По совету Долохова каждый день она пила успокоительные, находилась в полурасслабленном, полуленивом состоянии, не чувствуя никаких колебаний, проходящих на другой стороне. Казалось, магический стержень Риддла наглухо замолчал, вызывая ощущение, что связь распалась, однако за неделю до вылазки Гермиона перестала сидеть на успокоительном, чтобы быть в трезвом рассудке и полной энергии, и буквально на третий день проснулась от тошноты, неприятно сводящей желудок. На пятый день её начало слегка трясти, а за день до министерства Гермиона не могла долго уснуть, мучаясь с жаром и приступами тошноты, которые уже не получалось подавить. Если ей так было плохо, то каково было Риддлу?
Она старалась не думать об этом, лишь поддерживая себя мыслью, что скоро всё как-то закончится: если Долохов прав, то она встретит Тома у камина в Министерстве магии и должна забрать его с собой. Но как это сделать, чтобы ни Рон, ни Гарри его не обнаружили?
Ночь прошла без сна в составлении плана, а на ум так ничего вразумительного не пришло, поэтому, когда наступил рассвет, Гермиона заметно нервничала.
— Не переживай, у нас всё получится, — подбодрил её Гарри.
— Я знаю, что получится, — кивнула та, и после этого они трансгрессировали к Министерству.
Всё сначала шло по чётко намеченному плану, но когда Гермиона оказалась рядом с Амбридж глубоко под землёй, ей стало казаться, что всё провалено: действие оборотного зелья вот-вот закончится, кругом десятки дементров, а она до сих пор не может хотя бы уйти с заседания, не то чтобы забрать медальон. Приход Гарри и Рона немного сгладил ситуацию, но когда Гарри пошёл ва-банк, напав в открытую на эту розовую жабу, от голоса которой за последние полчаса ужасно тошнило, Гермиона ни о чём больше не смела думать: выдернув заветный медальон, не чувствуя ног, она помчалась наверх, к лифтам, чтобы оказаться в атриуме, и точно верила, что у них всё получилось.
Как и сказал Долохов, Том ждал её возле второго камина. Она даже не поняла, как схватила его и утащила с собой в каминную сеть, после чего сконцентрировалась на трансгрессии, но, как назло, к ней прицепился министерский, поэтому, отбившись от него, пришлось менять место трансгрессии.
Тяжело дыша, она смотрела на зелень, огромным пятном рябящую перед глазами, и в голове крутилась лишь одна мысль: Долохов знает всё наперёд, значит, он должен знать, чем всё это закончится.
Бессилие растекалось с кипящей в жилах кровью — всё нутро чувствовало источник невероятно мощной магической энергии, находящейся где-то неподалёку. Оно хотело тут же притянуться к этому, страдая от невыносимого голода.
И Гермиону тут же затошнило.
Едва она переборола жжение в груди, услышала где-то рядом хрип и, собрав последние силы, бросилась на помощь Рону, вытесняя мысль о том, что где-то рядом находится Риддл.
Чёртов Риддл, которого она не видела несколько месяцев, от которого сбежала и поклялась Долохову ни за что не говорить, с помощью кого и зачем она это сделала!
Её внутренности готовы были расплавиться, чувствуя колоссальной силы призыв, но она беспомощно смотрела в воздух, тяжело вдыхала прохладу вечера и молилась, чтобы Том нашёл в себе силы немного потерпеть ещё.
Когда опустилась ночь, Гермиона стала прислушиваться к шорохам, чуть ли не отсчитывая секунды до полуночи, чтобы выйти из палатки и заменить Гарри.
Однако это произошло раньше — Гарри начал что-то кричать, что явно дало понять Гермионе: друг видит какой-то сон или копается в голове у Волан-де-Морта. Она быстро выскочила из палатки, позвала друга по имени, понимая, что Гарри провалился в сознание врага, и почувствовала, как начинает наполняться раздражением: неужели он не понимает, что Волан-де-Морт может воспользоваться этой связью и запудрить Гарри мозги?
— Сон приснился, — произнёс Поттер, быстро садясь, и в оправдание добавил: — Похоже, я задремал, извини.
— Я же знаю, что это опять твой шрам! У тебя на лице всё написано! Ты снова заглядывал в мозг Волан…
— Не произноси его имени! — выкрикнул из палатки Уизли.
Рон был прав, а она совсем забыла, что на имени табу.
— Хорошо! — более раздражённо отозвалась Гермиона, покосившись на брезентовую дверцу. — В мозг Сами-Знаете-Кого!
Гарри поднялся, явно пребывая в возбуждении, а Гермиона с невероятно жалящим раздражением понимала, что вызвала мощный вихрь, который неумолимо тянул её куда-то в сторону, где, очевидно, находился Том. Он был настолько рядом, а магия в нём бурлила настолько сильно, что не было больше никаких сил чего-то ждать, поэтому Гермиона любым способом решила положить этому конец: она скрестила руки на груди и едва сдержала себя, чтобы не выгнуть губу в презрении.
— Я не хотел этого! Мне приснился сон! Ты своими снами управлять умеешь, Гермиона? — словно оправдывался Гарри, поднимаясь на ноги.
— Если бы ты научился пользоваться окклюменцией…
— Он нашёл Грегоровича, Гермиона, и, по-моему, убил его, но перед этим вошёл в сознание, и я увидел…
Сил терпеть кипящую лаву в груди больше не было, поэтому она резко перебила:
— Думаю, если ты настолько устал, что сидя спишь, на посту лучше побыть мне.
— Нет, ты же совсем измотана! Иди полежи…
Гермиона горько усмехнулась про себя, сделала шаг назад ко входу в палатку и демонстративно открыла брезентовую дверцу, взглядом приглашая зайти внутрь. Поттер спорить не стал, потому юркнул туда, а та отпустила брезент, обернулась и взглядом пробежалась по местности. Спустя минуту она отшатнулась от палатки, медленно прошла к месту, где сидел Гарри, и осторожно опустилась вниз на тёплый плед, с болью в груди ожидая, когда Том сам выйдет к ней.
Но минуты шли, а вдалеке притягательная магия не сдвигалась, приманивая своей силой и теплом.
Стало слишком невыносимо ждать, и когда Гермиона уже сама готова была подняться и найти то, что ей, казалось, было жизненно необходимым, энергия вокруг заколебалась, стремительно приближаясь к ней, отчего кровь прилила в голову и где-то в ушах начала глухо пульсировать.
Гермиона затаила дыхание, боясь, что вдохнёт воздух и сорвётся в какую-то бездну, привлекая к себе внимание друзей, выдавая тем самым Риддла, а кругом, казалось, всё запылало неестественным жаром, пытаясь прожечь в и так продырявленном сердце огромную зияющую дыру.
Где-то рядом послышался звук шалящего тока: Гермиона точно знала, что Том сейчас находится напротив неё.
Сколько в нём выдержки, чтобы не сорваться и не вцепиться сейчас в неё?
В отличие от него она больше не могла ждать: её рука быстро поднялась вверх и нащупала ткань плаща, и как только это произошло, чужие руки вцепились ей в плечи, резко подняли с земли, и Том с силой потащил её на несколько метров дальше от палатки, завёл за толстое дерево и больно прижал к стволу.
Перехватило дыхание, а сгустившийся разряд тока до боли в ушах затрещал, накрывая ту плотным кольцом теплоты, сжигающей изнутри. Как околдованная, она рвано вцепилась в плащ, до боли сжимая костяшки, а из глаз неожиданно полились слёзы. Что-то очень тяжёлое и незримое топило её вниз, заставляя колени подогнуться и медленно сползать по стволу дерева.
Незримая энергия была слишком огромной, до ужаса тяжёлой, невероятно величественной, что хотелось рухнуть на колени и преклониться перед этим.
Она вспомнила тот день, когда бежала из замка и, находясь в гостинице с Томом, открыла для себя мощь и тепло волшебства, которым он был наделён. Тогда хотелось раствориться в этом, остаться навечно укутанной лоскутами незримого тепла, жадно и нежно обволакивающими её раненую душу. Тогда хотелось преклоняться перед восторженной величественностью волшебника, и сейчас, испытывая точно такие же ощущения, как в первый раз, ей хотелось упасть в ноги и слёзно умолять, чтобы лоскуты невероятно бархатного и мягкого тепла ни за что не отпускали её, залечивая вскрывшиеся за одно мгновение огромные раны.
Она почти рухнула на землю, но чужие руки придержали её, не позволяя упасть. Гермиона жалобно простонала, понимая, что не может ухватиться пальцами в желанную энергию — они словно оцепенели, перестали слушаться, кажется, она даже перестала их чувствовать.
