, откровенно рыж, и любой, знавший меня, вполне мог подумать, что это мой портрет. В семье к этому сходству давно привыкли. Но я вдруг почувствовал, что между мной и моим предком существует какая-то связь, и не только внешняя. Это меня взволновало, взбудоражило, разозлило. А предок с портрета глядел своими синими глазами, и как бы укорял за легкомысленное отношение к семейным легендам. Казалось, он говорит мне - не такие уж это вымыслы и сказки, как тебе кажется! Погоди, Орест, ты еще даже не подозреваешь, что тебя ждет, а я, из своего совсем иного бытия, все вижу и все знаю. Согласитесь, от таких мыслей мурашки бегут по коже.

   Меня так и подмывало спросить - чего же ты хотел? Зачем сочинил свой безумный миф? Какой во всем этом смысл, какие скрываются тайны?

   Прадед опять подмигнул, даже ухмыльнулся. Я вздрогнул. Или это меня глючит? На самом деле все объяснимо, зажженные свечи дают такой эффект...

   Я не заметил, когда Евгений Максимович закончил свое повествование. А очнулся я от звука доносившихся до меня голосов.

   - Я же говорю, ему необходимо жениться, - выразительно шептала Галатея.

   - Ты права, Галя, - поддержала ее тетка Пандора. - Мужчине в его годы давно пора остепениться!

   - Конечно, - согласилась Галатея, - длительное пребывание в одиночестве может вредно отразиться на психике.

   - Какое одиночество? - усмехнулась мать. - Он меняет подружек, как твоя Анька майки и топы!

   - Но все равно в душе остается одиноким, - вздохнула тетя Галя.

   - А я так хочу, так хочу, чтобы он свил, наконец, свое семейное гнездышко, чтобы в нашем доме зазвучали голоса детишек, - прошептала мать.

   - У нашего деда в его годы было уже две дочери! - снова встряла Пандора.

   Я посмотрел на своих дражайших родственниц и метнул в них глазами молнии. Но тут, на счастье, мне на помощь пришла Электра, прервав беседу с Евгением Максимовичем.

   - Да-да, усмехнулась она, - у вашего деда было уже две дочери, а до женитьбы на моей покойной матушке - не меньше сотни прелестных подружек! Вот, Эжен не даст соврать.

   - Но он же остепенился, мама, - не желала сдаваться Пандора.

   - Ну, хватит, раскудахтались, - строго прервала бабушка. - Оставьте в покое моего внука. Он сам решит, как ему жить.

   Я с благодарностью посмотрел на бабушку.

   Тут Ирка ухватила меня за руку, мы незаметно выскользнули из-за стола и уединились в кухне. Она потребовала немедленно рассказать о моем очередном романе. Видимо, разговор старших только разжег в ней любопытство. Я стал рассказывать про Юльку и ее нахального попугая. Сестрица покатывалась со смеху. К нам тут же присоединилась Анька. Мы расширили тему беседы, и стали обсуждать не только мои романы, но и ухажеров моих сестриц. Я отпускал смешные шуточки по поводу каждого. Сестры хихикали, они никогда не обижались на меня.

   - Ластик, скажи, ты, правда, никогда не женишься? - вдруг спросила Анька.

   - Никогда! - уверенно ответил я.

   - А почему?

   Я рассмеялся.

   - Потому что я люблю всех женщин, и если женюсь на одной, это будет несправедливо по отношению к другим! Но больше всего на свете я люблю вас, дорогие мои сестрички! И ради вашей дружбы пожертвую любой своей возлюбленной!

   Я обнял девчонок, мы еще немного повеселились, но когда в кухне появились тетки с пустыми тарелками и остатками закусок, мы быстро переместились в комнату моей матери. Она ушла раньше всех, так как у нее был вечерний спектакль в театре оперетты, где она уже много лет работала. Мы еще поболтали, время незаметно пролетело, все стали собираться по домам, и мы с бабушкой, наконец, остались одни.

   Как давно я ждал этого момента, чтобы поделиться с мудрым и верным другом своим расследованием.

   - Так-так, - сказала бабушка, выслушав мое детективное повествование, - тетке из ЖЭКа ты зря отвалил столько денег.