- Алька! - выдохнул он и поцеловал ее.

   Она соскочила с его рук, прижалась к нему всем телом, вкладывая в этот поцелуй всю боль, всю радость, усталость, счастье, словом все из чего состояла ее такая разноречивая, такая трепетная томящаяся душа.

   - Кхе-кхе, - вдруг понеслось с верхней площадки. - Алечка-а-а-а! Прости меня дурака старого.

   - Кто это? - удивился Игорь, оторвавшись от Алевтины.

   - Пойдем посмотрим, - усмехнулась Аля.

   Они поднялись на пролет и чуть не упали на пару, увидев умопомрачительную картину.

   Вась Вась стоял на коленях, в одной руке держа огромный букет роз, в другой большую бутылку коньяка. Умоляющее выражение лица, слезящиеся глаза и вытянутые в трубочку губы одновременно удивляли и смешили.

   - Васечка, ты что это, напился что ли? - захохотала Аля.

   - Это кто? - грозно спросил Игорь.

   - Это, - не переставая смеяться, пробулькала Аля, - великий режиссер всех времен и народов Василий Васильевич Соколовский.

   - И что же великому режиссеру от тебя надо в час по полуночи? - сурово поинтересовался Игорь, будто великий режиссер не полировал в данный момент кафель лестничной клетки коленками, а спал где-нибудь в мягкой постели у себя дома.

   - Пока не знаю, но, по-моему, догадываюсь, - уже спокойно ответила Алевтина.

   - Алька, я без тебя погибаю. - Вась-Вась поднялся с колен, и вмиг серьезность залила его лицо. - Черт с ней, с этой Колесниковой и ее деньгами. Ничего у меня без тебя не получается. Ну, ударь меня, обзови продажной сукой, делай все что хочешь, только возвращайся!

   - Это трудно, Вася. - Алевтина вставила ключ в дверь.

   - Я понимаю, но дай хоть надежду.

   - Так, господа, я ничего не понимаю, - голос Игоря встревожил ночное эхо подъезда. - Аля, при чем здесь Анжела?

   Алевтина осуждающе посмотрела на Вась-Вася.

   - Я чего, опять что-то ляпнул не то? - совсем расстроился худрук.

   - Опять. - Алевтина распахнула дверь. - Но в том не твоя вина.

   - Алевтина, ты не ответила мне! - Игорь повысил голос.

   - Ну, я, пожалуй, пойду. - Вась-Вась шагнул в прихожую, положил цветы, оставил бутылку и вновь вышел на лестницу.

   - Я позвоню, подруга, - буркнул он в абсолютной тишине.

   Алевтина и Игорь стояли и смотрели друг на друга. Худрук решил не встревать в этот немой диалог. Как не желал он получить ответ сейчас, будучи натурой творческой, а посему чувствительной, понимал, что в данную минуту со своими извинениями будет не к месту.

   - Чтобы ни случилось, ребята, - не выдержал он, уже стоя на последней ступеньке пролета, - Знайте, вы чудесная пара.

   И побежал вниз.

   - Входи в дом, художник, ты простынешь, - проговорила, наконец, Алевтина.

   Он вошел, тщательно закрыв за собой дверь.

   - Ты сейчас мне все расскажешь. Потому что я просто не смогу жить, если у тебя будут какие-то секреты, - тихо проговорил он.

   - Я расскажу, - ответила она. - Только обещай мне, поклянись своей любовью ко мне, что никогда никому ты не предъявишь никаких претензий, и ни в чем не будешь обвинять.

   - Хорошенькое начало, - горько усмехнулся он. - Но - я обещаю.

   На рассказ ушло не так много времени, как могло показаться Алевтине. Прозвучало последнее слово, а Игорь так и сидел, замерев с сигаретой в руке. Аля осторожно вытащила фильтр из его длинных пальцев, и бросила в пепельницу.

   - Как она могла? - глухо проговорил он.

   - Могла. - Спокойно ответила Алевтина. - Ты не представляешь, на что способна женщина, когда она любит. Истово, без оглядки. Именно так она тебя и любит.

   - А ты, ты как меня любишь? - он поднял на нее полные муки глаза.

   - Если ты скажешь, что не хочешь, чтобы я возвращалась в театр, я не вернусь, - она закурила новую сигарету.

   - Но тогда ты не будешь счастлива, - упавшим голосом продолжил Игорь. - И максимум через полгода возненавидишь меня.

   Она молчала. А что она могла сказать? Что не может ответить на этот вопрос? Что нет для нее более счастливой и захватывающей минуты, когда она видит разъезжающийся театральный занавес, огни рампы и тысячи устремленных на нее глаз? Он это все знает, чувствует, поэтому и сидит сейчас напротив нее и с тоской качает головой.

   - Я не буду врать тебе, художник, - наконец произнесла она. - К сожалению, человек не может быть абсолютно счастлив, я это столько раз в жизни на своей шкуре проверяла. И, похоже, я опять стою перед выбором - либо личная жизнь, либо карьера.

   - И в чем же твое абсолютное счастье? - горько усмехнулся он.

   - Чтобы меня понимали. Чтобы хоть раз в моей судьбе все было, как я хочу.

   - А чего хочет великая Мещерякова в начале двадцать первого века?

   - Тебя. И театр. Вместе и навсегда. Пока смерть не разлучит.

   Он долго смотрел ей в глаза, и было так тихо, лишь большие настенные старинные часы мерно отстукивали минуты зарождающегося нового дня.