В одну из командировок на Большую Землю, а цель их была в сопровождении уволенных (демобилизованных) военнослужащих срочной службы до Архангельска, решил заехать в Ленинград и определиться с дальнейшей работой. Официально являясь токсикологом, считал, что помочь мне в плане науки могут на кафедре военной токсикологии и медицинской защиты.

Там меня выслушал один из опытных преподавателей и на основе моего рассказа, где я служу и чем могу «продвигать» науку, решил, что я ближе всего в этом плане нахожусь к военно-морской гигиене. С тем он и повёл меня на кафедру военно-морской и радиационной гигиены. В то время обе кафедры располагались в здании на Клинической улице.

К моей удаче мы сразу попали к начальнику кафедры ВМРГ – полковнику медслужбы профессору Алфимову Николаю Николаевичу (1923–2006), который также заслушал меня и сразу же предложил тему кандидатской диссертации: Гигиеническая характеристика условий службы в береговых частях ВМФ на Крайнем Севере. И, в общем, это было правильно как в плане проблематики кафедры, так и моих научных возможностей.

О визите на кафедру я рассказал своему начальнику курса полковнику медслужбы Званцову Валентину Александровичу. Курсантский шеф настоятельно предложил мне для конкретизации темы, выданной Н.Н. Алфимовым, встретиться с адъюнктом этой кафедры Александром Алексеевичем Махненко. Эта встреча состоялась и стала началом большого и полезного содружества на долгие годы. Высоко ценю способности и человеческие качества Александра Алексеевича, благодарен судьбе, которая свела меня с ним и дала возможность работать вместе. Она же (судьба) распорядилась так, что в дальнейшем мне было суждено стать начальником Александра Алексеевича, пригласить его на работу после увольнения. По существу, эта командировка решила моё вхождение в гигиену.

Три года службы на Новой Земле подходили к концу, нужно переезжать к новому месту службы. Какие могли быть варианты выбора? Поскольку определение со своим предназначением казалось решенным – работать в медико-профилактическом направлении (санитарно-эпидемиологическая служба), а в последующем поступать в адъюнктуру академии, то желание складывалось из двух частей.

Первое – имея опыт службы в СЭЛ, можно с полным правом претендовать на должность в каком-то санитарно-эпидемиологическом отряде. Второе – нужно служить поближе к Ленинграду, чтобы наезжать в академию, быть в поле зрения кафедры, готовиться к поступлению в адъюнктуру.

Однако по меркам кадровых органов того времени эти мои пожелания принимались теоретически. В Ленинград перевод «не светил», так как там не было жилья. В Таллинне, где было СЭО, не было свободных должностей, а желающих ехать по обмену на Новую Землю не оказалось (может быть, и не запрашивали). Таким образом, кадровики предложили три варианта на выбор:

Начальник медслужбы химического дивизиона в Большой Ижоре (Ленинградская область).

Флагманский врач бригады кораблей в базе Лахденпохья (на севере Ленинградской области).

Кронштадт – командир взвода – преподаватель специальных дисциплин в учебной роте санитарных инструкторов (УРСИ) при 35-ом Военно-морском госпитале им. Н.А.Семашко.

На третью должность и согласился, полагая, что в Ленинграде СЭО базы и СЭО в Кронштадте со временем меня могут аккумулировать, а вопрос поступления в адъюнктуру также приближается к решению за счёт близости академии.

В октябре 1974 года теплоход «Буковина» – «вражеский крейсер» – увозил нас с женой на Большую Землю. «Вражеским крейсером» теплоход назвали по той причине, что с каждым приходом его в «Белушку» возвращающийся из отпусков народ привозил много спиртного. В вечер прихода «Буковины» «Белушка» шумно пела и плясала.

По долгу службы приходилось на теплоходе проверять привезенные для реализации продовольственные товары – колбасу вареную, сыр и пр. Пользуясь служебным положением, мы с коллегами закупали пиво («Пильзенский праздрой»), вечер в кругу друзей был музыкальным и пивным.

Как принято в военной среде, при убытии к новому месту службы для друзей была дана отвальная. Прощались весело с обещанием «не пропадать». Повторюсь, приобретенные в молодости, да ещё в трудных условиях друзья у большинства людей остаются на всю жизнь.

На Новую Землю контейнеры с личными вещами не отправлялись, мебель при получении жилья передавалась «по наследству» или выдавалась КЭЧ (коммунально-эксплуатационной частью). За три года накопилось немало домашнего скарба, его разместил в фанерные ящики, которые уже в Архангельске нужно было загружать в контейнер. Среди ценностей в ящиках находилось 2 бочонка с засоленным в рассоле гольцом. Этим деликатесом угощал сослуживцев с бахвальством самоулова. В те времена «хвост» (целая рыбина) красной рыбы представлял большую значимость не только гастрономической ценностью.

До отъезда с Новой Земли снял у прапорщика, имевшего в Кронштадте комнату в коммуналке, поэтому важнейший элемент быта – жильё – был на какое-то время решён. Соседи – молодая с грудным ребенком семья шофёра грузовика была оригинальной. Их бельё постоянно находилось замоченным в общей ванне; нередко в нашем борще, хранившемся на кухне, почему-то не оказывалось мяса.

Наша комната на первом этаже в доме петровской постройки с метровой толщиной стен была угловой и настолько сырой, что книги в ящиках покрылись плесенью. Комната была абсолютно пустой, и первую ночь с женой нам пришлось спать на голом полу, укрываясь шинелью. По этой причине первыми покупками были диван и черно-белый телевизор на ножках «Рекорд». Последний доставлял большую радость, так как на Новой Земле истосковались по телевещанию.

Сослуживцы на новом месте встретили тепло, общение расцвечивалось моими рассказами об экзотике Крайнего Севера. Представление в парадной форме начальнику госпиталя – подполковнику медслужбы Чистякову Геннадию Николаевичу – состоялось обыденно.

Получить постоянное жильё в Кронштадте было очень трудно (район Ленинграда), а временным фондом госпиталь не располагал. Сам госпиталь произвёл большое впечатление: старинной постройки (1840 год), просторные помещения, огромные коридоры, уложенные керамической плиткой тех времен.

Кабинет начальника – также огромное помещение со сводчатыми потолками, старинная мебель – стол, стулья и зеркальный шкаф с царской яхты. Значительная часть госпиталя в форме буквы Н (Николаевский, в честь «строителя» Николая I) во время бомбардировок в Великую Отечественную войну была разрушена. Дыры заложили кирпичом. Кирпич дореволюционного времени штамповался клеймом производителя. Отдельные кирпичи можно было рассмотреть на берегу залива в воде. Пролежав в ней десятки лет, он не разрушался, клеймо было хорошо видно, а кирпич вызывал чувство уважения за качество.

В штате УРСИ (учебной роте санинструкторов) был командир и четыре подчинённых офицера (командиры взводов – преподаватели спецдисциплин). За исключением одного офицера все были выпускниками ВМедА, а два – я и капитан медслужбы П. К-к – с красными дипломами, но последний ещё и с золотой медалью. Он переслуживал в капитанском звании уже много лет, но не хотел уезжать из Ленинграда, однако неудовлетворенность («статус несоответствия») давала о себе знать.

Командир роты (В.И. Т-й) тоже не хотел удаляться от Ленинграда, долго служил майором, но организовал себе облегчённую службу за счёт командиров взводов, имел другие «льготные» элементы и не тяготился своим тупиковым статусом.

Но самой большой кадровой ценностью роты был её замполит – старший лейтенант П.Г. Ч-т («хохол»). Отличник производства, работавший на заводе после срочной службы, кандидат в мастера спорта по велосипедной езде, он был призван на офицерскую службу. Его служебное положение – прямой начальник всего личного состава роты, включая офицеров с академическим образованием – позволяло вести себя начальственно и независимо, решать судьбы не только матросов, а ещё и самому учиться в институте. Служебную квартиру он получил сразу же по прибытию к месту службы.