Роберт поднялся, стал медленно ходить по камере, иногда останавливался, смотрел на внутреннюю решетку, через которую мог видеть Эллис. Ему очень хотелось поговорить с ней о своей предстоящей казни. Но она сидела с задумчивым лицом на жесткой тюремной кровати и смотрела куда-то в пустоту.
- Да, Эллис была права, - подумал Роберт, - я не должен был ни во что вмешиваться, а только наблюдать... И я был уверен, что именно так и будет... Но Эллис слишком часто говорила мне, что я никогда не ошибаюсь. Мне стало казаться, что это раздражает, злит ее! Что она нарочно искушает, провоцирует меня. Я не выдержал... Но чего я добился, в конце концов? Разве что-нибудь изменилось? Нет, та же чернота живет во мне, пожирает меня, и я ничего, ничего не могу с собой сделать! Как глупо! - снова подумал Роберт. - Моя попытка ни к чему не привела. Эллис даже не смотрит на меня, не видит меня, не хочет говорить со мной! И оплакивала она не меня, а Мартина! Кажется, я вообще перестал для нее существовать... Но разве я мог поступить иначе? Мог ли я просто продолжать наблюдение за самим собой, за тем, как разрушается моя сущность, внезапно охваченная инфекцией и коррозией? Наверное, не мог.
Он старался вспомнить, когда же это началось. Кажется, очень давно. Хотя, в сущности, время не имело значения. Важно было то, что боль поселилась в нем. День за днем, год за годом он не хотел ее признавать, делал вид, что не замечает, потом пытался усмирить ее. Он ставил заслоны, очерчивал магические круги, через которые, по всем законам, она не могла переступить. Но она находила лазейки, проникала, как пуля, выпущенная из пистолета, вонзалась стремительно и поражала насмерть, каждый раз, а смерть все не наступала. И чем больше ему хотелось умереть, тем невыносимее становилась невозможность договориться со смертью. У нее тоже были свои законы. И он снова сражался с болью, пробовал заключить с ней сделку, чтобы почаще отпускала и подольше не возвращалась. Наконец, он нашел прекрасный способ решить свою проблему. Он ушел в черную черноту. Он знал, что тот, кем он был, теперь умер, и видел свою пустую оболочку, медленно удаляющуюся внутрь черноты. Конечно, это была не настоящая смерть. Но ему удалось приручить боль. Она осталась, никуда не ушла, но перестала так яростно донимать. Он не понял еще, что боль стала частью его самого. А та чернота, куда он отправил самого себя, стала частью этой боли.
- Эллис! - негромко позвал Роберт.
Она не откликнулась, даже не шелохнулась, словно умерла. Роберт окликнул ее еще раз, но она снова не ответила. Роберт не видел, как шевелятся ее губы, не слышал ее голоса, потому что Эллис произносила свой монолог мысленно.
Брожу по земле я,
Не зная, кто я.
В свету ли, во тьме ли
Дорога моя.
Я снова скитаюсь
В стране бытия.
Планета чужая -
Отчизна моя!
От края до края
Чужие края,
И всюду чужая -
Родная земля.
Устала от странствий,
Куда мне идти?
Блуждая в пространстве,
Я сбилась с пути.
Сквозь выжженный город
И мрачный пустырь
Не видно прохода
В святой монастырь,
Исчезли дороги
На карте земной,
И дела нет Богу,
Что станет со мной.
Где дом мой печальный,
Жилище теней?
Там кто-то встречает
Меня у дверей...
Но ключ мой потерян
В далеких краях,
И стала я тенью
В незримых мирах.
Я вечно скитаюсь
В плену бытия,
И всюду чужая,
И всюду своя...
Интересно, о чем она думает сейчас? - пробовал отгадать Роберт. - О Мартине? Обо мне? Он напрягся, сосредоточился, стараясь прочитать ее мысли, но у него ничего не получилось.
- Да, если бы я мог читать мысли, как Мартин! Но я не могу! Я другой! Хотя мы одной природы... Проклятье! Опять - Мартин! Видно, я никогда от него не избавлюсь! Даже убитый он умудряется причинять мне боль! Боль, которой никогда раньше не было, а теперь она яростно гложет меня, словно дикий зверь, и никуда не уходит. Она все время наготове, только и ждет, чтобы снова вцепиться!
- Эллис, - снова произнес Роберт, - ради Бога, поговори со мной! Я понимаю, я отвратителен тебе, но сейчас мы одни, здесь нет никого, кроме нас! И ты можешь сказать мне все, что захочешь, все, что ты думаешь! Я все выслушаю и все выдержу!
