Воронов засмеялся.

– Расскажу тебе прикольный случай, – сказал он. – Был у нас в хабаровской школе требовательный преподаватель истории КПСС по фамилии Шеронов. Получить у него пятерку на уроке было практически невозможно. Для отличной оценки надо было выучить все труды Ленина и Маркса близко к тексту и даже научиться читать «между строк». Например, нигде толком не сказано, чем буржуазная революция отличается от буржуазно-демократической, а на уроке это надо было знать, иначе двойка гарантирована. Так вот, как-то я подумал: «Что сейчас Шеронов делает, как он историю преподает?» Ты знаешь, я понял. Ему не надо переучиваться и переписывать конспекты лекций. Ему просто-напросто нужно перед словом «коммунисты» вставлять слово «проклятые». Получится примерно так: «Собрались проклятые коммунисты на свой съезд и постановили…» Дальше можно все по предыдущему тексту, но смысл получится уже другой, современно-демократический.

После обеда к Лаптеву зашел Зубрилин.

– Андрей, – тихо сказал он, – скоро проверка, надо журнал воспитательной работы заполнить.

Лаптев посмотрел на трясущиеся с перепоя руки Зубрилина, забрал журнал, кивнул: «Сделаю!» К вечеру Андрей взялся за воспитательную работу. Воронов, услышав короткий смешок, оторвался от бумаг, посмотрел на развеселившегося соседа и спросил:

– Что смешного вычитал?

– Заполнять журнал воспитательной работы – скучнейшее занятие, но как представишь, что описанные в нем события происходили на самом деле, то становится весело. Журнал этот придумали дебилы для дебилов. Сейчас я тебе зачитаю, и ты сам убедишься. Смотри, я считаюсь молодым сотрудником, так как в следствии работаю только третий месяц. Наставник у меня – Зубрилин. В этом журнале он записывает, какую воспитательную работу провел со мной. Читаю запись за прошлый месяц: «Посетил семью Лаптева. Разъяснил его жене трудности милицейской службы». Представь, пришел ко мне Зубрилин и говорит: «Лиза, не обижай мужа, а то сопьется, как я».

– У меня тоже есть наставник? – спросил Воронов. – Кто? Калинина? Я ее на порог не пущу.

– Бесполезно, уже пустил. В прошлом месяце она была у тебя и рассказывала твоим родителям о трудностях работы в милиции. Жены у тебя нет, так что Калинину пришлось выслушивать маме с папой.

– Погоди, а если бы я жил один, тогда кому бы Калинина лапшу на уши вешала?

– Не знаю, – подал плечами Лаптев. – Наверное, соседям. В образцах, кстати, такой вариант не предусмотрен, а журнал заполняется строго по образцу. Сейчас зачитаю мой любимый абзац. «Поинтересовался у Лаптева, что он читает. Выяснил – фантастику. Посоветовал, что читать». Это Зубрилин пишет, что он мне советует читать.

– Почему фантастику?

– Потому, что так в образцах заполнения журнала записано.

– Подожди, а если следователь – девушка и она читает любовные романы, тогда что Зубрилин может посоветовать?

– Посоветует фантастику. Витя, ты пойми: читать ты можешь хоть порнографические рассказы – в журнале будет записано, что ты читаешь исключительно фантастику. Так в образцах, так придумал тот идиот, который разработал правила ведения журнала воспитательной работы. Представь, в каждом подразделении милиции нашей страны есть журнал воспитательной работы, и в нем все наставники пишут одно и то же: «Побывал дома, посоветовал фантастику».

– В журнале есть какой-нибудь негатив? Типа: «Пришел на работу с перегаром. Посоветовал не пить всякую гадость и получше закусывать»?

– Небольшой негативчик есть. Если у тебя сотрудник пьет как свинья, или он исключительно тупой, или ленивый, то в образцах предусмотрена такая запись: «Сделал замечание о небрежном внешнем виде». Когда я работал в уголовном розыске, то у меня был в отделении сотрудник, от которого я не знал как избавиться. Я ему каждый месяц про внешний вид писал, думал, хоть кто-нибудь из проверяющих заинтересуется, но тщетно! Придет из областного управления пузатый полковник, полистает журнал, почитает про фантастику и успокоится.

Лаптев захлопнул журнал, посмотрел на коллегу.

– Все это ерунда, Витя! Раз в месяц заполнить по образцам страничку воспитательной работы труда не составляет. Ты, когда пойдешь домой, посмотри на пристройку к управлению. К марту ее обещают сдать в строй. Посчитай окна и прикинь, сколько сотрудников будет в ней работать.

– Ты посчитал?

– Конечно! На фасаде пристройки шесть больших окон и два маленьких. В пристройке пять этажей. На первом будет новая дежурная часть, на втором – кадры, на третьем – руководство, на четвертом – штаб и на пятом – вычислительный центр. Если судить по окнам, то в штабе будет работать примерно тридцать человек. Сейчас их шестеро, а будет в пять раз больше. Представь, что будет в марте после увеличения штатов! Тридцать бездельников, которым надо каждый день выдумывать себе работу. Они засыплют нас требованиями представить к строго оговоренному сроку планы, справки, отчеты. На нас обрушится вал никому не нужной бумажной работы. Нас с тобой, простых следователей, этот вал не сильно накроет, а вот Зубрилину хана наступит. Он забудет, как уголовные дела выглядят. Будет целыми днями планы составлять и отчеты о выполнении этих планов писать. Всепожирающая бюрократия! Она не признает здравого смысла, она презирает настоящую работу. Бюрократы из штаба считают, что мы, следователи, – тунеядцы, которым лень вовремя написать отчет о проделанной работе. Многие из штабных писак живого преступника в глаза никогда не видели, а звезды на погоны получают без задержки и не стесняются в офицерской форме ходить. Вот такие-то дела, брат! Заселят пристройку – закончится наша спокойная жизнь.

– Дай-ка я про себя журнальчик заполню, – попросил Воронов. – Ничего, что почерк будет отличаться? Почерк никто не сверяет, можно при случае жене дать заполнять? Понятненько. Андрей, если скандал поднимется, то нагоняй кому будет: Зубрилину или Калининой? Калининой? Отлично, пусть она отвечает за то, что хреново со мной воспитательную работу проводит. Я у нее в прошлый раз попросил копирку[2] взаймы. Она не дала. Пожадничала. Так-с. Где тут графа про фантастику? Запишем: «Поинтересовалась, что читает. Выяснила – русские народные сказки. Посоветовала прочесть „Курочку Рябу“ и „Колобок“».

В январе 1993 года проверяющий из областного управления просмотрел журнал воспитательной работы, остался доволен аккуратностью записей в нем и оставил визу на обложке: «В архив». Чудачества Воронова про Курочку Рябу проверяющий не заметил.

В четверг Лаптев был у Красилова, выслушал предложение о переводе в контрольно-методический отдел и отказался, сославшись на недостаточный опыт работы в следственных органах.

– Жаль, – искренне сказал Владимир Васильевич. – Но ничего! Через годик поднатореешь, и я заберу тебя в областное управление. Мне толковые следователи нужны как воздух!

В среду утром Ефремов отозвал Киселева из Ленинского РОВД.

– Планы поменялись, – сообщил он. – Из областного управления пришло указание – взять под охрану одну гражданку…

Ссылка на вышестоящую организацию была беспроигрышным вариантом. Областное управление частенько подкидывало задачи, сущность которых не объяснялась.

Ефремов раскрыл ежедневник, сделал вид, что просматривает записи.

– О, нашел! – обрадованно сообщил он. – Это некая Федосеева Марина Геннадьевна, 1970 года рождения. Да ты ее знаешь! Мы как-то у нее наркотики изымали в опорном пункте.

Киселев, с энтузиазмом приготовившийся выполнить необычное задание, поскучнел. Встречаться с Мариной ему не хотелось.

– Возьмешь ее под охрану в 22.00 и проводишь до дома, но перед тем, как войти в кафе, проверь дворы вокруг – не крутятся ли там подозрительные личности. И учти! С головы Федосеевой не должен упасть ни один волос. Иначе нас обоих областники линчуют.

Киселев вздохнул и пошел получать в дежурную часть оружие. Ему в отличие от Бериева и Ефремова на постоянное ношение пистолет не выдавали.