— Мама, прошу, успокойся, я приеду, как только смогу. — в который раз решила призвать к спокойствию, но напрасно.

Высказав еще несколько фраз на тему “Первый ребенок всегда бестолковый”, мама наконец-то попрощалась и повесила трубку, бросив напоследок, что я могу вообще не торопиться с визитом в отчий дом. Как будто я и без того не знала, как жаждут там встречи со мной.

Выключив телефон, я не выдержала, оперлась руками на низкий подоконник и прислонилась лбом к прохладному стеклу. Как-то резко навалилась усталость от событий этого долгого и насыщенного дня. Слишком много разных мыслей витало в голове, и хотелось привести их в порядок. Меня безусловно огорчало непонимание со стороны родителей, но сейчас куда больше удручало не это, а тот факт, что добраться до дома и нормально лечь спать не получится. Время было позднее, ехать далеко, а вставать и возвращаться в отель слишком рано. Вариантов у меня оставалось немного, а проще говоря, всего один. Решив для себя, что домой точно не поеду и останусь ночевать в отеле, где для тур-менеджеров всегда был забронирован номер на случай такой вот, как сейчас, я поймала себя на мысли, что перед сном не отказалась бы выкурить сигарету. Вообще-то я уже пару лет, как бросила, но иногда в особенно трудные будни сил бороться с этой сомнительной, но такой расслабляющей тягой, не было. Тогда я стреляла сигарету у Андрея, и мы весте устраивали перекур. К сожалению, сейчас Андрей вместо того, чтобы быть рядом, валялся дома с пневмонией и, надеюсь, не курил.

Желая все-таки успокоить нервы, я оторвалась от подоконника и медленно побрела к курилке, которая располагалась тут же неподалеку. Естественно, что курить в номерах было запрещено, но на каждом этаже отеля находилось специально оборудованное для этой вредной привычки место. Небольшая комната, в которой из мебели стоял лишь кожаный не прожигаемый диван и столик, встретила меня тишиной и темнотой. Включив свет, я прошлась по небольшому помещению и поежилась. Окно было приоткрыто, дабы пустить в курилку больше свежего воздуха, что для холодной мартовской ночи было не лучшей идеей. Я уже поняла, что стрельнуть сигарету здесь не у кого, но все же внимательно осмотрела столик и диван, надеясь, что кто-то по невнимательности выронил или забыл пачку. Увы, но и в этом мне не повезло. Вздохнув и еще раз поежившись от резкого порыва ветра от окна, я выключила свет и вышла из курилки. Прикрыв за собой дверь и убедившись, что та не распахнется сквозняком, я повернулась и уже хотела сделать шаг, но застыла на месте, столкнувшись с кем-то и ткнувшись головой куда-то в район чьего-то плеча.

— Ой, простите, — рефлекторно бросила я, поднимая глаза. — Я хотела…

Я осеклась, разглядев, наконец, кого именно чуть не сбила с ног. Передо мной стоял Пингвин, вернее Пертту, вернее тот, от кого у меня тут же перехватило дыхание, и я почувствовала, как теряю нить любой мало-мальски разумной мысли, как по телу бегут мурашки, и от разыгравшихся нервов просто невозможно взять себя в руки и успокоиться.

Он несколько секунд просто смотрел на меня, а потом улыбнулся и, не разрывая зрительного контакта, тихо спросил:

— Так что же ты хотела?

Я моргнула, потом еще раз и еще, силясь привести мысли в порядок и нащупать так резко оборвавшуюся нить разговора. Наконец, разум обуздал эмоции, и я почти спокойно, хотя и не слишком уверенно, произнесла:

— Я хотела найти кого-нибудь с сигаретами и покурить, но здесь никого нет, — наверное, впервые в жизни мой английский изменил мне. Я никак не могла нормально подобрать слова, чтобы объясниться, и в итоге просто замолчала, опустив глаза.

Пертту продолжал смотреть на меня, и я буквально физически ощущала его взгляд на себе. Мы стояли слишком близко, так что при желании можно было рассмотреть даже мельчайшие морщинки на лице друг друга, но я почему-то не могла себе этого позволить. Я думала только о том, что надо скорее уйти и спрятаться где-нибудь подальше от его глаз. И, хотя его взгляд не был тяжелым, рядом с ним я чувствовала себя неуютно.

— У меня есть сигареты, — вдруг сказал он и, будто в подтверждении своих же слов, поднял руку, пальцы которой действительно сжимали пачку и зажигалку. — Покурим?

Отказаться сейчас, когда только что сама рассказала, что хотела стрельнуть покурить, было нелепо. Я, как никогда, понимала это. И хоть разум кричал, что мне нужно бежать от этого человека, в душе я чувствовала совсем другое. Невзирая на нерешительность, с которой я посмотрела на сигареты, а потом опять на его лицо, я вдруг ясно почувствовала, что сейчас не смогу отказаться, что бы мне не предложил этот проклятый Пингвин. Он же, в свою очередь, не торопился и спокойно ждал, словно бы видел, как я принимаю решения, быстро взвешивая про себя какие-то “за” и “против”. И, когда я, наконец, кивнула, он толкнул дверь в курилку, пропуская меня вперед, и зашел следом.

Рука по привычке потянулась к выключателю, но вдруг мои пальцы накрыли чужие. От неожиданности я вздрогнула, но прикосновение длилось не дольше секунды, и Пертту уже убрал руку и только лишь произнес:

— Не включай, — он прошел к окну, остановился и посмотрел куда-то вдаль на огни города. — Из моего номера такой же вид. Мне очень нравится.

Я подошла к нему, становясь рядом и тоже глядя в окно. Тем временем Пертту достал из пачки две сигареты. Одну протянул мне и дал прикурить, затем со своей сделал то же самое. Пара затяжек прошли в тишине, и когда действие никотина волной разлилось по организму, я вдруг сама неожиданно для себя расслабилась и успокоилась. Даже странная аура Пертту больше не действовала на меня так подавляюще. Или я просто решила не обращать на это особого внимания.

— Я тоже люблю этот вид, — проговорила я, все еще глядя на город. — Сегодня из моего номера будет такой же.

Пертту повернулся и посмотрел на меня, удивленно подняв брови.

— Из номера? Ты не поедешь домой?

— Нет, — вздохнула я. — Уже не успею. Ехать долго, а завтра очень рано нужно снова быть здесь.

Пертту лишь кивнул и опять отвернулся, не говоря больше ни слова. Так в полном молчании я докурила сигарету и подумала вдруг, что одной мне мало. В голове снова и снова крутился недавний разговор с мамой, а это никак не способствовало приведению мыслей в порядок.

— Можно мне еще? — спросила я, глядя на лежащую на подоконнике пачку.

— Конечно, — Пертту протянул мне сигарету и снова дал прикурить. — Трудный день?

Я кивнула, а он улыбнулся, словно разделяя мои ощущения. И мне вдруг почему-то захотелось поделиться с ним. Может быть, не всеми чувствами, но хотя бы частью того, что сейчас не давало покоя. Что-то мне подсказывало, что Пертту выслушает и поймет.

— Я обещала родителям, что приеду сегодня. Они меня ждали, а я не смогла отпроситься. Но даже не это самое плохое, — я посмотрела на Пертту, который все так же смотрел на проезжающие за окном редкие машины. — Я забыла поздравить маму с днем рождения, и теперь она жутко злится.

— Действительно, неприятно, — Пертту усмехнулся и перевел взгляд на меня. В его глазах не было и намека на ехидство. Взгляд излучал лишь понимание и тепло.

Несколько секунд мы смотрели друг на друга, а потом снова повернулись к окну.

— Мои родители не принимают мой образ жизни, — я поморщилась. — Твои, должно быть, гордятся тобой.

Пертту фыркнул и рассмеялся, так искренне и заразительно, что я и сама не смогла сдержать улыбки.

— Что? — я удивленно посмотрела на него. — Что смешного? Ты всемирно известный виолончелист, твои родители должны тобой гордиться!

Я искренне не понимала, что в моих словах так развеселило этот странного мужчину, но он уже пытался объяснить.

— Понимаешь, мои родители оба классические музыканты, — он сделал акценты на последних двух словах и хитро сощурился. — Я тоже, как ты могла заметить, классический музыкант.

Он обвел рукой свой образ, и я обратила внимание на его лохматую голову, татуированные руки, драные джинсы. Мне тут же вспомнился Пертту на концерте несколькими часами ранее, и весь этот образ можно было назвать каким угодно, но только не классическим.